Письма русского офицера. Воспоминания о войне 1812 года - Федор Николаевич Глинка

В селении Мощинках 1-я армия находилась четыре дня без действия. Полки передовых постов ничего важного не открыли. Из отряда генерал-адъютанта барона Винценгероде посланные партии к Велижу донесли, что стоявший в окрестности 4-й корпус вице-короля италиянского вышел и до самого Суража не было французских войск. Одна партия от атамана Платова ворвалась в Поречье, но была изгнана. Вскоре затем уведомили жители, что французы удалились из города.

Невозможно было постигнуть причины, которая заставляла главнокомандующего предпочитать действия армии со стороны Поречья. Ни одного из корпусов неприятельских нельзя было отбросить так, чтобы не мог он соединиться с другими. <…> Гораздо с большим правдоподобием предположить можно, что расположенный в Велиже корпус вице-короля италиянского, оттуда вышедший уже, и другой, бывший в Сураже, отступая перед нашею армиею, и вели бы ее к Витебску, и Наполеон, присоединяя к своей гвардии войска, расположенные к стороне Рудни и Любавичей, перешел бы на левый берег Днепра, где селение Ляды занято уже было войсками от корпуса маршала Даву и был под стенами Смоленска, прежде нежели Барклай-де-Толли мог приспеть к нему. 2-я армия, одна не в состоянии будучи защищать город, должна была бы поспешно отступить к Дорогобужу. Возвращающаяся 1-я армия, отброшенная движением Наполеона, теряла бы возможность соединиться с князем Багратионом. <…>

Не забуду я странного намерения твоего, Барклай-де-Толли; слышу упреки за отмену атаки на Рудню. За что терпел я от тебя упреки, Багратион, благодетель мой! При первой мысли о нападении на Рудню не я ли настаивал на исполнении ее, не я ли убеждал употребить возможную скорость? Я всеми средствами старался удерживать между вами, яко главными начальниками, доброе согласие, боясь малейшего охлаждения одного к другому. Скажу и то, что в сношениях и объяснениях ваших, чрез меня происходивших, нередко холодность и невежливость Барклая-де-Толли представлял я пред тебя в тех видах, которые могли казаться приятными. Твои отзывы, иногда грубые и колкие, передавал ему в выражениях обязательных. Ты говаривал мне, что сверх ожидания нашел в Барклае-де-Толли много хорошего. Не раз он повторял мне, что он не думал, чтобы можно было, служа вместе с тобою, не встречать неудовольствии. Благодаря доверенности ко мне вас обоих я долго удержал бы вас в сем мнении, но причиною вражды между вами помощник твой граф Сен-При. Он с завистью смотрел на то, что я употребляем более, нежели он. Должность моя при главном начальнике и в то же время военном министре давала мне род некоего первенства над ним и занятиям моим более видную наружность. Он в суждении своем не первое дал место общей пользе; хотел, значит, более, нежели должно, более, нежели мог! Ты, почтенный благодетель мой, излишне уважал связи при дворе избалованного счастием молодого человека и в доверенности к нему не всегда был осмотрительным!

Потерявши много времени напрасно, 1-я армия выступила из Мощинок по той же дороге обратно к Рудне. <…>

В сие время князь Багратион получил рапорт генерала майора Неверовского, что 3-го числа июля неприятель в больших силах атаковал его в г. Красном, где он, упорно защищавшись, вытеснен, стремительно преследуем, потерпел большой урон, потерял несколько пушек и отступает к Смоленску. Офицер с рапортом был сутки в дороге, и потому можно было полагать, что неприятель уже в движении к Смоленску. Слышен был глухой звук выстрелов: ближайшие к Днепру передовые посты известили о сильной канонаде.

