Следователи Петра Великого - Серов Дмитрий Олегович

Вместе с тем в случаях, когда приговор выносился закоренелому преступнику, Видим Геннин поступал весьма жестко. Так, гренадер В. Н. Жеравцов, прибывший на строительство Екатеринбурга, был изобличен военным судом в совершении нескольких убийств и разбоев. Оказавшись на стройке, Василий Жеравцов (имевший, как открылось, криминальное прозвище «Комиссар») принялся организовывать из сослуживцев банду с целью совершить коллективное дезертирство и, добравшись до Волги, заняться там разбоями. При утверждении приговора Видим Иванович определил Жеравцову-Комиссару смертную казнь в форме колесования"{1110}.

Согласно отчету Иоганна Брикгаузена 10 августа 1723 года, в новооснованном Екатеринбурге перед строем полка Василий Жеравцов был «колесован живой и поднят на колесо поверху. И в то время голова отсечена и поставлена на спицу»"{1111}.

Вилиму Геннину довелось принять участие в церемонии погребения первого российского императора, состоявшейся, как уже говорилось, в Санкт-Петербурге 10 марта 1725 года. Вместе с еще несколькими генералами Вилим Иванович нес один из золоченых шнуров балдахина над гробом Петра Великого{1112}.

В целом кончина императора привела к явственному ухудшению позиций В. И. Геннина в правительственной среде. Связано это было с дальнейшим возвышением

A. Д. Меншикова. Преисполненный тревоги, Вилим Иванович направил своему былому «патрону» несколько извинительных писем, на которые, однако, не получил ответа.

Трезво осознав, что в подобной ситуации он рискует «застрять» в уральском захолустье до конца дней, В. И. Геннин принялся упрашивать Александра Даниловича вернуть его в Москву. Поначалу в письме от 18 декабря 1726 года из Екатеринбурга Вилим Геннин сформулировал свою просьбу почти шутливо: «Что мне повелено было здесь зделать, то чрез труд мой зделано. <…> И того ради искреннее мое желание, дабы не брать жалованья напрасно и не получить имя тунеядец (! — Авт.), быть при определенном мне месте в артил[л]ерии»{1113}.

Но вскоре Вилиму Ивановичу стало вовсе не до шуток. В апреле 1727 года он отправил светлейшему князю послание, выдержанное уже в откровенно сервильной тональности: «Я, ведая мою винность пред вашей высококняжеской светлостию… яко блудной сын (! — Авт.), повергался пред нагами ваших [у ног ваших] (! — Авт.), рабски прошу милостивейше на меня призрить и оную мою пред вашей высоконяжеской светлости винность мне отпустить, дабы совесть моя… осталась в покое»{1114}. Вкратце описав далее ухудшение своего здоровья, грозившее его жене и детям остаться «во отдаленном и пустом месте в сиротстве»,

B. И. Геннин завершил послание отчаянными строками: «Того ради вашу высококняжескую светлость прошу, хотя не для меня, но для оных бедных моих сирот, сотворить со мною милость, чтоб мне отсель быть свободну»{1115}. Не раз, наверное, проклинал себя Вилим Иванович за тот опрометчивый демарш против Александра Даниловича, который он позволил себе весной 1722 года…

Последовавшее в сентябре 1727 года падение А. Д. Меншикова было воспринято В. И. Генниным, несомненно, с изрядным облегчением. И хотя в столицу Вилима Геннина не вернули, его позиции отчетливо улучшились. 24 февраля 1728 года по случаю коронации императора Петра II Вилим Иванович был произведен в генерал-лейтенанты артиллерии"{1116}. Согласно этому же именному указу генерал-майором стал бригадир Иоганн Шерншанц — как в России стали именовать последнего шведского коменданта Кексгольма Йохана Шерншанца, перешедшего на русскую службу в 1724 году{1117}".

Трудно сказать, состоялась ли тогда встреча В. И. Геннина и Й. Шерншанца. Вероятнее всего, нет. Дело в том, что по занимаемым должностям оба они находились на изрядном удалении от столиц империи. Если Вилим Иванович пребывал по-прежнему в Екатеринбурге, то Й. Шерншанц ничуть не ближе — в расположенной на юго-западном побережье Каспийского моря отвоеванной у Персии крепости Астара[193].

На сегодня неизвестно в деталях, как складывалась служба бывшего коменданта Кексгольма в прикаспийской глуши, но то, что Йохан Шерншанц, подобно Вилиму Геннину, старался противостоять коррупционным соблазнам, можно утверждать с уверенностью. Как с недоумением писал привыкший к шведским порядкам бывший комендант о местных нравах, «когда обыватель приходит к своему камандиру, то всегда что-нибудь с собой принесет, например, барана, вола, курицу, масла, яиц… Когда же такие презенты от них и принимать не хотел… тогда оные были печалны… якобы я к ним немилостив»"{1118}.

Очень похоже на реакцию Видима Ивановича в 1731 году на присланных с Ягошихинского завода двух буланых коней. Как отписал тогда В. И. Геннин управителю завода, «оных не принял, но паки послал… возвратно на Ягушиху. И мне как за денги, так и безденежно не надобны, и таких мирских подарков не желаю и принять не хочу»"{1119}. Можно предположить, что одной из мотиваций Петра I в привлечении иностранных специалистов (хотя, конечно, и дополнительной) была органическая несклонность большинства этих людей к поборам с населения.

Что бы там ни было, Вилиму Ивановичу и Йохану Шерншанцу не довелось уже более свидеться даже мимоходом, в коридорах Военной коллегии. Не выдержав тяжких условий службы в Прикаспии, 58-летний генерал-майор Й. Шерншанц скончался 18 июня 1728 года в Джильской крепости{1120} неподалеку от Астары.

А работа Вилима Ивановича продолжалась своим чередом, принося новые высочайшие милости: 6 июля 1731 года он был возведен в кавалеры ордена Святого Александра Невского"{1121} [194]. Проведя на Урале 12 лет, в декабре 1734 года он навсегда покинул Екатеринбург"{1122}, превращенный им к тому времени фактически в горнозаводскую столицу империи. По возвращении в столицу был в апреле 1735 года назначен руководителем Канцелярии Главной артиллерии и управляющим Сестрорецким оружейным заводом. Подготовил обширное «Описание уральских и сибирских заводов», рукопись которого в марте 1735 года поднес императрице Анне Иоанновне. Этот выдающийся труд Вилима Геннина был опубликован лишь два столетия спустя"{1123}.

На смену В. И. Геннину заведовать горными заводами в Сибирской и Казанской губерниях в марте 1734 года был направлен его бывший подследственный Василий Татищев. Передача дел от Вилима Ивановича Василию Никитичу началась в сентябре.

Специфичность ситуации с Василием Татищевым заключалась в том, что новое назначение на Урал являлось для него своего рода ссылкой. Дело в том, что в 1733 году следственная комиссия сенатора М. Г. Головкина изобличила его в получении взяток в особо крупном размере в бытность главой московской Монетной конторы"{1124}. Впрочем, прибыв в Екатеринбург и забыв о собственных недавних грехах (равно как и о том, что он был десятилетием раньше оправдан Вышним судом главным образом благодаря беспристрастному следствию Вилима Ивановича), В. Н. Татищев затеял в отношении предшественника собственное расследование. Поводом для этого явилась информация, полученная им, внезапно превратившимся в рьяного борца с коррупцией, от некоего купца Осенева.