Зеркало Велеса - Александр Прозоров

Отточенная сталь заскользила противнику по лицу, вспарывая кожу и надрезая кость. Тот, роняя оружие, завыл, попятился, закрыв лицо руками, а Андрей снова крутанулся, отгоняя возможных противников за спиной. Двое отскочили, а один, стоявший на колене, оказался слишком занят раной у себя на бедре. Тяжелый бердыш, стремительно режущий воздух, легко отсек ему руку чуть выше локтя и прорубился сквозь тело сантиметров на десять в глубину.

— Вот, проклятье!

К этому новик совсем не стремился. Но назад ведь не пришьешь…

Оставшиеся дезертиры, двое с ножами и один с мечом, продолжать схватку не спешили, держась от Андрея в трех саженях. А вот бедолага со вспоротым лицом вдруг дико взвыл, подхватил меч и кинулся вперед, склонив голову набок, чтобы кровь не заливала единственный глаз:

— Убью-у!

Новик подбил его клинок вверх, тут же сделал ответный укол и отступил в сторону. Литовец, уже мертвый, упал возле костра.

— Вы мечи подберите, — предложил Андрей, — если с ножами страшно. Я подожду. Пусть все будет по-честному.

Трое — не семеро. В том, что он справится с троими, Зверев ни на миг не сомневался. Даже если они возьмут щиты.

— Кто такие?! А ну, бросай! Бросай все!

На поляну выбежали с копьями Пахом, Вторуша, Мансур и сам боярин Василий Ярославович. Дикие литовцы с некоторым даже облегчением побросали свои клинки. Для них сражение окончилось без крови.

— Ух ты, — присвистнул Вторуша, бродя между трупами. — Как это ты их так осадил, Андрей Васильевич? Мы ведь задержались токмо лыжи надеть, да рогатины подхватили. Когда успел? Чем так ловко?

— Да вот, — поднял перед собой бердыш Зверев. — Вот так и так колешь, вот так издалека рубишь, вот так в упор режешь, а так от стрел прикрываешься.

— Дозволь, новик, глянуть?

Холоп взял новенькое оружие, покрутил в руках, кольнул, перехватил у обуха и косицы, снова за конец ратовиша, пару раз взмахнул:

— Глянь, и изгиб на острие, как у сабли. Василий Ярославович, им ведь и с коня рубить сподручно. Вот бы и мне такой в поход ратный? Как его ни возьми — хоть издалека, хоть рядом, — а в руку ложится приятно. Баланс чуть сдвинут, но коли двумя руками, то и вовсе незаметно.

— Дай… — Боярин забрал оружие, тоже немного поиграл. Пожал плечами. — С саблей проще. Она легкая, быстрая, носить удобнее. А эту за спину вешать придется. Для сшибки коротковата. На длинное ратовище насадишь — баланс потеряется.

— Коли в сече удобна, Василий Ярославович, то можно и поносить.

Боярин снова взмахнул невиданным оружием, пожал плечами:

— Ну, коли не лень таскать, то скажи Малюте. Пусть скует. А пока гоните этих татей к саням. Вот кто нам ныне их до усадьбы потащит. Вовремя попались, вовремя…

О дальнейшей судьбе взятых в лесу то ли татей, то ли просто беглых людишек Андрей не узнал. Поначалу не поинтересовался, а потом закрутились новые события. Ведь на медведя, как скоро выяснилось, боярин отправился не просто так. В усадьбе с привезенного зверя холопы сняли шкуру, потом принялись срезать мясо и тут же, не внося в дом, пересыпать солью, специями, поливать каким-то соусом — и под присмотром Василия Ярославовича укладывать в кожаные мешки.

— За десять ден дойдет, — увязав в два мешка почти четверть туши, решил боярин. — И мыслю я, штуку эту твою хитрую тоже надобно нам прихватить. Пусть люди посмотрят.

— Куда прихватить, батюшка? — не понял новик.

— Как куда? В Москву, Андрюша, в Москву. Пора за выслугу свою серебро от казны получить. Ну, и тебя показать. Новик ты или нет? Со мной поедешь, сын!

Приют худородных

Выехали, разумеется, еще затемно, на десяти конях. Боярин с новиком, Вторуша, Никита и шесть вьючных лошадей. Или заводных — как посмотреть. Везли на них дорожные припасы: ячмень, вино, пироги — и кое-какое добро. Но сильно не нагружали, так что скакуны легко могли идти и на рысях.

Свои земли Василий Ярославович знал наизусть, мог ориентироваться среди лесов и ручьев в полном мраке. Да и заблудиться или попасть в яму на речном льду трудновато. Поэтому по Окнице и Линнице путники промчались, несмотря на ночь, широким шагом и на шлях выехали, когда небо только-только начало светлеть. Повернули направо — и сразу перешли на рысь. Самый неприятный аллюр, при котором, как кажется, седло не просто дергается снизу, а специально метится: как бы хорошенько поддать тебе деревянным сиденьем по мягкому месту. Желаннее всего на рысях — просто встать на ноги. Но невозможно же стоять на ногах всю дорогу! А путь получился не малый. Ровно десять дней вышло — хотя и мчались они ходко. Сорок минут рыси, двадцать — широким шагом, потом опять рысью. Ночевали на постоялых дворах, так что времени на уход за лошадьми или еду почти не тратили.

Десять дней на рысях! В конце второго дня Андрей мог спать только на животе. К концу третьего — ходил, расставив колени в разные стороны. К концу четвертого — начал потихоньку сходить с ума и думал лишь об одном: когда все это кончится?

На четвертый день селения уже перестали прятаться от дороги, выставляя свои подворья на любование проезжающим. Постоялые дворы тоже попадались уже не только возле городов, но и на перекрестках, в деревнях, а то и просто на длинном однообразном переходе. Время от времени в стороне от дорог встречались монастыри — обнесенные могучими каменными станами, с высокими башнями, смотрящими на прихожан разрезами множества бойниц, и города — с золотыми куполами храмов и широко раскинувшимися посадами. На созерцание красот у путников не оставалось ни времени, ни желания. Во всяком случае, у Зверева. Его спутники, может, все это уж наизусть помнили.

На восьмой день пути дорога расширилась метров до десяти и постоянно была запружена санями и телегами, что катились по два ряда в каждом направлении. На девятый — полос стало уже по три в обе стороны. После полудня десятого дня Вторуша вскинул руку и произнес долгожданные слова:

— Гляньте, «Иван Великий» золотом блестит. Ну, стало быть, доехали. Москва.

Андрей, ненадолго забыв о боли в спине, ногах и седалище, привстал в стременах, вглядываясь вперед. Сердце кольнуло неожиданным узнаванием. Это была она, примелькавшаяся с детства на открытках, в телепередачах и теперь пришедшая к нему через четыре долгих столетия, знаменитая колокольня в московском Кремле. «Иван Великий».[20]

Больше ничего знакомого не было. Столица встретила их обычной земляной стеной — пусть и более высокой, нежели в Великих Луках. Деревянные стены, деревянные башни. Вот только терем над воротами поразил забавным архитектурным решением. В него оказалась встроена церковь с небольшой колокольней и зеленым шатром-луковкой. Церковь была довольно большая: снизу помещались бок о бок четверо ворот — двое на въезд, двое на выезд, между ними шли мощные стены. Разумеется, наружную стену храма украшали многочисленные бойницы. На покровительство Бога надейся, но и сам защищаться не забывай!