Г[енерал]-л[ейтенанту] Раевскому приказано идти с корпусом в подкрепление г[енерал]-м[айору] Неверовскому; 2-я армия немедленно последовала к Смоленску и вслед за нею 1-я армия. Атаман Платов, собравши партии, расположился у с. Приказ Выдра. Отряд г[енерал]-м[айора] князя Шаховского возвратился к армии; часть егерей и кавалерии отходила дорогою по берегу Днепра, наблюдая броды. Ротмистру Чеченскому, известному храбростию, приказал я, выбрав охотников из конвойной команды Бугского казачьего полка, отправиться на левый берег Днепра и осмотреть на марше силы неприятельские. Возвращаясь от селения Гаврики, склонил и флигель-адъютанта полковника Кикина вступить в должность дежурного генерала, оставленную им по болезни и неприятностям. <…>

Прощай, Ставраков, плачевный дежурный генерал, комендант главной квартиры несравненный! Ты не будешь уже доставлять беспрерывные упражнения моей деятельности, и благодаря полковнику Кикину я буду иметь минуты отдохновения! О леность, всегда мною чтимая! Прими меня, возвращающегося к тебе; клянусь вечным постоянством! <…>

4-го числа июля генерал-лейтенант Раевский с одним своим корпусом и 27-ю дивизиею дрался в продолжение целого дня и не только защитил город, но и, занявши предместья, не допустил овладеть ими при всех усилиях превосходного в числе неприятеля, при возможной со стороны его предприимчивости. Немногие из генералов решились бы на то, что Раевскому не казалось исполнить трудным. Могло казаться удобнейшим, уступя Смоленск, защищать переправу через Днепр, ибо армия не могла в скором времени прийти на помощь. Защищаясь в крепости, надобно было разместить артиллерию по бастионам и в случае отступления опасаться потерять ее, имея к выходу одни ворота. Силы неприятеля очевидно умножались, но он не знал положения города и окрестностей и продолжал бесплодные усилия по большой дороге от Красного против Малаховских ворот. Если бы обратился он к левому флангу крепости, прилежавшему к реке, и взяв продолжение стены, учредил сильную против моста батарею, Раевский нашелся бы в затруднении действовать с большими силами, препятствуемый теснотою улиц, и войска подверглись бы ужасному истреблению [со стороны] артиллерии. Поздно вечером прибыла 2-я армия, не прежде ночи пришла 1-я армия, и обе расположились на правом берегу Днепра. Раевский до того не допустил овладеть ни одною частию предместий, не потерял ни одного шагу. На другой день сменивший его генерал Дохтуров с корпусом, присоединив 27-ю пехотную дивизию, долгое время удерживался в тех же предместиях, не допуская к стенам города. Раевский 5-го числа присоединился к армии. В десять часов утра войска наши должны были войти в крепость и расположились под защитою зубцов стены у прикрытия батарей и составляли из себя резервы. Артиллерия в большом числе заняла земляные пред стенами бастионы. Незадолго пред тем присланный на подкрепление генерал-лейтенант Коновницын с 3-ю дивизиею занял часть города, лежащую направо. Ближайшие дома форштадта, простирающегося к Днепру, были еще в наших руках, и стрелки наши вне окружения стен. Превосходством сил неприятель в одно время обнял весь город, атаковал предместие с правого фланга, и со всех сторон загорелся ужасный пушечный и ружейный огонь; во многих частях города начались пожары. По распоряжениям генерал-лейтенанта Коновницына 3-я дивизия опрокинула неприятеля; им же направленный отряд генерал-майора Оленина немало способствовал отражению, и егерская бригада полковника Потемкина действовала отлично. Неприятель, усмотревши удобство местоположения, главнейшие силы направил на левое крыло и не раз уже был у самых Никольских ворот. Одно мгновение могло решить участь города, но неустрашимость генерал-майора Неверовского и присутствие генерал-майора графа Кутайсова, начальника артиллерии 1-й армии, направлявшего действие батарей, всегда торжествовали над усилиями неприятеля. Устроенная на правом берегу батарея подполковника Нилуса много вредила его атакам. Постоянное стремление на один пункт, умножаемое количество артиллерии обнаружили намерения неприятеля и побудили послать в подкрепление левого крыла 4-ю дивизию принца Евгения Виртембергского. Полетели полки по следам молодого начальника, отличного храбростию, ими любимого! Главнокомандующий поручил мне осмотреть,