Рассказы о привидениях - Монтегю Родс Джеймс

о том, чтобы похоронить этих двоих на кладбище вместе с добрыми христианами; надо сказать, в ящиках письменного стола и в буфете обнаружились бумаги, которые прочли мистер Уайт и другие представители церкви, и потом священники подписали документ, где говорилось, что эти двое виновны в чудовищном грехе идолопоклонства, совершенном намеренно и осознанно. Они высказали опасение, что в округе найдутся и другие подобные грешники, и призвали их покаяться, дабы не разделить жестокую участь тех двоих. После бумаги сожгли. Мистер Уайт был согласен со своей паствой, и как-то поздним вечером двенадцать избранных прихожан пошли в тот страшный дом, прихватив двое грубо сколоченных специально для этой цели похоронных носилок и два куска черного полотна, а на перекрестке, откуда дорога уходит на Баскомб и Уилкомб, их ждали люди с факелами, выкопавшие яму, и еще множество народу со всей округи. Зашедшие в дом не снимали шляп, четверо взяли два тела, уложили на носилки и накрыли черным полотном, и все это без единого слова. Тела молча пронесли по той самой тропе, сбросили в яму и засыпали камнями и землей, а потом мистер Уайт обратился с речью к собравшимся. Мой отец был там – услышав новости, он вернулся и рассказывал потом, что не в силах забыть это странное зрелище: горящие факелы и два черных тела, сваленные рядом в яму; и ни звука – лишь кто-то, наверно женщина или ребенок, всхлипывал от страха. И вот когда мистер Уайт закончил говорить, все разошлись и оставили их лежать там.

Говорят, лошади даже теперь боятся этого места, и я слышала, что там потом еще долго растекался какой-то туман или свет, что ли, но не знаю, правда ли это. Но зато точно знаю, что на следующий день моему отцу пришлось по делам проезжать тот перекресток, и он увидел неподалеку три-четыре группы людей, словно что-то замышлявших. Он подъехал ближе выяснить, в чем дело, а они устремились к нему, крича: «Ох, сквайр, там кровь! Взгляните, кровь!» – и все в таком духе. Он спешился, и они показали ему, кажется, в четырех местах на дороге большие пятна крови. Правда, он мог только догадываться, что это кровь, так как пятна были сплошь покрыты большими черными мухами, которые не двигались с места. Это была кровь, что вытекла из тела мистера Дэвиса, когда его несли по тропинке. Ну что ж, мой отец едва заставил себя взглянуть на все это хотя бы вполглаза, чтобы лично удостовериться, а потом сказал одному из собравшихся: «Давай-ка живо тащи корзинку или тележку чистой земли с погоста и рассыпь тут; я подожду, пока ты не вернешься». И тот вскорости вернулся, привел с собой старенького пономаря, принес лопату и прикатил земли в тачке. Они подогнали ее к одному пятну и приготовились высыпать землю, и как только они это сделали – что бы вы думали? – мухи, что сидели там, поднялись в воздух, словно туча, и полетели над тропкой к дому Дэвиса, а пономарь (он же приходский клерк) остановился, поглядел на них и сказал моему отцу: «Повелитель мух, сэр», – вот и все, больше ни слова. И так же получилось со всеми другими пятнами.

Чарльз. Но, бабушка, что он имел в виду?

Бабушка. Ну, милый, об этом не забудь спросить мистера Лукаса, когда завтра придешь к нему на урок. Говорю-говорю, и никак не остановиться, а вам уже, вообще-то, давно спать пора. Так вот, мой отец решил, что теперь в этом домике никто не будет жить и никто не будет пользоваться находящимися там вещами. Это было одно из лучших строений в округе, но он распорядился, чтобы его уничтожили и чтобы все, кто хотел, принесли по охапке хвороста для сожжения, – так и сделали. В гостиной сложили высокий костер, растрепали соломенную крышу, чтобы огонь легче занялся, ну и подожгли; из кирпича там были только печь да труба, и сгорело все очень быстро. Кажется, я видела эту трубу, когда была маленькой, но и она потом обрушилась.

А вот теперь мы добрались до самого конца истории. Можете не сомневаться, еще долго поговаривали, что в окрестностях видели мистера Дэвиса и этого молодого человека, одного из них – в лесу и обоих – там, где прежде был дом, а иногда они вместе проходили по тропке, чаще весной и осенью. За это поручиться не могу, хотя, ежели и вправду существовали бы привидения, наверняка люди вроде этих двоих не знали бы покоя после смерти. Но вот что я вам скажу: однажды вечером, в марте месяце, незадолго до того, как мы с вашим дедушкой поженились, мы долго гуляли вместе по лесу, собирая цветы и болтая, как болтают влюбленные молодые люди, и так увлеклись друг другом, что не обращали внимания на происходящее вокруг. И вдруг я вскрикнула, и ваш дед спросил меня, в чем дело. А дело было в том, что я почувствовала укол в тыльную сторону ладони, отдернула руку и увидела на ней что-то черное, прихлопнула другой рукой и убила. Показала моему спутнику, а он в таких вещах разбирался и сказал: «Да уж, никогда еще не видел такой мухи» – и хотя мне она не показалась такой уж необычной, он наверняка был прав.

Мы огляделись – и надо же, оказалось, что мы стоим на той самой тропинке, где был дом, и, как мне сказали потом, на том самом месте за садовой калиткой, где носильщики на минутку опустили гроб на землю. Ясное дело, мы поспешили прочь оттуда, по крайней мере, я поторопила вашего деда – меня страшно расстроило, что нас туда занесло, а он-то точно задержался бы из любопытства, если бы я ему позволила. Было ли там что-то еще, чего не могли видеть наши глаза? Этого я не узнаю никогда; может, отчасти дело в ядовитом укусе той ужасной мухи, из-за которого я почувствовала себя так странно, во всяком случае, бедная моя рука страшно распухла – не поверите, насколько она раздулась и как болела! Никакие припарки моей матушки не помогали, и только когда старая нянюшка уговорила ее пригласить знахаря из Баскомба, мне полегчало. Он как будто знал об этом все; сказал, я не первая, кто так пострадал. «Когда солнце набирает силу, – поведал он, – и когда оно в самом зените, а потом теряет силу, и когда оно слабее всего, тем, кто бродит по той тропке, хорошо бы поостеречься». Но что он приложил к моей руке и какие