Восемь религий, которые правят миром. Все об их соперничестве, сходстве и различиях - Стивен Протеро

Сторонников религиозного даосизма нередко отличают от сторонников философского по стремлению к физическому бессмертию. Но и в «Дао дэ цзин», и в «Чжуан-цзы» говорится о Бессмертных. В первой главе «Чжуан-цзы» сказано о живущих на горе Бессмертных, не испытывающих недостатка в ци, которая дарит им не только бесконечную жизнь, но и поразительные способности. Один из этих даосских святых, нежный, как девушка, живет на далекой горе, обладает способностями целителя, избегает пяти злаков, которые выращивают в общинах земледельцев, и правит летающими драконами. В следующей главе «Чжуан-цзы» говорится о Бессмертном, которого не сжигает огонь и не морозит лед, не пугают самый страшный гром и молния, и он «управляет облаками и воздухом, оседлав солнце и луну, странствует за пределами четырех морей»47.

Разумеется, со временем даосизм меняется, как и любая другая религия. Он заимствует элементы из конфуцианства и буддизма, мирится с конфуцианскими идеалами, такими, как почтительность к родителям, человечность, приличия, адаптирует буддийские медитативные техники к своим целям. Но все эти метаморфозы следует понимать как процесс развития в рамках религиозной традиции, не боящейся перемен. Так или иначе, при рассмотрении раннего и позднего даосизма целостности обнаруживается больше, чем ее отсутствия. На всем протяжении своей долгой истории, от «Дао дэ цзин» до «Дао Винни-Пуха», даосизм усматривает проблему в безжизненности и видит целью благоденствие.

Изменение и исчезновение

У меня дома на Кейп-Коде к холодильнику пришпилен клочок бумаги со словом «перемены». Обычно я читаю эту записку властно и повелительно, как приказ начать жизнь заново. Но с моей стороны это нарушение принципа у-вэй – попытка сделать перемены своей целью и направить всю энергию на их достижение. При более даосистском толковании слово «перемены» следовало бы прочитать как наблюдение. Мы живем так, словно ничего не меняется – ни наша работа, ни семья, ни любовь, ни тело. А в действительности все перечисленное меняется изо дня в день.

Одна из самых известных притч «Чжуан-цзы» вызывает наиболее острую досаду. Описанные в ней события произошли сразу после смерти жены Чжуан-цзы. Когда друг пришел оплакивать ее, он застал Чжу-ан-цзы ударяющим в глиняный таз и радостно поющим. Иудейский закон недвусмысленно запрещает исполнять музыку в течение тридцати дней после смерти супруга, однако действия Чжуан-цзы достойны

осуждения и по конфуцианским, и по нашим понятиям и представлениям о приличиях. На современном Западе скорбят недолго. Список того, что нельзя контролировать, сокращается с каждым днем, но всякий раз в нем остается смерть. Поэтому мы стараемся не задерживать на ней внимание. И все-таки большинству из нас несколько часов, которые Чжуан-цзы должен был посвятить оплакиванию, покажутся сущим пустяком. В ответ на упреки друга Чжуан-цзы преспокойно ответил, что случившиеся перемены неизбежны, бояться смерти незачем. Как четыре времени года следуют одно за другим, как весна сменяется летом, а осень зимой, так и все сущее претерпевает метаморфозы, объяснил Чжуан-цзы. Зачем кому-либо из нас освобождаться от этого естественного процесса? Так что не отворачивайтесь от смерти и не стремитесь к жизни, а относитесь к обеим одинаково спокойно и равнодушно48. И не бойтесь реагировать на болезнь, смерть и страх смехом, игрой и музыкой.

Корень даосизма – хорошо прожитая жизнь

С точки зрения некоторых приверженцев, даосизм – это погоня за физическим бессмертием. Однако в стержне этой традиции нет никакой магии – его образует хорошо прожитая жизнь. Если нам непонятно, почему такую цель следует считать религиозной, то лишь потому, что у нас возникает путаница с пониманием религии, а между тем китайские традиции учат, что она не прекращает быть религией, даже когда не обещает загробную жизнь без перемен. Даосизм после Лао-цзы и Чжуан-цзы, несомненно, не испытывает недостатка в богах и богинях, писаниях и школах, жрецах и молитвах, которые мы признаем атрибутикой организованной религии. В сущности, всего перечисленного в даосизме стало даже слишком много. Но на протяжении всей его эволюции он остается преданным в первую очередь достижению жизненной силы, благоденствию человека.

