Советская республика и капиталистический мир. Часть II. Гражданская война - Лев Троцкий

Первые мобилизации

Первая мобилизация была серьезнейшим испытанием для нашего военного аппарата и, в известном смысле, для всей нашей советской системы. Мы нелегко решились произвести первую мобилизацию в Москве, которая охватывала летом прошлого года всего 10.000 рабочих. Для нового, советского строя создать аппарат, который мог бы и умел учесть, подсчитать, найти военнообязанных, и который был бы настолько авторитетен для призываемых, для мобилизуемых, чтобы они являлись на место и включались в части, – это, товарищи, непростое дело. Первая мобилизация в Москве городских рабочих, наиболее воспитанных в политическом смысле, разумеется, была легче всего. Она прошла удачно, что позволило нам этот опыт постепенно расширять на всю страну. В течение последнего отчетного года, от нашего последнего, VI Съезда Советов до нынешнего Съезда, мы мобилизовали очень много. Разумеется, я лишен права здесь называть цифры, но ни для кого из нас не тайна, что мы мобилизовали десятки тысяч в месяц, иногда эти десятки тысяч складывались в сотни тысяч, а эти сотни тысяч уже образуют миллионы за два года нашей гражданской борьбы. Товарищи, эти цифры имеют двойное лицо. Стало быть, миллионы рабочих и крестьян вырывались из трудовой жизни и ставились в тяжкие ненормальные условия воюющей армии. Но вместе с тем тот факт, что молодая власть революционного класса оказалась способной миллионы граждан страны поставить под ружье, показывает, что эта власть сильна и крепка опорой трудящихся масс. Армия наша состоит из крестьян и рабочих. Рабочие составляют вряд ли 15 – 18 %. Но в нашей рабоче-крестьянской армии рабочие сохраняют руководящее положение, как они сохраняют его во всей советской стране, во всех областях жизни и работы. Это дает им преимущество большей сознательности, большей сплоченности, более высокого революционного закала.

Армии наших врагов

Вы знаете, товарищи, что и наши противники, Деникин и Колчак, эти главные наши враги, начали с партизанских отрядов. Они, конечно, подходили с другого конца. В то время как мы посылали красногвардейские части из питерских и московских рабочих по всей стране расширять область пролетарской революции, Деникин и Колчак создавали ударные офицерские, юнкерские и студенческие батальоны. По нашим стопам они перешли затем на путь мобилизации крестьянских и отчасти рабочих масс. Им сперва казалось, что мобилизовать невозможно, – после распада старой царской армии и развала старых психологических связей, развала того элемента дисциплины, вне которого они не знали ничего. Когда они увидели, что мы – партия, выросшая по их представлению из каких-то глубин анархии, беспорядка, – оказались способными мобилизовать сотни тысяч и миллионы, то они решили также испробовать это за свой, разумеется, счет. Они сделали на востоке широкий опыт, и на первых порах он как будто бы дал надлежащие для них результаты. Это было впервые испробовано на армии Колчака, который при помощи своих мобилизованных армий одержал большие победы. Но дальнейшая проверка огнем и мечом дала совершенно различные результаты на нашей армии и на армии Колчака. Пока у них, у Дутова, Колчака, Деникина были партизанские отряды из наиболее квалифицированных офицерских и юнкерских элементов, до тех пор они развивали большую ударную силу по отношению к их числу, ибо, повторяю, это элемент большого опыта, высокой военной квалификации. Но когда тяжелая масса наших, построенных на мобилизации, полков, бригад, дивизий, армий вынудила их самих перейти к мобилизации крестьян, чтобы массу противопоставить массе, тут заработали законы классовой борьбы. И мобилизация превратилась у них во внутреннюю дезорганизацию, вызвала работу сил внутреннего разрушения. Чтобы это проявить, вскрыть на деле, понадобились только удары с нашей стороны.

И как ни отрадно нам сознавать непосредственную боевую силу Красных Армий, для нас еще важнее понять и определить социальную классовую почву наших побед. У нас правильная армия и там правильная армия, у нас мобилизованные массы и там мобилизованные массы, у нас, главным образом, крестьяне и там, главным образом, крестьяне. У нас руководят рабочие, а среди них – наиболее сознательные, революционеры, коммунисты, там руководят офицеры, студенты, наиболее сознательные представители буржуазных интересов. У нас развитие борьбы дает сплочение, дает закал, у них развитие борьбы дает разложение и распад. Вот где основа всего.

