Черный поток. Сборник - Йен Уотсон

Если бы я выболтала все свои секреты, то не была бы убита доктором Эдриком. Я не носилась бы по про-странству-Ка. Я бы не вернулась домой, родившись во второй раз. Иными словами, я бы не была, не смогла бы быть здесь.

Я вспомнила, что Проф говорил в Венеции (это еще только должно было произойти, очень нескоро) о том, как что-то исчезнет из настоящего, если изменить прошлое. Я вспомнила, как почувствовала реальность в пространстве-Ка. И тут у меня родилось страшное подозрение, что если сейчас я проболтаюсь, то из настоящего может что-нибудь исчезнуть. А именно я плюс те куски истории, которые еще только должны произойти. В результате жизнь Йалин, несомненно, изменилась бы, но тогда не было бы и меня.

А тем временем океаны времени медленно плыли вперед — океаны, которые один раз уже проплывали.

Я пыталась считать ночи (они более своеобразны; чем дни), но скоро потеряла им счет.

И по-прежнему не могла найти никакого решения, кроме одного: хранить молчание! Держать рот на замке. Пока мать держит меня при себе.

Однажды она положила меня на коврик, чтобы я училась ползать и держать голову. Другие острые моменты моей жизни: мне начали давать пюре, мелко нарезанное мясо, бульон и сладкий крем. Потом сухари, чтобы я их сосала и массировала десны.

О, каким замечательно умным ребенком я была! От меня не было никакого беспокойства. Но как же мне все это осточертело! И все равно я не собиралась распускать язык до поры до времени.

Прошло бог знает сколько времени, и в мою честь лестницу покрыли толстым ковром.

Однажды ночью я раскапризничалась. Вообще-то, капризной я была. Поэтому мама вынесла меня в сад, чтобы я посмотрела на звезды.

— Смотри, Нарйа, на небе маленькие огоньки! Они называются звезды. Можешь сказать «звезды»? Звезды, дорогая, звезды.

Она беспокоилась за меня, потому что я до сих пор не начала даже лепетать. Я не произнесла ни звука. Я знала, каким должно быть мое первое слово.

Сидя у нее на руках, я смотрела вверх и пыталась угадать, на каком из этих маленьких огоньков я побывала самолично. Какой из них был солнцем того мира, где летали люди-птицы? А какой солнцем, которое светило на девчонку с улитками на ногах? О, какое нелепое унижение, ведь я сама летала на эти чертовы звезды! Я определенно заслуживала награды в виде звезды — притом золотой — за свое терпение.

Испугавшись, что я простужусь, мама внесла меня обратно в дом и уложила в постель, заботливо подоткнув одеяльце, чтобы мне приснились сладкие сны.

Привет тебе, Йалин, где-то ты теперь? Моя старшая, младшая сестра; я сама. В доме Эдрика в Мужском Доме Юг, не так ли? Или на совещании гильдии в Сверкающем Потоке?

Эдрик! Что ж, мне, по крайней мере, больше не придется сталкиваться с этой сволочью; он был мертв.

О нет, не был. Я же должна располагать события в правильном порядке, так ведь? Эдрику, словно чертику из коробочки, предстоит снова появиться в моей жизни.

Я не успевала уследить за событиями. Мне приходилось все время возвращаться назад; словно я по памяти переписывала всю «Книгу Реки», потому что потеряла ее рукопись. Да так и было на самом деле. Поскольку она еще не была написана.

Мне становилось все труднее считать Йалин реальным человеком. Когда она наконец приедет домой, не станет ли она для меня чем-то вроде ожившего персонажа книги? Вот она будет здесь, будет разговаривать, заниматься своими делами, как будто сама обо всем написала (конечно сама), но ведь стоило мне произнести несколько слов, как ее жизнь круто бы изменилась!

Если бы я так и поступила, то, возможно, просто исчезла бы из ее жизни и ее повествования. Тогда она действительно стала бы свободной хозяйкой своей судьбы и была бы… пустым местом. Ненаписанной страницей. Как я ни старалась, я не могла представить себе, что это такое — исчезнуть. Однако я и не собиралась этого делать!

Примерно в это время я поняла, что для Йалин было недостаточно просто приехать и через некоторое время погибнуть. «Книгу Реки» нужно было опубликовать до того, как я заговорю, иначе мои слова могли бы не оказать того воздействия. Они не обладали бы тем же весом — так я сказала себе. (А зачем им этот вес? Ага! Если б только я знала ответ.)