Для Конфуция быть человеком – значит жить в обществе. Для даосистов – быть естественным. По мнению многих конфуцианцев, право быть человеком достается не по факту рождения – его надо завоевывать, оно достигается трудами общества. Но конфуцианский мыслитель Сюнь-цзы, противник Мэн-цзы, постоянно прибегал к метафорам, заимствованным из ремесел – выковыванию, обработке паром, сгибании, – чтобы описать напряженный процесс, в ходе которого мы становимся не такими, как прежде. В отличие от него, даосисты утверждают, что мы рождаемся людьми и что при обучении из нас выколачивают человечность. Чтобы вернуться к своей истинной природе, мы должны вернуться только к естественным ритмам Дао, без сопротивления принять приливы и отливы повседневной жизни: после лета – осень, зима и весна, после утра – вечер, после траура – рождение.

Каждый год в День труда дачники на Кейп-Коде вытаскивают на берег лодки, собирают вещи и уезжают – зачастую уже в свитерах. Я вижу это почти каждый год с тех пор, как пошел в детский сад, но это зрелище до сих пор волнует меня до глубины души. Я иду к океану. Провожу там время, пока не расходятся все, болтаю с местными, делаю вид, что просто любуюсь очередным закатом. А перед самым возвращением домой я слышу, как детский голосок у меня внутри жалеет, что нельзя прыгнуть через какой-нибудь магический круг прямо в середину июня, перескочить через ностальгическую осень и зимнюю слякоть в очередное лето на Кейп-Коде. Но другой голос, юный и в то же время взрослый, напоминает, что все меняется, что «изреченное Дао не есть постоянное Дао», что здешнее лето не будет летом, если не последует за пронизывающе-холодной ветреной весной.

Один из ведущих мотивов даосских притч – исчезновение. Одна из Бессмертных, таинственная женщина, способна указывать на храмы и даже целые города и тем самым заставлять их исчезать. В конце ее жизнеописания, даосского аналога житий христианских святых, сказано, что она, подобно Христу, вознеслась на небеса среди бела дня, и больше ее не видели49. Лао-цзы передвигается скорее по земле, чем по воздуху, но тоже исчезает. Изложив свою мудрость стражнику на границе, он вступает на неизведанную территорию, и, как сообщает нам его биограф, «никто не знает, что с ним стало»50.

Даосизм можно свести к ряду притч о проблемах человека и решении этих проблем – притч о том, какую угрозу представляет безжизненность, но в результате торжествует благоденствие. Биение сердца этой религии слышится в историях о ее мудрецах и Бессмертных, овладевших способами взращивать жизнь и «странствовать вместе с Дао»51. Но в большей мере, чем любая другая мировая религия, даосизм наделен умением растворяться у нас на глазах, взмывать вверх, удаляться на запад, подниматься высоко в горы, исчезая в облаках.

Глава 9

Краткое дополнение об атеизме: путь разума

Сердитые атеисты (с. 329) Фундаментализм под другим названием (с. 332) • Но разве это религия? (с. 333) • Дружелюбные атеисты (с. 337)

Атеизм – не великая мировая религия. Он всегда предназначался для элиты, а не для простых людей. До ХХ века его влияние на мировую историю было таким же несуществующим, как бог Вуди Аллена. Даже сегодня влияние атеизма за пределами Европы незначительно. Недавний опрос Института Гэллапа показал, что «убежденными атеистами» себя называют 9 % взрослых западноевропейцев (в странах, где и валюта на Бога не уповает). В Восточной и Центральной Европе этот показатель снижается до 4 %, в Латинской Америке – до 2 %, на Ближнем Востоке он составляет 2 %, в Северной Америке и Африке – 1 %1. Большинство американцев заявляют, что не стали бы голосовать за атеиста, баллотирующегося в президенты2.

Тем не менее атеизм – продолжение освященной веками традиции, восходящей к временам Древней Греции, где Диагора выгнали из Афин за отсутствие набожности, и Древней Индии, где буддисты, джайнисты и некоторые индуисты отрицали персонифицированного бога. Атеистами были величайшие умы современности – Фридрих Ницше, Карл Маркс, Зигмунд Фрейд, Жан-Поль Сартр. А также самые жестокие из современных диктаторов – Мао Цзэдун, Иосиф Сталин, Владимир Ленин, Пол Пот, Слободан Милошевич.

Несколько лет назад я писал, что в упрямо-религиозной Америке атеистам остается одно – «участь паноптикума»3. Я ошибался. На протяжении большей части последнего десятилетия книги по атеизму возглавляли списки американских бестселлеров. В своей инаугурационной речи 2009 года президент Барак Обама назвал США «страной христиан и мусульман, иудеев, индуистов и неверующих»4. И в Европе, и в США сегодня ведется оживленный диалог о достоинствах и недостатках бесед с Богом. Так что хоть атеизм и не великая религия, он заслуживает того, чтобы уделить ему внимание здесь.