Единственная наследница - Ева Модиньяни

Чезаре тогда уже не нуждался в них. Его собственное состояние настолько выросло, что он смотрел гораздо дальше как в экономике, так и в политике. Основы империи Больдрани были столь прочны, что он мог рассчитывать на инвестиции из тех четырехсот миллионов долларов (десять пошли ФИАТу, двадцать – Эдисону), которые Соединенные Штаты предоставили в виде кредитов итальянской промышленности в лице самых видных и перспективных ее представителей.

Умело пользуясь Доменико Скалья, своей длинной и надежной рукой, он совершил в те годы крутой взлет в строительном бизнесе и банковском деле. Не связывая себя ни с одной партией, ни тем более с правящим режимом, он все чаще заставлял считаться с собой. Не зная ни слова ни по-английски, ни по-французски, ни по-немецки, он ворочал, однако же, колоссальными делами во всех этих странах, имея связи с самыми влиятельными представителями коммерции и финансов во всем мире.

Но какой смысл имело все это в ту ночь, когда образ Марии заслонил собой все и вся. Он, всемогущий Больдрани, был уже пленником ее красоты, скромной и вызывающей, непорочной и чувственной одновременно.

В последующие дни его дом был взят приступом и оккупирован бандой наглых захватчиков, врывавшихся в своих грязных сапожищах в коридоры, завладевавших комнатами и гостиными и даже проникшими в его собственный кабинет. Это было маленькое войско каменщиков, штукатуров, маляров, обойщиков, столяров и плотников, плиточников, сантехников, электриков, которыми Мария командовала с энергией и непринужденностью опытного полководца.

– Это не дом, а просто бедлам! – вскричал Чезаре в бешенстве уже на второй день после этого адского беспорядка. В знак протеста он отказался от завтрака и вышел, яростно хлопнув дверью.

– Ах, синьора Мария, – затрепетал Амброджино, напуганный гневом хозяина. – Что же будет? Что нам теперь делать? – И он молитвенно сложил руки, словно отдавая себя на волю небес.

– И вы не боитесь, синьора Мария? – опасливо высунулась из кухни Чеккина.

– Он будет доволен, когда я приведу этот дом в порядок, – заверила их Мария, занимая свое место на командном пункте, готовая повелевать и решать.

Чезаре позвонил из конторы около одиннадцати.

– Сегодня я обедаю в «Савини», – сообщил он мрачно, давая ей понять, на какие жертвы он идет по ее вине.

– Хорошо, синьор Чезаре, – ответила ему Мария, поглощенная своими грандиозными работами.

Несколько дней спустя позвонил Пациенца.

– Можно узнать, что ты там натворила? – озабоченно спросил адвокат.

– Кто, я? – обиделась Мария. Ее постигла участь всех реформаторов: ее критиковали, на нее ополчились все, и у каждого, начиная от самого Чезаре Больдрани и кончая Чеккиной, имелось свое мнение.

– Чезаре признался, что вынужден скрываться в Караваджо, – сообщил Пациенца. – Он вне себя.

Мария рассмеялась.

– Но он же дал мне разрешение, – закричала в трубку она. – Конечно, дом полон штукатуров и маляров, которые снуют туда-сюда, но я же пытаюсь придать респектабельность его владениям, и у меня нет волшебной палочки. Господь наш, пусть Пациенца напомнит хозяину, сотворил мир за шесть дней. А я всего лишь слабая женщина, экономка, но обещаю за это же время изменить к лучшему его дом.

– Ладно, – успокоился Пациенца, которому были хорошо знакомы вспышки гнева Больдрани, когда кто-нибудь вмешивался в его личную жизнь. – В конце концов у него это пройдет. Ты права, дом действительно нуждается в основательном ремонте. Когда закончится это светопреставление, позвони мне. Я предупрежу его, что путь свободен.

– Надеюсь, он хоть изредка будет давать о себе знать, – недовольно сказала Мария. – А далеко это Караваджо?

– Тридцать пять километров, – ответил Пациенца. – Полчаса на автомобиле.

– И что же теперь, – обеспокоилась она, – он должен каждый день ездить туда и обратно?

– Ну, это не самая большая жертва.

– Тогда я спокойна. – Она представила Чезаре, одинокого на этой пустой вилле, как ей казалось, мрачновато-запущенной, и ей стало жаль его.

– А что, красивая эта вилла Караваджо? – спросила она, обедая вместе со слугами в кухне.

– Чудесная, – ответил, поспешно проглотив кусочек, Амброджино.

– Синьор Чезаре купил ее у графа Казати, – вмешалась по обыкновению Чеккина.

– Ты несносная женщина, – запротестовал Амброджино, – никогда не дашь мне слова вставить.

– А что, запрещено говорить? – рассердилась она, вытирая рот салфеткой.

– Нет, конечно, – успокоила ее Мария. Ей не терпелось узнать об этой усадьбе.

– Вы знаете, синьора Мария, кто такой граф Бенедетто Казати? – спросил Амброджино.

– Ну, да, я слышала о нем.

– Граф Казати владел этой виллой, которая понемногу приходила в упадок, – неспешно начал свое повествование Амброджино, – и тогда он захотел продать ее…

– Но не находил покупателя, – опять не удержалась Чеккина. И тут же в знак раскаяния прикрыла себе рот рукой.

– Вот тут-то, – продолжал Амброджино, метнув на нее свирепый взгляд, – и появился синьор Чезаре. За сумму, как говорят, непомерную, он купил эту никому не нужную виллу. Трудно даже сказать, сколько ему пришлось вложить денег, чтобы привести в порядок эту виллу, но сейчас она просто загляденье. При ней есть фруктовый сад, огород, обстановка же роскошная. Правда, и забот не оберешься. Думаю, что синьорина Джузеппина заболела отчасти из-за этого. Уж очень она переживала, чтобы все там было ладно. Но зато теперь это чудо.

– А ты уверен, Амброджино, что рассказал ей все? – ехидно спросила служанка.

– А что еще я должен был рассказать?

– Историю, которая стоит за всем этим, – ответила, торжествуя, Чеккина.

– Да ну, – отмахнулся от нее Амброджино. – Все это сказки, легенды. Выдумки женщин, которым дай только посплетничать.

– Ее называют «Силенциоза», эту виллу, – сообщила, понизив голос, служанка. – Не хотите ли узнать, синьора Мария, почему ее так назвали?

– Да ты же сама умираешь от желания рассказать ей это, – ехидно заметил Амброджино.

– Послушайте, синьора Мария, – подкрепившись глоточком вина, начала она с таинственным видом. – Раньше-то эта вилла называлась «Карлотта». Так звали старую графиню Казати, мать графа Чезаре. И вот, скажу я вам, лет пятьдесят, а может, и сто назад, – уточнила она, округляя и без того внушительную цифру, – на этой вилле умер от горя граф Чезаре Казати. Он был добрый, как голубок, но имел, на свое несчастье, один глаз воловий. А умер он с горя, потому что ему не позволили жениться на его любимой девушке, поскольку она была из простонародья. Тогда-то и изменилось название виллы – ее стали называть «Силенциоза». И с тех пор… – Тут Чеккина наклонилась вперед, приглашая и Марию с Амброджино сделать то же. – И с тех пор по ночам там появляются духи, – шепнула она и, быстро перекрестившись, забормотала молитву.