Коммунистическая партия и Красная Армия

Я упомянул о том, что армия, – и это есть основная мысль доклада, который я вам представляю, – является сколком, отпечатком, отражением всего нашего общественного строя. Он основан на политическом господстве рабочего класса, опирающегося на крестьянство. В рабочем классе руководящую роль играет коммунистическая партия – руководящая советская партия. И вот почему, делая доклад, как военный Комиссар, а не как представитель партии, я никак не могу обойти той роли, которую играют коммунисты в рядах нашей армии. Ответственные посты комиссаров заняты в подавляющем большинстве случаев работниками коммунистической партии. В каждом полку, в каждом батальоне, в каждой роте вы найдете коммунистическую ячейку. Наши положения, наши уставы гласят на этот счет, что коммунисты в армии не имеют никаких прав, только обязанности. Разумеется, было бы чрезвычайным оптимизмом утверждать, что все без исключения коммунисты в армии исполняют свой долг безукоризненно. Дело идет не о небольшой отобранной группе, а об очень и очень большом числе работников коммунистической партии. Я не стану его называть, но скажу, что оно выражается шестизначным числом, стало быть, никак не меньше 100.000 человек. На самом деле оно много больше, и я, в подтверждение позволяя себе сослаться на наших военных специалистов, на командный состав, в значительной части непартийный, считаю себя вправе здесь снова сказать, что без этой коммунистической закваски, без самоотвержения, без примерной доблести лучших представителей рабочего класса, армия распалась бы прахом. И не раз командующие фронтами и армиями и главнокомандующий, когда на том или другом участке фронта дело складывалось неблагоприятно, обращались к Революционному Военному Совету прямо или через посредство соответственных инстанций с просьбой, с требованием о присылке надлежащего количества коммунистов. Разумеется, товарищи, мы все очень высоко ценим тот факт, что и другие партии, которые причисляют себя к оппозиционным и таковыми являются за последнее время, мобилизовали известное количество своих работников для дела армии. Они там все принимаются, как братья. Но я должен здесь же, отнюдь не собираясь отводить много места полемике, отметить один, по-моему, поучительный и содержательный факт. В Харькове на смотру мне был представлен командный состав одного полка, где приблизительно четвертая часть состояла из меньшевиков. Я интересовался их дальнейшей судьбой. Их аттестовали, как превосходных и самоотверженных борцов, которые оказались на высоте тех тяжких положений, в каких была потом украинская армия. Но, прибавлю, когда в этом полку происходили какие-нибудь заминки, недовольства, ворчания, а на Украине такие явления приводили легко к тяжелым осложнениям, эти командиры-меньшевики приходили к комиссару полка и требовали поскорее послать туда агитатора-коммуниста с коммунистической литературой. Они были хорошие солдаты и хотели победы, и они знали, что не помогут своему полку распространением в нем декларации Мартова.[120]

Товарищи, в той тяжелой борьбе, о которой когда-нибудь поэты напишут большие хорошие книги, в этой борьбе мы несли тягчайшие жертвы – солдаты, командиры и комиссары… Но коммунисты расходовались без числа! Для коммуниста не может быть и не существует плена: коммунист, который попадает в плен, гибнет безвозвратно. Был, правда, случай, когда один из виднейших работников Московского округа, Барышников, прекрасный боевой товарищ, не успел застрелиться в момент, когда попал в когти мамонтовской коннице. Барышников был повешен. Те, которых вы из своей среды выделяете с великим ущербом для местной работы и посылаете туда не как рядовых, мобилизованных солдат, а как духовных руководителей, как людей, которые идут сражаться и учить других сражаться, бороться и умирать, – те все знают, что для них не существует возможности попасть в плен. Сколько первоклассных борцов, комиссаров, командиров пускали себе последнюю пулю в голову, когда не оставалось ничего, кроме позорного плена! За два года, товарищи, объезжая фронты, я наблюдал, как складывается новая психология или, вернее, как старая человеческая психология получает новый стальной закал. Мы когда-то с интересом относились к японской касте самураев, которые во имя национального коллектива не останавливаются никогда перед смертью. Я должен сказать, что в лице наших комиссаров, передовых бойцов-коммунистов мы получили новый коммунистический орден самураев, который – без кастовых привилегий – умеет умирать и учит других умирать за дело рабочего класса.