Князь Олег - Галина Петреченко

— Мы прибыли к хазарам только для этого?

На что Ленк спокойно отвечал:

— У каждого из нас такая жизнь, какую нам отмерили боги! У Олега — тем более! Не забывайте, что он сын нашего вождя Верцина! Ему по праву выпадает счастье владеть красивыми женщинами!

Лазутчики затихли, смирив на время возмущение и вспомнив заветы друидов, что осуждать поведение старших людей — первый грех. Но как не почесать язык, когда князь который день валяется в шатре в объятиях иудейки, а о дружине, томящейся на строительстве оборонительных сооружений, не вспоминает?! Устал быть предводителем, так пусть отдаст поводки другому, более молодому, тем более есть кому!

— Да полно, Любар, ты что разошелся? Разве можно отдать нас княжичу Ингварю? — возмутился Харальд и, присев на корточки возле друга, слегка боднул его своей рыжеволосой головой.

— Да, ты прав! Как вспомню его и Аскольдовича в том овраге под Орелью, так душа начинает болеть за наше дело у словен! Вождь русичей еще не стар, конечно, но… у него нет сына! — с горечью проворчал Любар, виновато поглядев на своего бойкого друга, и вдруг спросил: — Может, иудейка сумеет родить ему сына с помощью своего Бога? Иудеи хвастаются, что их Бог — единственный, кто может удовлетворять все желания своего подданного народа.

— Может быть! — пожал плечами Харальд и вдруг пророчески проговорил: — Я считаю так: чего Бог не дает, того и просить не надо — только хуже может быть.

— А я думу имею другую, — тихо проговорил Любар. — Дух Рюрика оберегает власть для своего потомка, ибо Рюрик проложил дорогу к словенам, стало быть, его род и должен здесь править! — медленно изрек молодой, но опытный уже лазутчик и пробормотал: — Так что зря старается наш великий княже…

— Любар! — укоризненно воскликнул Ленк, рассматривая в стороне от своих лазутчиков стволы деревьев, предназначенные для вала, но слышавший невольно их разговор. — Тебе завидно, что красавица иудейка выбрала не тебя?

— Да! — горячо отозвался Любар. — Я тоже хочу красавицу иудейку заключить в свои объятия и поваляться с ней денька три-четыре! А что? Нельзя?

— Почему нельзя, Любар? Можно! — весело объявил Олег, выходя из шатра; молодцеватый вид князя немного смутил лазутчиков, но робость не к лицу храбрым разведчикам, и они задорно рассмеялись своей удали.

— Люблю открытых смельчаков! Но только свою Аранду никому в забаву не отдам! — все тем же веселым тоном продолжал Олег, здороваясь с крепышами-лазутчиками, и обратился к Ленку: — Завтра хазары празднуют день весенних саженцев, закладывают несколько садов, а вечером будет гулянье и веселье. Хакан обещал много молодых юниц привести на это веселье, а то, я чую, моих здоровяков никакая рыбья пища не вразумит! Подавай им красавиц, да и все тут!

— Да уж, да уж! — захохотал Любар. — Мы же не подвергали себя кошерному обрезанию, потому и очень горячи, когда речь заходит о лукавых юницах!

— Ну, а в жены возьмете тех, что к сердцу присохнут? — снова весело спросил Олег.

— А они не побрезгуют такими мужьями после Моисеева нравоучения? — спросил Любар, а Харальд и Ленк удивленно посмотрели сначала на него, а затем на распахнутые завесы княжеского шатра, где стояла, слушая их разговор, Аранда.

— Думаю, что почтут за честь взять вас к себе в мужья! — с насмешливой важностью проговорила Аранда и звонко рассмеялась.

— А что здесь смешного? — шутливо возмутился Любар.

— Ваша неуверенность в себе! Надо всегда знать себе цену, а для этого почаще заглядывать в гладь водоема! — вдруг строго проговорила Аранда и круто повернулась в сторону Олега. — Бери пример со своего великого князя, ратник! На него всю жизнь женщины будут смотреть с обожанием и желанием! И возраст здесь ни при чем!

Любар сник. «Не важно, кого родит эта иудейка нашему князю, важно то, что она превзойдет наше племя тем, что не войдет в него ни на каких условиях!» — мрачно подумал вдруг, осененный провидением, воин и с глубоким сожалением посмотрел на Олега.

Олег стоял, крепко обнимая свою любимую красавицу, гордясь ее умом и красотой, но уже чувствовал, как холодный туман предстоящего расставания заволакивал его душу. «Ну нельзя, не дают нам боги жить так, как хочется!.. Что ж! И за то, что дали почувствовать хоть немного счастья, низкий поклон всем богам на небе и на земле!» — обреченно подумал Олег и ласково поцеловал Аранду в висок.

