Когда птицы молчат (СИ) - Unknown

Этот вечер не стал исключением. Я суечусь на кухне. До сих пор не могу избавиться от ощущения новизны, когда накрываю на стол для Сергея. Жду с волнением его одобрения, вспыхиваю от комплиментов. Женя смотрит телевизор.

Вронский никогда не приходит после работы сразу к нам. Он принимает у себя душ и переодевается. Иногда задерживается из-за нескольких звонков или за ноутбуком. Но ужинает всегда с нами.

Я достаю из духовки одно из любимых дочкиных блюд – картофельную запеканку с курицей и грибами. Очень просто и быстро, но сытно и вкусно. Она обычно всегда прыгает поблизости, когда запеканка остывает на столе, и очень часто в золотистой сырной корочке появляются дырочки. Сегодня, несмотря на райский запах, заливший кухню, невероятная сила воли или жгучая обида на меня удерживают ее на диване.

Сергей приходит с телефоном в руке. Он продолжает разговаривать, когда мимоходом целует меня в губы и идет в нашу спальню. Нашу, потому что не было еще ни единой ночи, которую мы провели бы раздельно.

Женя, вымой руки и садись за стол.

Я не хочу есть с ним за одним столом.

Я не поняла?! Что за новости?! – у меня внутри все неприятно сжимается.

Он поцеловал тебя!

И что?

Тебя мог целовать только папа!

Солнышко, меня целуешь ты, бабушка и дедушка меня целуют, мои друзья тоже при встрече обнимают и целуют меня.

Но Сергей поцеловал тебя в губы!

Да. Я разрешаю ему это. Мне нравится.

Нельзя ему разрешать!

Ревность, отчаяние, непонимание явно читались на ее насупленном личике. Я на какой-то миг опять почувствовала, что совершила ошибку, но тут же одернула себя. Как нам жить вместе, если не делать самых привычных вещей, которые делают влюбленные? Я хочу обнимать Сергея, когда сижу перед телевизором, хочу целовать его, встречая и провожая, хочу касаться его почти постоянно, просто так, чтобы дать ему понять, как ценю нашу хрупкую, только зарождающуюся близость.

Женя, давай мы решим это сейчас. Сергей и я – мы очень нравимся друг другу. А когда люди испытывают подобное, они пытаются выразить свою привязанность и симпатию. Ты же хочешь обнять щенка или котенка? Хочешь его погладить и поцеловать? Вот и у нас так же.

Почему он так нравится тебе?

Потому что он благородный и красивый, потому что добрый и заставляет меня чувствовать себя счастливой.

А папа так не делал?

Когда-то делал. Но это прошло.

Почему ты не скажешь ему, чтобы он и дальше так делал? Почему тебе обязательно нужен Сергей?

Наверное, у него лучше получается. А мы с папой разучились радовать друг друга.

Почему вы опять не научитесь?

Этому невозможно научиться.

Это не проходят в школе?

Ах, если бы все было так просто! Нет, в школе этого не проходят.

Мне не нравится Сергей. Он украл тебя у меня и у папы! Я его ненавижу!

Я хватаю ртом воздух, не зная, что мне нужно сейчас сказать, чтобы убедить ребенка, что ненависть – очень плохое чувство, что Сергей его недостоин, как краем глаза замечаю движение. Вронский стоит в проеме двери, прислонившись плечом к косяку, и смотрит на Женю. Мне сложно прочитать его взгляд. Возможно, он испытывает досаду? Или презрение, которое ощущают большие звери к насекомым? Его лицо холодное и жесткое. Он не может себя защитить, чтобы не выглядеть глупцом, спорящим с ребенком. А я не могу дать Жене такой ответ, который заставить ее по-другому взглянуть на Вронского.

Нет, Сережа, не нужно ненавидеть моего ребенка! Я этого не переживу!

Женя демонстративно отворачивается и уходит в свою комнату. Я стою, словно приклеенная, опустив руки вдоль тела.

Вронский, как ни в чем не бывало, подходит к столу и садиться на место во главе.

Что ж, мысли твоей дочки предельно ясны. Я думал о том, каково будет жить вместе с чужим ребенком. Я предполагал, что такая ситуация будет наиболее возможной.

Она – не чужой ребенок. Она – моя дочь, - говорю севшим голосом.

Она никак не связана со мной и не хочет этой связи. Я не знаю, захочет ли когда-нибудь.

Она напугана, ее жизнь круто изменилась. Дай ей время.

Я не желаю ей зла, но в ее глазах я преступник. И каждый раз, когда ты прикасаешься ко мне, или я подхожу к тебе близко, ее взгляд тяжелеет, а кулачки сжимаются. Что это по-твоему?

Я пытаюсь объяснить ей, что теперь ты будешь рядом со мной, а не ее отец.

Вронский накладывает себе порцию запеканки, я сажусь рядом, беру Женину тарелку и накладываю ей. Не оставлять же ее голодной. Самой же кусок в рот не лезет.

Вронский смотрит на меня критически, словно я совершаю ошибку. Если он думает, что я оставлю своего ребенка голодать из-за того, что сама натворила, то он сильно ошибается. Она не виновата. Во всем виновата только я.

Когда захожу в детскую, Женя поднимает голову, опущенную на сложенные руки, и ее заплаканное личико кривится от еще одного приступа рыданий.

Я ставлю тарелку рядом с ней и провожу по ее волосам дрожащей рукой.

Заинька, не нужно плакать. Сергей – очень хороший, не ссорься с ним, мне тяжело это видеть.

Я хочу назад, к папе. Он отнимет тебя у меня.

С чего ты это взяла? Никто и никогда не сможет этого сделать!

Он сам говорил тебе, что ты только его. И ты согласилась.

Когда это было? - напрягаю память, но ничего не могу вспомнить.

Это было ночью. Вы были на кухне, ты вздыхала, а потом он сказал это.

Прошлой ночью, после ужина, помогая убрать мне со стола, он начал меня целовать. Я домывала посуду, когда он подошел сзади и обнял.

Я думала, что Женя уже спит – когда я выходила из ее комнаты, она дышала глубоко и размеренно, как человек, провалившийся в сон. А она, оказывается, все слышала! Краска начинает заливать лицо и шею. Мы ушли в спальню, но прелюдия началась именно у раковины.

Вронский заявлял на меня свои права, как мужчина на женщину, это не было попыткой узурпировать меня, отобрать у других. Но как мне это втолковать ревнивому, напуганному ребенку?

Поешь, солнышко. Сергей не хотел отнять тебя у меня. Он радовался, что я рядом с ним.

Не верю. Он хочет, чтобы меня не было, когда вы вместе.

Нет, все не так.

Я это знаю!

Ты ошибаешься.

Пока моя дочь опустошает тарелку, я думаю, а ведь она действительно мешает ему. Он – мужчина, который не привык к такого рода препятствиям. Его женщины всегда были молодыми, красивыми и одинокими, без «багажа». И мне страшно, что будет, если этот «багаж» ему вдруг станет не по силам нести. Или он просто бросит его и пойдет дальше.

Я выношу пустую тарелку, предварительно пожелав Жене спокойной ночи.