Сдвиг времени по-марсиански - Филип Дик

Он продолжал смотреть мимо Чилдана в пустоту.

— Что это — не что-нибудь, отливаемое в десятках тысяч экземпляров.

"Интересно, а не пришла ли ему невзначай мысль о том, что львиная доля исторических предметов в магазинах, вроде моего, не говоря уж о большинстве экземпляров в его собственной коллекции всего лишь имитация? В его словах можно проследить некоторый намек. Будто бы про себя он говорит не что-то совершенно отличное от того, что говорит вслух, двусмысленность, столь характерная для Оракула, качество, как говорят, восточного склада ума. А на самом деле он произносит вот что: «Кто вы такой, Роберт? Тот, кого Оракул называет „нижестоящим человеком“, или тот, кому предназначены все добрые советы Оракула? Нужно решать прямо здесь. Выбрать можно либо один путь, либо другой, но не оба. А момент выбора наступил сейчас».

Роберт Чилдан спросил себя: «Каким же путем пошел бы „вышестоящий человек“, по крайней мере, по разумению Пола Казуора? А то, что здесь передо мной — это ведь не тысячелетнее собрание божественных мудростей, это просто мнение одного смертного, одного молодого японского бизнесмена. и все же тут есть рациональное звено, „Ву“, как сказал бы Пол. „Ву“ создавшегося положения состоит в том, что как бы мало нам это не нравилось, реальность, а тут не может быть сомнений, отвечает образу и подобию мыслей этого импортера. И если у нас такой узкий взгляд, это плохо. Мы должны, как утверждает Оракул, приспосабливаться. И ведь потом оригиналы все еще могут продаваться в моем магазине придирчивым покупателям. Ну, например, таким, как друзья Пола».

— Вы колеблетесь, — заметил Пол. — В такой ситуации каждый, несомненно, предпочел бы побыть в одиночестве.

Он направился к двери кабинета.

— Я уже решил.

Глаза Пола блеснули.

Поклонившись, Чилдан сказал:

— Я последую вашему совету. Сейчас я ухожу, чтобы навестить импортера.

Он взял сложенный листок бумаги.

Странно, но ему показалось, что Пол остался недоволен. Он пробормотал что-то невнятное и вернулся к своему столу.

"Сдерживать свои эмоции они умеют до конца, — подумал Чилдан.

— Спасибо вам большое за помощь, — сказал он.

Он собрался уходить.

— Когда-нибудь я получу возможность отплатить вам те же и всегда буду об этом помнить.

Молодой японец все еще никак не реагировал. «Да уж, — подумал Чилдан, — правду говорят, что они непробиваемы».

Провожая гостя до двери, японец, казалось, был поглощен только проводами, и вдруг неожиданно выпалил:

— Американские ремесленники сделали это вручную, не так ли? Это плод их индивидуальности?

— Да, от предварительного эскиза до окончательной полировки.

— Сэр, а согласятся ли эти ремесленники? Я почему-то представил себе, что у них были совершенно другие планы, мечты касательно их товара.

— Я беру на себя смелость утверждать, что их можно переубедить, — сказал Чилдан.

Ему самому эта проблема казалась пустяком.

— Да, — сказал Пол, — полагаю, что можно.

Что— то в его голосе показалось для Роберта Чилдана неожиданным, что-то туманное было в его словах. Вдруг Чилдана осенило.

Он без сомнения расшифровал всю эту двусмысленность, будто с глаз спала пелена.

Конечно же то, что происходило на его глазах, было абсолютным и жестоким отрицанием американского таланта. Как это было цинично, а он, прости господи, заглотнул и крючок, и леску, и удочку.

«Японец заставил меня согласиться, шаг за шагом ведя меня по узкой тропинке к пропасти, куда свалили продукцию американских мастеров, якобы ни на что уже более не пригодную, как только служить моделью каких-то вшивых амулетов. Вот так они и правят нами: не жестокостью, а утонченным, искусным, бесконечным коварством. Господи! Мы — варвары в сравнении с ними, — понял Чилдан. — Мы не более, чем деревенские простофили, перед лицом их безжалостной логики. Пол ведь не говорил — и так и не сказал мне — что наше искусство не имеет никакой ценности, он заставил меня самого признать это. и какая в конце концов ирония в том, что ему досадно высказанное мною. Мягкий, цивилизованный жест, которым он выразил скорбь по высказанной мной самим же правде».

