Свартхевди - северянин - Goblins

— … И вот тоска накатила, да Эмиль еще жужжит, пойдем да пойдем, де, к нордманам за янтарем и костью, а тут ты, нордман, еще, пялишься и пялишься. И такая, ты знаешь, вдруг злость на тебя накатила! Ну, думаю, — проникновенно вещал Герхард — Пойду, спрошу у юнака, чего это он?

— Вот и спросил, — осклабился я.

— А все и к лучшему, — широко улыбнулся мой собеседник — Ты принес мне удачу, парень! — и подмигнул мне своим новым глазом. — Не колдун ли ты часом? — хохотнул он.

Я поморщился.

— Шуткую я, юнак, больно тяжела у тебя рука для колдуна! Видал я колдунов Орийских, и Силлистрийских тоже видал, слабоваты они со мной в кулачки сойтись. Все поголовно задохлики, соплей перешибешь.

— А ты поди доберись до него сначала, чтоб перешибить-то! — отозвался кто-то из ближайшего угла — Он тебя поджарит трижды три раза, пока доберешься!

Ему в ответ отозвался Эмиль, вытиравший хлебной коркой блюдо из-под мяса.

— Поджарит? Видал я одного такого поджаривателя! Десятков на пять шагов умел огнешар кидать, и что? Я копье подальше метну и попаду! А хорошим копьем, скажу тебе, я добрый щит просаживал, не то, что колдуново брюхо!

— А он твое копье…

— А я бы…

Так и развлекались беседами в ожидании местного правосудия.

На третий день какие-то Герхардовы знакомцы внесли за него денег, и он сотоварищи отбыл, на прощание крепко хлопнув меня по плечу и обещав не забывать.

Угрюмый Удо зыркнул так, что я понял, что он меня не забудет точно.

А на четвертый день выкупили Уильяма.

Примерно в полдень тяжелая дверь темницы со скрипом отворилась, и в нашу камеру ввалились стражи. Они не принесли нам пива и мяса, а внимательно осмотрели нескольких присутствующих сидельцев, выбрали из них меня и Уильяма, и велели следовать за ними, и не делать глупостей.

Ибо чревато.

Мы, в общем, и не собирались, тем более, как нам пояснил наш давешний знакомый страж, оказавшийся в числе сопровождающих, прибыли за нами. Точнее, за кем-то одним.

А прибыла, сказал он, девица. Весьма высокая, красивая, одета богато. Со свитой. Пожелала, дескать, пообщаться с узником. Молодым, одетым достойно, поступившим недавно.

— А таких у нас сейчас двое, — сказал страж.

— Откуда бы у таких, как вы, взяться подобным знакомствам? — любопытствовал он.

У меня — неоткуда, а вот Уильям тихонько шепнул мне на ухо: «Эллис».

Ага.

Это которая длинная, и при этом «стерва, злее не видал».

Идти пришлось долго.

Гулкие темные коридоры, чей сумрак разгонял свет факелов; решетки, и тяжелые двери камер заставляли еще сильнее, чем обычно, жаждать свободы; где-то в стороне, судя по звукам, кажется, кого-то били кнутом.

Я был рад покинуть это царство смеха и веселья.

Дожидаться визитеров нам было предложено в просторной комнате, с лавками вдоль стен. Из широких, правда, зарешеченных окон лился свет и свежий воздух, пахнущий морем и городом, я принюхался, и понял, что воняю.

Хотелось в баню.

Или в море.

Или в реку.

Можно в бочку.

Я посмотрел на Уильяма, и понял, что если выгляжу также, то сойдет и поилка для лошадей.

Я не люблю вонять и быть грязным. Недостойно таким быть для дренга, хотя извиняют меня некоторые жизненные обстоятельства.

Нас усадили рядышком на скамье (тяжелой, но к полу не прибитой) и сказали сидеть и ждать.

— Что Эллис от меня понадобилось? — вслух недоумевал Уильям, благо стражи нас покинули: окна зарешечены, из комнаты только один выход, убегать, реши мы это сделать, было бы некуда.

— Может, передумала, а? Как думаешь, твоя милость? Позовет под венец, а заодно и с отцом помиришься! Хорошо бы! — отозвался я, уныло рассматривая здоровенную прореху на когда-то добротных штанах.

— Да вряд ли так будет, и нет смысла гадать. Придет к нам, тогда и спрошу, что…

Договорить ему не дал шум открывающейся двери.

— Чего и стоило ожидать! — раздался женский голос из дверного проема, и я бы не сказал, что он принадлежал молодой девице.

Спустя мгновение, в помещение зашла и его обладательница.

Я взглянул на нее, и потерял покой.

— Даааааа, — вполголоса поведал я другу; явившейся нам красотой я был впечатлен до полного остекленения — Твой отец воистину жесток. Я-то думал, тролли в вашей стране под мостами живут. И где ты тут бюст увидел?

Вошедшая обладала, как оказалось, весьма острым слухом.

— Что ты там бормочешь, бродяга? — лапа размером с седло хлопнула меня по левому плечу так, что я накренился на левый борт, а скамья подо мной жалобно затрещала. И не отведать мне мяса из Эльдхримнира, если я не стал ниже ростом примерно на дюйм. Зачем этой бабе меч, что висит у нее на поясе, если она своими клешнями может головы врагам отрывать и закидывать их потом не менее, чем на полторы мили?

Предо мной стояла высоченная тетка.

Грубые черты лица, которое, к тому же украшали несколько шрамов, полуседые волосы, заплетенные в толстую косу, перекинутую на грудь… Ну, то есть на то место, где она должна бы быть, но где ее нет. Толстенная жилистая шея, плечи, как у деревенского кузнеца, руки, с запястьями, немного потоньше, чем были у моего отца, а уж его дохляком назвать было трудно. И могучие кривоватые ноги в кожаных штанах, вдетых в высокие кожаные же сапоги.

Хорошие и дорогие, кстати, сапоги.

И штаны.

Не то, что мои…

Полностью теперь разделяю мнение Уильяма о женитьбе.

Я в топях драугров покрасивее видал, чем эта вот прелестница, что стоит передо мной, уставилась мне в лицо и грозно сопит. Понимаю теперь, от кого Высокий Джон убежал жить в болото.

— Эльза?! — недоуменно воскликнул мой друг, явление этой гром-бабы тоже стало для него неожиданностью, хотя, они явно были знакомы — Ты-то что здесь делаешь?

— А сам ты как думаешь? — проворчала тетка, прекратив, наконец, испепелять меня взглядом, и, не дождавшись ответа, продолжила — Я за тобой.

— А где Эллис? Разве она не…

— Она у коменданта этой каталажки, платит за тебя штраф и отступное за досрочное освобождение. И ты, фрайхер Уильям Ульбрехт, будешь ей должен. Не забудь.

Учитывая болезненную честность моего друга, это уже оскорбление, вот так брякнуть, что он может забыть отдать долг. Но друг не спешил возмущаться или поправлять эту злобабу.

— А…

— Нет, суда мы ждать не будем. Леди Эллис торопится, хотя — я в этом уверена — тебя следовало бы оставить тут, в компании воров, разбойников, мошенников и убийц.

Пассаж этот я принял на свой счет, и меня это задело: за всю свою недолгую жизнь я ничего не крал, разве что, ненамеренно, но всегда многократно воздавал за нечаянную обиду; не лгал людям с целью наживы, да и убийцей себя не считал.