Упражнения в стиле - Раймон Кено

Лали в замешательстве, она не знает, что спросить.

Сидролен пьет свою укропную настойку, потом обращается к консьержу:

— Надеюсь, вы не простудились, поджидая меня. Вы заслужили стаканчик укропной настойки.

И с бледной улыбкой говорит Лали:

— Месье — опытный сыщик.

Лали садится.

— Хотелось бы мне знать, — говорит Лабаль, — что вы теперь будете делать. Я, конечно, понимаю: меня это не касается, но, поскольку, ввиду недавних событий, ответственность моя неизмеримо возросла, вы должны признать, что я имею право задать подобный вопрос себе, а также и вам.

Сидролен не отвечает, и Лабаль добавляет:

— В общем-то, вы можете продолжать в том же духе.

И добавляет еще:

— Теперь-то уж я следить за вами не стану. Миссия моя выполнена, и я могу подать в отставку с должности консьержа и покинуть ваш квартал в поисках новых приключений.

Он поворачивается к Лали и заканчивает:

— Я не желаю месье Сидролену никакого зла, но после того небольшого инцидента мне, естественно, хотелось доказать свою полную и непреложную невиновность. Месье Сидролен может считать, что ему еще очень и очень повезло, что я не укокошил его за подобное издевательство над людьми и надо мной. Спасибо за любезность, я никогда не пью укропную настойку. А теперь позвольте мне удалиться.

— Сделайте милость, и побыстрее, — отвечает Лали.

Лабаль выходит, аккуратно прикрыв за собою двери кубрика.

— Пойду спать, — говорит Лали.

— Да-да, — откликается Сидролен, — доброй ночи.

Лали выходит, аккуратно прикрыв за собою двери кубрика. Когда на рассвете герцог заглядывает в кубрик, чтобы поглядеть, не готов ли завтрак, он обнаруживает там Сидролена, подремывающего над своим стаканом.

— Ку-ку! — кричит герцог. — Уже встал или еще не ложился? А невеста небось почивает? Интересно, остались ли сосиски в холодильнике? Что-то погоду на дождь тянет.

Появляется Пешедраль.

— Готовь завтрак, — приказывает ему герцог. — Я голоден как волк.

— А лошади, господин герцог?

— Да, верно.

Пешедраль идет обихаживать лошадей. Герцог садится против Сидролена.

— Придется ждать пробуждения невесты. Что бы мне пока на зуб положить? Нет, только не укропную настойку, слишком рано. Тем более что твоя настойка — не первый сорт, хоть и зовется «Белой лошадью». Она и в подметки не годится той, что я гоню по рецепту моего алхимика Тимолео Тимолея. Вот, кстати, еще одна связь между алхимией и лошадью. Лошалхимия. Ничего словцо, а? Хотя нет, не фонтан. Когда-то у меня бывали и удачнее... раньше... в старину...

И герцог зевнул во весь рот.

— Черт возьми, Сид, что-то ты нынче неразговорчив!

— Хочу сообщить вам новость.

— Мы что ж, больше не на «ты»?

— ...тебе сообщить.

— Слушаю.

— Консьерж из дома напротив изловил типа, который малевал на загородке.

— Настоящего?

— Настоящего.

Герцог оглушительно расхохотался и вымолвил лишь несколько минут спустя:

— Значит, застукал он тебя?

— Ну да.

— Подумаешь, какая важность!

— Да нет, кажется, это важно.

— Не может же он помешать тебе малевать и замалевывать надписи, коли тебе это по душе.

— Меня не он волнует.

— Что-то она долго не встает нынче утром, — заметил герцог.

— Не знаю, — сказал Сидролен.

— Ну раз так, — заявил герцог, — пойду-ка прогуляю лошадей; мы позавтракаем в городе. Например, в «Кривобокой сирене». Передай нашим дамам, чтобы шли туда.

— Непременно передам, — сказал Сидролен.

И герцог вышел, громко хлопнув по рассеянности дверью кубрика.

XX 

Сидролен слегка прибрал в кубрике. Потом вышел на палубу. Графиня и Фелица потребовали на завтрак сосисок; в соответствии с инструкциями герцога, дамы получили указание отправляться в «Кривобокую сирену» и послушно удалились. Ровно через шестнадцать минут после их ухода на палубе появилась Лали. Она несла чемодан.

— Прощайте, — сказала Лали.

И, поставив свою ношу наземь, протянула Сидролену руку.

Из чего Сидролен вынужден был заключить, что Лали покидает его; желая облечь свое открытие в слова, он спросил:

— Вы уезжаете?

— Как видите.

— У вас есть серьезные причины для отъезда?

— Я не люблю психов.

— Кого вы имеете в виду?

— Я к вам так привязалась! Думала, вас и вправду преследуют.

И она расплакалась.