К тому же из-за того, что Йалин казалась мне такой нереальной, я чувствовала, что нуждаюсь в осязаемой реальности книги до того, как снова смогу стать Йалин. Мне казалось, что в ней заключена ее жизнь, которая станет моей, когда выйдет книга. Воспоминания о чем-то заурядном становятся смутными и неясными. Такие воспоминания — это не то же самое, что пережить вторую жизнь в хранилище-Ка. Йалин была той моей частью, которая упала в воду прошлого. Теперь ее можно было вытащить на поверхность и вновь обрести только в книге.

Ее реальность превратилась в книжные страницы, которые она напишет. Моя же собственная реальность так уменьшилась в размерах, что стала меньше книги — со спичечный коробок. И это происходило в то время, когда весь космос безмолвно и медленно рушился вокруг меня. О, как медленно плыло течение вечности, а я была всего лишь бабочкой-однодневкой, порхающей над водной рябью.

Честно, я бы сказала, что заслужила хоть немного похвалы за то, что в течение столь долгого томительного времени не сошла с ума. Мои родители считали меня немножко странной, несколько выбившейся из общей колеи. (Я начала делать первые неуклюжие шаги.)

Однажды шел дождь. Лило как из ведра. Погода была крайне нехарактерная для Пекавара. Поэтому я сказала: «Ождь».

Родители пришли в восторг. Они были на Луне от счастья. (Ах, но у нас ведь не было Луны, верно?)

Тогда — в виде одолжения — я невнятно произнесла еще несколько слов. Но потом снова замолчала. Я должна была молчать, не правда ли? Иначе я могла бы все испортить. Но мать и отец, казалось, были удовлетворены и этим. Они ненадолго воспрянули духом.

Кого я жалела больше — их или себя? Их, я думаю. Что до меня, то я была выше жалости к себе. Временами вся эта шарада вызывала во мне какой-то странный смех. Но как это жестоко с моей стороны — жестоко по отношению к отцу и матери — смеяться. Более того, если бы я позволила себе слишком увлечься всей этой игрой, то могла бы сойти с ума, вот чего я боялась.

Так что я продолжала исправно нести свою службу (как сказали бы люди по окончании войны, которой еще предстояло начаться). Я проводила дни в воспоминаниях. Я стала уделять меньше времени попыткам сделать правильный выбор там, где это было невозможно, все равно я бы не осмелилась на что-то решиться.

«Ождь». Да уж, большое дело.

О, я скоро отплачу вам за свое молчание, мама и папа, обещаю вам. Но станете ли вы от этого счастливее?

Проблема: я знала, как Йалин отреагировала на Нарйу. Я это помнила, хоть и смутно. А вот как Нарйа отреагировала на Йалин?

И что случилось в доме после того, как Эдрик убил Йалин? У меня не было ни малейшего представления. Если бы я только об этом знала! Если бы Эдрик обронил хоть какой-то намек тогда, когда мы встретились в Идеме.

Но нет, нет и нет! Вот она, ловушка, в которую я не должна упасть — а теперь я поняла, что уже в течение месяцев медленно в нее сползаю. Имя этой ловушки — предвидение, смерть всякой инициативы. Это именно надо мной нависнет угроза превратиться в куклу, если я буду точно следовать линии установленных событий. Не над Йалин, надо мной! Неудивительно, что у моих родителей частенько бывал озабоченный вид, словно в их Нарйе отсутствовала какая-то искра или какой-то очень важный жизненный элемент: настойчивость, индивидуальность, еще что-нибудь в этом роде.

Я сделала попытку быть более непосредственной и ласковой. Я начала понемногу смеяться и дурачиться. Отец, посадив меня на плечи, брал с собой на прогулки по городу, я что-то чирикала, выражая радость. Теперь я спала в бывшей комнате Капси. На его панораме западного берега отец нарисовал огромных зверюшек и раскрасил их цветными красками. Я радостно гулила и смеялась.

Медленно тянулось время.

Мой второй канун Нового года мы отпраздновали караваем, свечами и подарками. Среди подарков, полученных мною, — с возгласами восторга — была игрушечная кошечка, которую можно было таскать за собой на веревке. На этой кошке был ошейник со звонкими серебряными бубенчиками.

Вскоре после этого праздника мама и папа начали тихо обсуждать странный уход черного течения вверх по реке. А потом они заговорили о вторжении — и войне…

В это время, когда Пекавар гудел от страшных слухов, в город приехала Хальба, еще одна кузина моей матери. У нее была расположенная в горах ферма, на которой она. выращивала пряные растения. Она никогда не была особенно близка с матерью, хотя и нанесла нам несколько визитов за много лет, а когда нам с Капси было по двенадцать, мы провели у нее в гостях несколько недель — отдых, который я вряд ли скоро забуду, поскольку Хальба кормила нас, растущих детей, весьма скудно да к тому же еще заставляла много работать в виде компенсации за содержание.