Посмотри, отвернись, посмотри - Елена Ивановна Михалкова

чтобы мы ее и в самом деле случайно не разбили. – Я вынырнула из полотенца и уставилась на Антона с трагическим выражением на лице. – С Эммой всё труднее иметь дело… Хочу отвезти ее к хорошему врачу. Пусть проверяют на деменцию.

– А пальто? – Он поднял брови. – Тоже Эмма попросила?

Я поморщилась:

– Выкинула. Ты видел, что у него с изнанки воротника кладка моли?

– Нет! Правда?

– Ага. Тьфу, до сих пор противно. – Меня вполне натурально передернуло.

– А я-то гадаю, почему манекен решил устроить стриптиз! Надо ему сообразить лифчик и труселя. Будем в них мелкие купюры засовывать!

Антон подмигнул и ушел.

Зеркало отразило мое бледное лицо. Я нанесла крем, вбила пальцами, чувствуя их мелкую предательскую дрожь.

До двух я делала вид, что работаю. Антон то ли притворялся, что чинит подтекающую душевую лейку, то ли действительно чинил. Изредка мы обменивались ничего не значащими репликами. Ни страха, ни тревоги – ничего нельзя было прочесть по его лицу. Он чуть не выдал себя единственный раз, когда я спросила, как дела у мальчика. Обострившаяся до предела интуиция подсказала, что с его губ едва не сорвалось: «Какого мальчика?», но Антон вовремя спохватился. «Не знаю, не звонил еще Николаю, – он говорил так спокойно, что невозможно было не поверить. – Когда буду отдавать деньги, тогда спрошу. Не хочу его дергать лишними расспросами».

В два он начал поглядывать на часы. Единственный признак беспокойства. До кафе медленным шагом пятнадцать минут, но Антон собрался уже в половине третьего. Рассеянно поцеловал меня в лоб и ушел.

Вскоре я была на улице. Задержалась, поправляя рюкзак, перед камерой на аптеке, но возле метро по широкой дуге обогнула кафе – Антон не должен заметить меня из окна – и свернула в лесопарк. «Лишь бы никто не увязался, когда я уйду с тропы». В карманах болтались справа и слева два телефона, обычный и тот, что дала мне Саша. «Писать тебе я не буду, чтобы он не насторожился. Просто жди, где условились».

Возле усадьбы было тихо. Я прислушалась: изнутри не доносилось ни звука. В пустом окне возникла чья-то тень и тут же исчезла, но когда я приблизилась – с перцовым баллончиком наготове, – в проеме показался молчаливый помощник Саши. Он помог мне перебраться через подоконник.

– Пока все по плану, – нервно сообщила я.

На самом деле у меня не было ни малейшего понятия, так ли это. Антон ушел, чтобы отдать деньги Саше. Но что происходило между ними дальше, никто из нас не знал. Последовал ли он за ней? Или всучил двести пятьдесят тысяч и вернулся домой?

Сашин сообщник взял у меня телефон, настроил трансляцию с камеры. Все это время я наблюдала возле окна, не появится ли кто-нибудь у забора.

– Держи. – Он протянул сотовый. – Звук отключила?

– Да.

– Тогда по местам.

Мы разошлись по своим комнатам. Я присела на корточки, забралась под снятую с петель полусгнившую дверь, прислоненную к стене. Чур, я в домике. Крыша моей хибары пахнет плесенью, в ней проложены длинные извилистые ходы. Хорошо бы стать жучком, забиться в трухлявое дерево, вдумчиво чистить скрипучими ножками изумрудные надкрылья. Вместо этого я сижу и не свожу взгляда с экрана смартфона.

Я выложила перед собой электрошокер, чтобы не пришлось в нужный момент вытаскивать его из кармана. Проверила, крепко ли завязаны шнурки. «Небрежность подводит, – учила Саша. – Надо продумывать каждый шаг».

Антон не продумывает, просто действует. На то и расчет.

На экране появилась Саша. Фигурка в бейсболке перебралась через подоконник и спрыгнула на пол.

Я затаила дыхание. Саша вытащила из-за пояса конверт, в который я своими руками вчера сложила купюры, села по-турецки боком к окну, лицом в мою сторону, и принялась пересчитывать деньги.

Поза ее мне не понравилась. Она сама учила: нужно занимать такое положение, из которого сможешь быстро вскочить!

Мне очень хотелось подать ей какой-то знак, что все в порядке, мы рядом! Ее наверняка трясет от волнения. Но Антон мог быть уже поблизости. Саша взглянула прямо в камеру, которую мы замаскировали возле стены под грязной ветошью. Никакого волнения на ее лице не было. Удивительное хладнокровие!

Мужская фигура заслонила пустой оконный проем.

– Тук-тук-тук! – донесся знакомый голос.

Вот и Антон. Я сжалась в своем укрытии, хотя видеть меня он не мог. Сердце учащенно забилось, лоб покрылся испариной. Мне пришлось напомнить себе, что в соседней комнате – взрослый мужчина, пусть и без шокера, зато с битой. Втроем мы с ним справимся.

– Ну и логово ты себе выбрала! – Антон не без труда пролез через проем, отряхнул руки и огляделся. – Тебя с детства тянуло на помойку.

– Катись отсюда! – Саша не вскочила, лишь подняла голову и смотрела на него вызывающе. – Сейчас мои друзья придут.

– Отродясь у тебя друзей не было.

Антон неспешно пересек комнату и заглянул сначала ко мне, затем туда, где прятался Сашин помощник. Успокоенный, не заметив нас, вернулся обратно. Саша как раз закончила пересчитывать деньги. Антон встал возле нее, в одном шаге, возвышаясь, как взрослый над ребенком.

– Зря ты в это полезла, – попенял он.

И вытащил нож.

Лезвие мягко и нежно сверкнуло в полумраке, словно луч игрушечной звезды, которую Антон собирался водрузить на макушку новогодней ели, и на какое-то мгновение вся сцена на маленьком экране моего телефона приобрела сюрреалистический характер. Вот добрый дядя, который собирается порадовать маленькую девочку. Вот звезда в его руке. Сейчас она засияет, и вся комната озарится мерцающим светом огоньков…

На миг я почти поверила в это.

А потом Антон замахнулся.

Я до последнего была уверена, что Саша и это предусмотрела. Она должна была откатиться в сторону. Или выхватить свое оружие. Или поставить ему хитроумную подножку, давая нам время подбежать…

Но Саша просто сидела и смотрела снизу вверх, не шевелясь.

И вдруг я поняла.

Она с самого начала знала, что так и случится. Что Антон придет убивать ее – и убьет. Она пошла на это с широко открытыми глазами, потому что бесконечно устала и еще потому, что это был единственный способ действительно посадить его надолго.

Вся ее светлая безмятежность, ее спокойствие, обманувшее меня, были порождены пониманием, что скоро она умрет, – и на этом наконец-то все закончится.

Самое верное средство отправить убийцу ее сестры за решетку. Вернее некуда.

Покой обреченности – вот с чем я имела дело в последние дни и не сумела распознать. Сочла за решительность, за веру в успех нашей безумной затеи. А Саша все это время считала