Нексус - Рамез Наам

— Мои родители относились к числу хиппи. К той разновидности хиппи, которые работают в технологической компании, но живут в палатках вместе с семьей и поют вместе с друзьями. В первые годы у них всегда было много друзей. Думаю, мои родители курили марихуану. — Это заставило ее рассмеяться, хотя и сквозь слезы. Кейд продолжал гладить ее по волосам.

— Когда мне было восемь лет, а сестре четыре, компанию, где они работали, поглотила более крупная компания. У них был выбор — переехать в Бостон или получить большое выходное пособие. Они выбрали второй вариант. — Ее голос зазвучал с отстраненной четкостью, с помощью сознания она стала показывать Кейду то, о чем говорила.

— Некоторые из их друзей переехали в Нью-Мексико, и они присоединились к этой своего рода коммуне белых воротничков. Все работали удаленно, выполняя ту работу, которую могли выполнять. Компьютерщики, консультанты, аналитики, визуальные конструкторы, даже рентгенологи и юристы. Все они жили на этом ранчо. Идея заключалась в том, чтобы вместе воспитывать детей, жить в таком месте, где они могут разделять друг с другом родительские обязанности, где они могут быть отчасти защищены перед законом и, возможно, заниматься вместе какими-то хипповыми вещами.

Появились яркие, красочные изображения. Дети бродили под солнцем Нью-Мексико и улыбались взрослым, которые брали их на руки и подбрасывали в воздух или раскачивали.

— У них были определенные правила и ритуалы. Например, мероприятие в воскресенье вечером, в котором должны были участвовать все семьи, — нечто среднее между церковной службой и общим собранием. Это была такая хипповая вещь. — Слезы прекратились, но Сэм начала дрожать, зная о том, о чем предстоит рассказать.

На лице Сэм промелькнуло раздражение. Ее вызывали — вызывали ее начальники. Скосив глаза в сторону, она отключила извещение.

— Это место называлось Юкка-гроув. — Она сглотнула.

Она увидела, что Кейд нахмурил брови, название было  ему знакомо, он рылся в памяти…

— Юкка-гроув? Это там… — Он широко раскрыл глаза, по телу пробежал озноб. Он обнял ее крепче. — Боже мой, Сэм, мне так жаль!

— Шшш! Все хорошо. Я должна с этим покончить.

Он обнимал ее, а она рассказывала и иллюстрировала свой рассказ с помощью сознания.

— Первые два года все было хорошо. Просто прекрасно. — Веселый смех. Костры на задворках под строгим наблюдением взрослых. Два десятка «двоюродных братьев» и товарищей. Походы по зеленым горам Сангре-де-Кристо. И любовь, любовь, любовь. Доброе лицо и мелодичный голос матери, лукавый юмор отца. Крики восторга, вырывающиеся у сестры при каждой новой шалости, когда они играют вместе.

— Потом все стало меняться. Родителей охватила апатия. Смех исчез. Улыбки появлялись только во время воскресного экстаза, который она не разделяла. И Ана не разделяла. А потом появились головорезы.

— Это назвали вирусом общения, он проникает в мозг. Считалось, что он сближает людей, заставляет их стать менее эгоистичными и более чуткими. Он что-то делает с височной долей, где одна из цепей отвечает за религиозные чувства. Считалось, что это приближает людей к богу. Так и получилось. Но также они стали рабами. — В ней кипел гнев. У головорезов был иммунитет. Она помнила все. То, как они захватили анклав. То, как они заставили всех себе служить, украли у них деньги, разрушили их личности. Надзор. Злоупотребления.

— Некоторые из выживших заявляли, что вся община совместно решила это принять. Некоторые говорят, что никогда этого не принимали, что кто-то использовал его против них как оружие. Я могу себе представить, что мои родители приняли это добровольно. Они не боялись. Им нравилась идея такой групповой жизни, идея альтруизма и гармонии. — В ее словах звучала горечь. Она все еще сердилась на своих родителей — за то, что они не смогли ее защитить. Нет… не ее. За то, что они не смогли защитить Ану.

— Не знаю. Я не могла их об этом спросить — они ведь умерли. — Кейд был ошеломлен, шокирован, обеспокоен и просто смотрел, слушал, сочувствовал, пытался утешить ее своим сознанием, своим объятием, своей рукой, гладившей ее по лицу.

— Их было тринадцать — тех, кто потом правил в этом месте. — Ее сознание заполнили их лица. Воспоминания об оскорблениях, о жестокостях. Сигарета, которой ткнули ей в бедро. Удар, который выбил ей зуб. Другие вещи, которые были еще хуже — гораздо хуже.

— Пророк и двенадцать его учеников. Все мужчины.

Она скосила взгляд в угол, чтобы отвергнуть еще одно сообщение от своего начальства, и снова заглянула в глаза Кейду.

Кейд сглотнул. Ему хотелось отвернуться, хотелось этого не слышать, не знать. Но он выдержал. Он обнимал ее и слушал, передавая ей всю силу своего утешения.

— Этот пророк — он был настоящим мерзавцем. У него был природный иммунитет, эта штука его не брала. Он быстро понял, что может заставить всех остальных делать то, что он хочет. Он нашел других, с максимальной невосприимчивостью — все они были мужчины. Он сделал их своими учениками и позволил делать все, что они захотят, при условии, что они будут укреплять его власть.

— Они вели себя как боги. То собрание в воскресенье вечером… оно превратилось в богослужение. А вирус сделал всех верующими. Они использовали любую возможность, чтобы утвердить себя в роли богов и чтобы все им поклонялись.

Ну, почти все. На меня это слабо влияло, а на мою сестру не влияло вообще. Мы не могли понять, что со всеми происходит. Это выглядело как какое-то безумие. Когда мне было одиннадцать лет, я попыталась сбежать. Они меня поймали — и избили. Мои папа с мамой просто наблюдали за этим, и все. Я попыталась еще раз, и тогда пророк со своими учениками меня зверски избили. Однажды я попыталась ударить одного из них вилкой, и тогда они запороли меня до полусмерти, оставили на всю ночь привязанной к столбу, прижигали сигаретами. — Воспоминания были жестокими и болезненными. Кейд переживал их вместе с ней. Сэм сидела в оцепенении, слезы текли по ее лицу.

— После этого они стали за мной следить. Не подпускали к телефонам, терминалам, ножам. Этих людей они использовали как скот. Забирали у них деньги, брали тех женщин, каких хотели, избивали мужчин ради удовольствия. — Она это хорошо помнила — жизнь в аду, в концлагере. Она понимала, что этого не должно было случиться.

— Они начали меня использовать, когда мне было двенадцать лет.

От этого воспоминания Кейд застонал. Сэм просто смотрела куда-то в пространство.

— Первое время я сопротивлялась. — Она кусала их, била, бросалась, как дикое животное. — Но они всегда побеждали. Когда я не сопротивлялась, было не так больно. — Боль и унижение от капитуляции — от собственного бессилия. Отвращение. Презрение к себе.