Слуги Темного Властелина - Р. Скотт Бэккер

Она никому не жена. Ее кошелек – вот он, у нее между ног. Будет по дороге в Момемн «торговать персиками», как выражаются солдаты. Возможно, мужчины и находятся посередине между женщиной и Богом, но когда им приспичит, они делаются голоднее зверя.

Дорога будет добра к ней. Рано или поздно она найдет Священное воинство. И разыщет там Ахкеймиона. Она схватит его за щеки и расцелует. Она наконец-то станет равной ему: такой же путешественницей, как и он.

А потом расскажет ему обо всем, что произошло, о том, что ему грозит опасность.

Она глубоко вздохнула. Дорога пахла пылью и холодом.

Она пошла вперед. Ее ноги и руки были так легки, хоть в пляс пускайся.

Скоро стемнеет.

ГЛАВА 10

СУМНА

«Как описать жуткое величие Священного воинства? Даже тогда, еще не окровавленное, оно являло собой зрелище, одновременно пугающее и изумительное: точно огромное чудище, чьи конечности состояли из целых народов: галеотов, туньеров, тидонцев, конрийцев, айнонов и нансурцев, – Багряные же Шпили были самой пастью дракона. Со времен Кенейской империи и Древнего Севера не видел мир подобного сборища. Воинство раздирали интриги, и тем не менее оно внушало невольное благоговение».

Середина зимы, 4111 год Бивня, Сумна

Даже после того, как спустилась ночь, Эсменет продолжала идти вперед, опьяненная самой немыслимостью того, что она сделала. Несколько раз она даже пускалась бегом по полю: ее ноги путались в траве, прихваченной инеем, она раскидывала руки и кружилась, глядя вверх, на Гвоздь Небес.

Мерзлая земля звенела под ногами, вокруг простирались бесконечные дали. Тьма была безупречно чиста, как будто бритва зимы отскребла с нее все изображения и запахи. Это оказалось так не похоже на влажный сумрак Сумны, где все запятнано чернильными ощущениями. Здесь, посреди холода и мрака, пергамент мира был чист. Казалось, здесь все начинается заново.

Она одновременно наслаждалась этой мыслью и страшилась ее. Ахкеймион как-то раз сказал ей, что Консульт верит примерно в то же самое.

Однако со временем, когда ночь приблизилась к полуночи, Эсменет отрезвела. Она напомнила себе о ждущих ее впереди мучительных днях, об опасности, из-за которой она и тронулась в путь.

Ведь за Ахкеймионом следят.

При мысли об этом ей невольно вспомнилась ночь, проведенная с тем незнакомцем. Временами ее тошнило, и повсюду, куда ни глянь, чудилось его смолисто-черное семя. Временами же она, напротив, делалась холодна, точно лед, и тогда вспоминала все свои слова и все мгновения мучительного экстаза с бесстрастностью старого откупщика. В такие моменты ей даже не верилось, что это она была той бесстыжей шлюхой и предательницей.

Однако это была она.

Но не предательство обжигало ее мучительным стыдом. Она понимала, что за это Ахкеймион ее винить не стал бы. Нет, Эсменет стыдилась не того, что сделала тогда, а того, что испытала.

Некоторые проститутки так презирают свое ремесло, что нарочно стремятся к тому, чтобы совокупление причиняло им боль и страдания. Однако Эсменет причисляла себя к тем проституткам, которые временами шутили, что получают удовольствие, а им еще и платят за это. Кто бы там ее ни трахал, а ее наслаждение принадлежало ей, и только ей.

Однако той ночью все было иначе. Наслаждение, которое она испытала тогда, было настолько сильным, как никогда в жизни. Она ощущала его. Тонула в нем. Содрогалась от него. Однако это было не ее наслаждение. В ту ночь ее тело было грубо взломано. И это переполняло ее стыдом и яростью.

Стоило Эсменет представить себе, как его живот прижимался к ее лону, и она покрывалась липким потом. Временами она багровела и напрягалась, вспоминая, как кончала с ним. Кем бы и чем бы он ни был, он взял ее тело в плен, захватил то, что принадлежало ей, и переделал – не по своему образу и подобию, но по образу того, что было ему нужно. Сделал ее бесконечно восприимчивой. Бесконечно послушной. Бесконечно признательной за все.

Но там, где ее тело пробиралось на ощупь, разум шел напролом. Она быстро осознала, что если незнакомец знал о ней, значит, знал он и об Инрау. А если незнакомец знал об Инрау, значит, его смерть ни в коем случае не могла быть самоубийством. Вот почему она должна была найти Ахкеймиона. Предположение, что Инрау мог совершить самоубийство, практически сломило его.

– А что, если это правда, Эсми? Что, если он действительно покончил жизнь самоубийством?

– Нет, Акка, это неправда. Перестань, прошу тебя.

– Но он действительно сделал это! О боги милосердные, я это чувствую! Это я поставил его в безвыходное положение. Ему ничего не оставалось, как кого-то предать. Либо меня, либо Майтанета. Как же ты не понимаешь, Эсми? Я вынудил его выбирать между одной преданностью и другой!

– Акка, ты пьян. Когда ты напиваешься, все твои страхи всегда вылезают наружу и берут над тобой верх.

– Боги милосердные… Это я его убил!

Как пусты были ее заверения – формальные отговорки, произносимые с иссякающим терпением, и все это – при постоянном подозрении, что Ахкеймион казнит себя просто затем, чтобы она его пожалела! Почему она была так равнодушна? Так эгоистична? В какой-то момент она даже поймала себя на том, что злится на Инрау, винит его в уходе Ахкеймиона. Как она могла так думать?!

Но теперь все будет иначе.

Каким-то образом, не иначе как чудом, она оказалась причастна к тому, что происходит в мире. Она будет на равных с Ахкеймионом.

«Ты не убивал его, дорогой мой! Я это знаю!»

А еще она знала, кто на самом деле был убийцей. Возможно, незнакомец мог принадлежать к одной из школ, но Эсменет почему-то была уверена, что это не так. То, что она испытала, не имело отношения к Трем Морям.

Консульт. Они уничтожили Инрау, а ее изнасиловали.

Консульт!

Сколь ужасна ни была эта догадка, она при этом наполняла странным восторгом. Никто, даже Ахкеймион, не видел Консульт на протяжении веков. А вот она… Однако Эсменет не решалась думать об этом, потому что когда она пускалась в такие рассуждения, то начинала чувствовать, что ей… повезло. А этого она вынести не могла.

И потому говорила себе, что пустилась в путь ради Ахкеймиона. Временами, забывшись, она представляла себя героиней древних саг, подобной Гинсиль или Юсилке, женщиной, впутавшейся в опасные дела своего супруга. Дорога, стелившаяся под ноги, звенела тайной песнью, как будто незримые свидетели ее героизма следили за каждым шагом.

Эсменет дрожала в своем плаще. Дыхание вырывалось изо рта клубами пара. Она шла и шла вперед, думая о смысле холодного ожидания, которым так часто бывает наполнено зимнее утро. Зимнее солнце не спешило вставать.