Западня (сборник) - Юрий Петухов

Посреди сумрачной и слякотной московской зимы погодка вдруг раздобрилась, выделила на субботний день немного солнечного света из своих запасов. Солнце ослепляло, потому что было низким по-зимнему. Оно буравило ноздристые грязные сугробы с пробивающимися из них бесчисленными окурками, но не топило снега — грело в самый раз для января, без луж и сырости. И Игорь, топая к трамвайной остановке, незаметно отмякал. Настроение всегда приходило к нему по ходу дела, трудно было лишь раскачаться.

Сидел, щурился у трамвайного окошка — места были свободные. В трамвае и надумал — только в Измайлово, только там он возьмет нужную книгу! И решение такого пустячного вопроса взбодрило его окончательно — сегодня или никогда! И все, хватит, пора завязывать с этими книгообменами, не на книжках мир стоит, есть и поважнее дела. Вся эта книжная кутерьма, казалось, не имела ни конца, ни начала — будто всегда он существовал, ажиотаж этот. А теперь еще затеяли создавать новый огромный центр по "изучению спроса". Ничего кроме ухмылки и раздражения у Игоря такие липовые начинания не вызывали. Попробуй-ка разобраться, что мы читали, читаем и что будем читать! Ведь тут как в поговорке "скажи мне, кто твой друг…". Можно долго и тщательно изучать человека по его бумагам, расспрашивать знакомых и родных, а в результате получить набор ходячих конторских истин. А можно спросить у него самого, что он читает, узнать мнение о прочитанном — и сразу вся конторская писанина поблекнет, будь на ней хоть сотня внушительных штампов и печатей, и встанет перед тобой живой человек, личность. Вот так бы и спросить — что ты читаешь, великий народ?! Не у человека отдельного, а у всей нации. Только ведь не спросишь, не получится ничего. И вряд ли статисты, репортеры, чиновная братия да и ведущие популярных телепрограмм дадут ответ. Возможно ли получить нечто однозначное и непререкаемо-твердое, когда перед тобой не штампованные «болтики-винтики» в едином конвейерном строю, а люди — среди миллионов двух похожих не найти, возможно? Нет, думал Игорь, профанация это. Хотя все сложнее на деле-то. Почему мы должны сказать что-то одно: да или нет. Не вернее ли предположить и то, и другое: НЕТ, единого ответа не будет — все люди разные, у каждого свой характер, свой вкус, свой круг чтения — мы различны и тем хороши! но рядом встанет ДА, есть единый ответ — ведь мы единый народ, за нами тысячелетия единства, несмотря на все войны и распри, за нами наши традиции, наши боли и наше счастье, наша история, наконец, наш язык. Мы различны, отличимы друг от друга, но мы и едины в своей общности — в этом ведь тоже одно из проявлений диалектики. Все так! А мы по-прежнему ищем однозначного ответа и не перестаем удивляться, что не можем его найти! Дескать, как бы это одним махом все решить?! Дескать, главное контору создать! Будет контора — и все как по маслу пойдет! Вон, насоздавали десятки министерств, а дело что-то не особо продвинулось. Поняли, что не в числе, да и не в конторе дело, сокращать начали. Это в одном месте! В других новые создавать — типа этого "исследовательского центра". Игорь сам работал в одном из крупнейших "исследовательских центров", знал цену институтам при конторах и конторам при институтах. Все они напоминали ему свифтовскую Лапуту и тамошних мудрецов с их «исследованиями».

Со своими рассуждениями он чуть не прозевал остановки, выскочил последним в захлопывающиеся уже двери.

— Проспал, раззява! — крикнули ему в спину из трамвая. И громко расхохотались.

В метро, как и обычно, он не садился, стоял у стеночки. Здесь тоже было свободно, но нельзя было с уверенностью сказать, что на следующей станции в двери не хлынет толпа.

Игорь жил в мире, и потому от обыденных мирских вещей отрешиться не мог. Вновь его мучили "проклятые вопросы", ответов на которые он не находил. За последнее время что-то уж слишком много советчиков появилось, эдаких новоявленных кормчих с указующими перстами. С телеэкранов и страниц журналов и газет в быт уверенно шагнули мудрые наставники, прозорливые журналисты-международники, частично возвратившиеся на круги своя из странствий дальних. Вошли всеведающими и всепонимающими учителями народа. И все-то они знают и разъясняют: и какую огромную пользу мы получим от совместных предприятий с западными фирмами, от совместной вырубки леса и совместной выкачки нефти, газа и прочего подземного и наземного богатства. Нет вопроса, который они бы "не осветили сполна"! И как русскому человеку или, скажем, белорусу, татарину подняться до высот истинного интернационализма и, вообще, что это такое — истинный интернационализм! И какие памятники старины следовало разрушать в силу их «эклектичности», а какие разрушать не следовало — всему научат прошедшие стажировку в "цивилизованном мире" новоявленные варяги. И нет для них неодолимых тем, все по плечу: от важнейших вопросов экономики и сельского хозяйства и до круга чтения. Только вот что-то в непосредственной их работе не видно изменений — то ли в начале семидесятых жизем, то ли в конце восьмидесятых, кроме телемостов ничего нового. Игорь видел, а может, ему так казалось, что людей этих прельщала кажущаяся простота вопроса, еще одна возможность выступить с поучениями. К этому можно было добавить и некоторый зуд разоблачительства, охвативший многих. Именно, разоблачительства ради «разоблачительства», ради сенсационности, шумихи, порой саморекламы — дескать, лихо я их наизнанку вывернул! Как все это было не ново! Выворачивать наизнанку не так сложно, благо, что ныне не запрещено! Ну а дальше? А дальше бросил все как есть и побежал следующих «выворачивать», а потом еще и еще! А кто будет вывороченным заниматься? Игорю почудилось вдруг, что он забрался слишком далеко, начав с книжных проблем. Но нет! Все было затянуто в один узел, развязывать который совсем не просто. Казалось бы, какая связь с книжной горячкой? Прямая! Читателя приучают, да и сам он привыкает к шоково-сенсационному чтиву. Точно! Он попадает в зависимость от щекочущих ощущещений, требует еще, в самой примитивной форме, в любых количествах, лишь бы еще острее и еще «красивее». Игорь был не против честного, правдивого разговора об истории. Он первый приветствовал такой подход, потому что говорить правду необходимо, только правду — без этого общество превращается в гиблое болото. Но правда редко ходит в блестящих, привлекательных одеяниях, не всегда она в вельможном сиянии искрится и уж совсем редко бывает защита в сиденье трона. А нам все — вот, дескать, добрый царь-батюшка, радетель наш и милостивец, а вот окаянный губитель, злой деспот и тиран. И опять пошло-поехало, понесло-закрутило. Стоит ли удивляться, что "Дети Арбата" на черном рынке стоят двадцать рублей, а про «Кануны» Белова там никто толком и не слыхивал? До чего дошло, сколько лет не вылезаем из постели Пушкина, прямо-таки прописались там. «Пушкинистов» все больше, ценителей же и любителей пушкинской поэзии Игорь на толкучках и в книгообменах не встречал, во всяком случае, мало кто признавался в этом. Обычно как — о нем почитал бы, а его нет-нет, и так все помню хорошо, в другой раз, в школе надоел! А что, правда так правда!