Звенели бубны и цимбалы, гусли и кантели, свиристели свирели, гудели рожки и заразительно наигрывали ритмичную мелодию, зовущую в пляс вокруг жаркого костра. Веселились все хазары, не стремясь выделиться ни перед друг другом, ни перед гостями-русичами.

Всем было весело, ибо с утра хазары под молитвы раввинов и муллы, под песнопения настоятеля христианского храма, предводимые хазарским жрецом, освятили землю, что была свободной в юго-восточном клину провинции Саркел, и заложили там огромный фруктовый сад, благодаря всех почитаемых богов за благодеяние и страдную погоду. Пройдет время, и Саркел утонет в цветущей зелени садов и не только накормит душистыми фруктами всех тружеников и сирот, но и пошлет в дар русичам не одну торбу с сочными, сладкими плодами. Пусть в святую субботу, на празднике райской кущи, отведают русичи прекрасные плоды из саркельского сада!..

Хакан сидел возле Олега на дорогом персидском ковре и степенно лакомился сушеными и вялеными фруктами, наблюдая за князем русичей, который в последнее время стал вызывать некоторое раздражение у иудейского первосвященника. «Что-то этот язычник стал молчаливым в последние дни! Неужели Аранда ему не по нраву? Или дружина чем-то прозанозила князя? Ну, не хочет принять иудейскую веру, так и не надо! Что толку от насильственного неофита?[47] Важна мирная тишина на границах да успешная торговля с русичами и словенами! Ну, поменьше будем получать шкурок вевериц[48] со словен, ну и пусть! Лишь бы мир продлить, пока дружиной и оружием не подкрепились; а я чую, не скоро подкрепимся, имея такого безвольного Царя!..»

— Может быть, великий киевский князь Олег скажет, что навевает на него тоску-печаль на нашем празднике весенних саженцев? — не вытерпев долгого молчания, спросил хакан и предложил Олегу отведать вяленой дыни.

Олег равнодушно съел небольшой кусочек сушеной дыни и поблагодарил хакана.

— Ты упорно не хочешь принять нашу веру? — вдруг в упор спросил хакан Олега и с сожалением проговорил: — Очень жаль, киевский князь, ибо ты, как никто другой, достоин нашей веры, так как призван созидать на этой земле!

Олег внимательно посмотрел на хакана, на его массивную яхонтовую брошь, скрепляющую широкие и пышные концы тюрбана на голове, на его роскошный темно-синий шелковый халат, схваченный на талии ярко-желтым кушаком, на его неожиданно сильные, но холеные руки, спокойно лежащие на коленях, и властное, но строгое в своей арийской невозмутимости лицо.

— Я долго думал, мудрейший хакан, над твоим предложением вступить в вашу веру и стать последователем учения Моисея, но не могу этого сделать, и вот по какой причине… — проговорил Олег.

— Я слушаю тебя, князь, — настороженно откликнулся хакан и с жадным интересом стал внимать гордому язычнику.

— Ведь вы, истинные иудеи, считаете свою Тору непереводимой книгой! — медленно начал Олег.

— Да! — важно подтвердил хакан. — Мы даже враждебно относимся к тому греческому переводу ее, который был сделан иудейскими учеными при Птолемее Втором Филадельфе свыше тысячи лет назад![49]

— Я знаю! Мне об этом поведал ваш царь.

Хакан удивленно передернул плечами:

— Я и не думал, что наш царь изучает древнюю историю иудейства, — холодно заметил он. — Ну, да ладно! Мы ведь даже блюдем трехдневный пост в связи с греческим переводом Торы.

— Я думаю, она потеряла от этого свое благозвучие? — предположил Олег и проницательно поглядел на сосредоточенное лицо хакана.

— Да! — охотно подтвердил хакан.

— Стало быть, Пятикнижие Моисеево надо изучать только на древнееврейском языке, чтобы была польза телу и душе от ее постоянного чтения? Так? — медленно выговаривая каждое слово, веско спросил Олег.

— Та-ак, — упавшим голосом подтвердил хакан, поняв, куда клонит язычник.

— Ну, а ваш язык, который я имел честь слышать здесь целый год, язык богатый, надо изучать долго и терпеливо, а для этого, мудрейший хакан, у меня нет времени. Моя дружина и так начинает роптать, что слишком долго воздвигаем вал на Дону, и хоть кормите вы их на славу, мехов и денег дали каждому воину достаточно, но все стосковались по дому, по женам и детям, и ваши красавицы девицы вряд ли задержат их еще, — откровенно выговорил Олег и перевел дух.

— А ты? Ты сам? Тоже стосковался по своему дому? — глухо спросил хакан, заметив, что Аранда нетерпеливо ожидает конца их разговора.