«Он сломал меня», — почти вслух подумал Чилдан. Но, к счастью, сдержался. Как и прежде, эта мысль осталась в глубине его мозга, обособленная и затаенная, предназначенная только для него одного. — «Он унизил меня и всю мою расу, а я совершенно беспомощен. У меня нет возможности отомстить ему за то. Мы побеждены, но побеждены, как и я, так тонко, так искусно, что едва ли способны постичь свое поражение. По сути, нам нужно подняться на гораздо более высокий уровень развития, чтобы понять, что это уже случилось. Какое еще нужно доказательство права японцев господствовать над другими народами?» Он почувствовал, что смеется, скорее всего, от такого вывода. «Да, — подумал он, — здорово, лучше любого анекдота. Его нужно запомнить, попозже посмаковать, даже рассказать его. Но кому? Вот вопрос. Анекдот слишком личный для того, чтобы кому-нибудь рассказать. В углу кабинета есть урна. Туда эту штуку, это захваченное „Ву“, ювелирную безделушку. Смог бы я это сделать? Смог бы вышвырнуть ее со всем этим прямо на глазах у Пола?»

Сжимая в кулаке коробку, он обнаружил, что даже не сможет выбросить ее. «Я не должен, — подумал он, — если хочу еще раз увидеться со своим приспешником-японцем. Черт бы их пробрал, я не в силах освободиться от их влияния, даже под властью минутного импульса. Моя непосредственность куда-то пропала». Пол внимательно смотрел на него, не требуя объяснений: было достаточно одного того, что он не уходил. "Он поймал мою совесть в капкан, протянул невидимую струну от этой штуковины в моем кулаке через руку прямо к моей душе. Наверное я слишком долго прожил рядом с ними.

Слишком поздно откалываться от них, возвращаться к жизни среди белых людей".

— Пол… — выдавил из себя Роберт Чилдан.

Голос его скрипнул, он это заметил, в нем не осталось твердости, уверенности, он не звучал.

— Да, Роберт.

— Пол, мне стыдно.

Комната завертелась перед его глазами.

— Почему же, Роберт?

Голос его был внимателен, но бесстрастный. Он исключал всякое сочувствие.

— Пол, одну минуту…

Он извлек заколку, она стала от пота скользкой.

— Я горжусь этой работой, а об этом хламе, об этих талисманах не может быть и речи. Я отказываюсь.

И снова было совершенно неясно, как же прореагировал не это молодой японец.

Он просто весь обратился в слух, выражая на лице только стремление понять Чилдана.

— И тем не менее я вам благодарен, — продолжал Чилдан.

Пол поклонился.

Роберт Чилдан ответил тем же.

— Люди, которые сделали это, — сказал Чилдан, — это гордые американские художники, и я с ними. Предложить нам выбросить свои творения на свалку для производства амулетов — это для нас оскорбление, за что вам придется извиниться.

Последовала невероятно долгая пауза.

Пол внимательно обозревал его, слегка подняв одну бровь и изогнув тонкие губы.

Улыбается?

— Я требую, — сказал Чилдан.

И все. Больше он был не в силах нести эту взваленную им самим на себя ношу. Оставалось просто ждать.

Но ничего не происходило.

«Пожалуйста, — взмолился он. — Помоги мне».

— Простите мое высокомерие, — сказал Пол.

Он протянул руку.

— Все в порядке, — ответил Роберт Чилдан.

Они пожали друг другу руки.

Спокойствие окутало душу Чилдана: «Я пережил это, и со мной ничего не случилось. Теперь все кончено. Слава богу: он еще существовал в нужный для меня момент. В другое время все могло получиться для меня иначе. Смогу ли я еще хоть раз отважиться на подобное? Скорее всего — нет».

Ему стало грустно. Миг — будто выплыл на поверхности и почувствовал себя свободным от тяжкого бремени.

«Жизнь коротка, — подумал он. — Искусство там, еще что-то, но не жизнь, существует долго, бесконечно извиваясь, как бетонная лента шоссе, плоская, белая, и ничто не может ее выпрямить, чтобы по ней не проезжало, хоть вдоль, хоть поперек. А вот я стою здесь, но дольше уже нельзя».

Повернувшись, он засунул продукцию фирмы «ЭдФрэнк» в карман пиджака.

Глава 12

— Мистер Тагоми, к вам мистер Ятабе, — сказал мистер Рамсей.

Он отошел в угол кабинета. Вперед вышел хрупкий пожилой джентльмен.

Протянув руку, мистер Тагоми сказал:

— Рад встретиться с вами лично, сэр.

Легкая сухая старческая ладонь скользнула в его руку. Рука было принята и тут же почтительно и осторожно отпущена.

«Надеюсь, — подумал Тагоми, — ничего не сломано». Он смотрел в лицо пожилого джентльмена и нашел его весьма приятным: твердый и ясных дух, никакого тумана в восприятии. Определенно, яркое проявление всех стойких древних традиций. Лучшее из качеств, которыми мог бы обладать старик. И тут же он обнаружил, что стоит лицом к лицу с генералом Тадеки, бывшим главой Имперского генерального Штаба.