— Ну-ну, не надо, — сказал Сидролен. — Вы на меня очень сердитесь?

— Ага, — всхлипнула Лали. — Вы насмеялись надо мной.

— Да ни над кем я не насмеялся. Просто придумал себе такое занятие. Все-таки какое-то развлечение в жизни, — развлечение, и ничего больше.

— Свихнуться надо, чтобы делать такие вещи.

— Но все же это лучше, чем просиживать штаны в бистро.

— И, кстати, вы слишком много пьете.

— Да разве я когда-нибудь бываю пьян?

— Чтобы малевать такие гадости, надо набраться укропной настойки по самое горлышко. Оскорблять самого себя! Почему бы уж заодно не расхаживать с голым задом, людям на смех?!

— Это не мой жанр, — ответил Сидролен. — И потом, вы, кажется, путаете разные вещи.

— Какие еще вещи?! Опять вы собираетесь спорить по пустякам.

И она заплакала еще горше.

— Ну-ну, не надо, — сказал Сидролен. — Никогда себе не прощу, что так огорчил вас.

— Нашли время любезничать!

Лали осушила платочком влажные щеки и энергично высморкалась.

— Я ухожу, — добавила она, поднимая чемодан.

— Что же вы собираетесь делать? — спросил Сидролен. — Опять пойдете к месье Альберу? Станете искать работу? Или вернетесь домой?

— Вам-то какое дело, раз я исчезаю из вашей жизни?!

Эти слова вызвали у самой же Лали новый приступ рыданий — таких бурных, что ей пришлось опять поставить чемодан наземь.

— Ну, раз это вас так расстраивает, не исчезайте из нее! — сказал Сидролен.

— Если это все, что вы можете мне сказать...

Она опять утерла слезы, подхватила чемодан, повторила свое «прощайте» и удалилась твердым шагом. Сидролен смотрел, как она взбирается по косогору, распахивает дверцу загородки и уходит.

В бистро на углу Лали зашла выпить кофе. На террасе парочки целовались взасос и энергично обжимались, перед тем как отправиться на работу. Это зрелище подвигло Лали на пролитие новых слез, которые она украдкой подбирала платком. Внутри, в бистро, алхимики, вооруженные пинцетами и карандашами, колдовали над программой скачек. Среди них толокся и давешний борец за справедливость. Лали поспешила выпить кофе и удалиться.

На вокзале, где Лали некогда повстречала месье Альбера, она сдала чемодан в камеру хранения и пошла выпить вторую чашку кофе, дабы за это время прояснить для себя, хоть самую малость, сложившуюся ситуацию. Она села на террасе пивной — просторной террасе с кучей посетителей, кучей официантов и кучей метрдотелей. По тротуару сновали кучи прохожих, по шоссе катили кучи уаттомобилей. Мимо террасы бегал орущий продавец с кучей газет, какая-то дама-алхимичка звонила в колокольчик, пытаясь сбыть кучу лотерейных билетов.

Лали — подавленная, растерянная — сидит там добрый час, а еще точнее, час четыре минуты; потом вдруг вскакивает на ноги, поспешно расплачивается, бежит к автобусу и доезжает до «Хмель-бара», по-прежнему старающегося выглядеть так же, как все соседние бары. Она входит и садится. Зал пуст: ни клиентов, ни хозяина. Открытый люк свидетельствует о том, что этот последний, верно, занят в погребе, но чем именно? Пользуясь одиночеством, Лали тихонько плачет.

Внезапно на уровне пола появляется полувысокая-полусплющенная каскетка из потертого сукна в черно-белую клеточку. Лали утирает гляделки и то, что под ними, платком, который уже хоть выжимай, а из подземелья тем временем медленно поднимается кратковышеописанный головной убор. За ним возникает и голова, а следом все остальное, от плеч до подошв шлепанцев, полудлинных-полукоротких шлепанцев из потертого сукна в черно-белую клеточку. Когда все это убирает трап, оно поворачивается на тридцать семь градусов, в результате какового маневра замечает юное создание, безрадостно созерцающее в зеркале отражение репродукции «Умирающего Геракла» кисти Сэмюэля-Финли-Бриза Морзе.

— Что надо? — осведомляется хозяин. — Здесь одиноких дам не обслуживают. Вы что это себе воображаете?

— Я жду месье Альбера, — говорит заискивающе Лали.

— Альбера... какого еще месье Альбера? Вы думаете, я знаю по имени всех своих клиентов?

И он обводит зал взглядом, свидетельствующим о размахе своего заведения, — размахе, о коем красноречиво свидетельствует царящее в данный момент безлюдье. Лали настаивает:

— Ну как же, вы должны знать! Месье Альбер... вспомните, — месье Альбер! Я к нему не с претензиями, мне просто нужно с ним поговорить. Я хочу его дождаться.