Личные мотивы - Александра Маринина

– Вы в эти края по делу или так, погулять? – спросил Хан.

– По делу, но поскольку оно частное, а не государственное, то можно считать, что погулять, – смеясь, объяснил Стасов. – А ты небось по царевой нужде здесь землю топчешь?

– Небось, – уклончиво подтвердил полковник. – Кстати, Настя, с тебя коньяк, я твоему дружбану Селуянову убийство почти раскрыл.

– А почему с меня, а не с него? – запротестовала Настя. – Мы с ним теперь в разных упряжках, ты нас в одну кучу не вали.

– Ну да, – кивнул Хан, – он говорил, что ты в частный сыск подалась. Не жалеешь?

Каменская кинула быстрый взгляд на Стасова, и у Хана возникло мимолетное ощущение, что он спросил что-то не то.

– Нет, – ответила она, чуть помедлив. – Не жалею. Как представлю, что пришлось бы писать рапорт о продлении срока службы, а потом мне его завернули бы, так повеситься хочется. Лучше уж самой уйти, не дожидаясь, пока тебя невежливо попросят.

– Думаешь, попросили бы?

– Сто процентов. Мне через две недели полтинник стукнет. А я занимала полковничью должность, на которую и другие желающие были, помоложе и получше в смысле полового признака. Ладно, не будем о грустном. Ты лучше скажи, ты в этом доме кого-нибудь знаешь? Нас интересует некто Кузьмин Геннадий Антонович. Не слыхал про такого?

Хан в первый момент онемел, потом долго откашливался.

– А зачем он вам?

– Хороший вопрос, – усмехнулся Стасов. – Судя по нему, ты Кузьмина знаешь. Давай-ка не темни, у нас дело серьезное.

– У меня тоже. Пошли сядем в машину, поговорим.

Через час, обменявшись информацией, они пришли к выводу, что Каменской и Стасову соваться к Кузьмину нельзя. Идти к нему лучше всего Борису Кротову. Если Геннадий Антонович затеял всю эту возню с письмами ради денег, то за деньги он все и расскажет, а сыщики, что государственные, что частные, от него все равно ничего не добьются.

Ослепительно улыбающаяся Анита Экберг спускается по трапу самолета к толпе беснующихся журналистов.

– Вы спите в пижаме или в ночной рубашке? – спрашивает какая-то журналистка.

Ардаев мечтательно улыбнулся. «Сладкую жизнь» Феллини он впервые увидел в семьдесят восьмом году на закрытом служебном показе, и именно этот эпизод особенно остро кольнул его тогда: если журналисты могут ТАМ задавать такие вопросы, то до какой же степени другой у них менталитет и насколько же другая ТАМ жизнь! О том, что в Западной Европе жизнь не такая, как в Советском Союзе, он, конечно же, прекрасно знал, это знание было частью его профессии, но все равно «Сладкая жизнь» не то что перевернула его представления, нет, а осветила эту другую жизнь каким-то новым светом.

Когда цензура кончилась и стало возможным покупать и смотреть дома любые фильмы, Ардаев первым делом начал покупать именно Феллини. Он плохо понимал такое кино, и не сказать, чтобы оно ему сильно нравилось, но еще с молодости, с того самого закрытого просмотра, именно этот режиссер стал для него символом настоящей красивой жизни, которую Ардаев так любил до сих пор. И сейчас он любил ее даже больше, чем в молодости, потому что в молодости о ней можно было только мечтать, а сейчас ею можно было жить. Только для этого нужны деньги, желательно – много.

Но деньги скоро будут. К сожалению, не такие большие, как он надеялся, потому что от Ларисы Кротовой, вероятнее всего, ничего не осталось. А если и осталось, то найти это будет очень трудно и потребуется немало времени, а Максим долго ждать не может, ему материалы нужны как можно скорее. Если он не получит их в ближайшее время, пока не закончилась предвыборная кампания, то надобность в них отпадет совсем, и тогда Крамарев никаких денег не заплатит, даже если материалы найдутся.

Но есть еще Кротов, Сашка Кротов, который обязательно заплатит за правду о смерти своей матери. Конечно, меньше, чем заплатил бы Крамарев за материалы по Разуваеву, несравнимо меньше, но и это деньги. На них можно какое-то время пожить, а потом приложить все-таки усилия к поиску того, что спрятала Лариса, и продать кому-нибудь, а может, и самому Разуваеву.

Ардаев раскурил сигару и отпил из рюмки небольшой глоточек дорогого коньяку. На экране продолжала разворачиваться «Сладкая жизнь», но он уже не следил за действием, углубившись в собственные мысли. Жаль, если не получится помочь Максиму Крамареву, Ардаеву он нравится, симпатичный мужик, толковый, деловой, только слишком нервный. Но это ничего, это простительно. Главное его достоинство в том, что он очень богат. И еще одно положительное свойство Максима: он точно знает свое место, он понимает, кто в их тандеме главный, а кто – пристяжной, и правильно выстраивает отношения. Достаточно только вспомнить, какой виноватый голос у него был, когда он позвонил в панике и сообщил, что Гашин напортачил – занялся самодеятельностью и придушил старого доктора. Максим тогда просил, чтобы Ардаев помог обезопасить и Гашина, и самого Крамарева. Ардаев воспользовался старыми связями и нашел в Южноморске вполне приличную парочку, подрабатывающую сбором информации и наружным наблюдением. Хорошая оказалась парочка, крепкая, надежная, вышла на следователя, который вел дело, сунула ему сколько надо и имела всю информацию, которая на том этапе была совершенно неопасной. Следствие пошло по самому простому пути, искали преступника, совершившего налет на квартиру с целью грабежа. Разумеется, никого не нашли. И теперь, когда в Южноморск нагрянули частные детективы, посланные дочкой убитого доктора, та парочка оказалась на высоте, вовремя и оперативно отреагировала на информацию следователя и сделала все, что могла. Только частные сыщики тоже не больно далеко продвинулись, ничего у них не вышло, а ведь они даже в Руновск съездили. Ну, как приехали – так и уехали, и в милицию не зашли, видно, совсем уж ничего узнать не удалось. Так что с этой стороны опасности ждать не приходится. Правда, они, частные эти сыщики, ребята настырные, даже бывшую пионервожатую отыскали, да только что она может знать? Ничего. И наверняка ничего не помнит. Ардаев видел ее тогда в больнице, заполошную, обезумевшую от ужаса, бестолковую, плохо соображающую, опухшую от слез. Спустя двадцать шесть лет она не может представлять никакой опасности. Как давно это было… Колька Самосадов пытался ее успокоить, она ему нравилась, пышная такая была девчушка, аппетитненькая, студенточка педагогического института, а она хоть и в полуобмороке была, а все больше на него, на Гену Кузьмина, поглядывала.

Да, она знала его как Кузьмина. Собственно, он и был Кузьминым, но в силу профессии у него бывало много разных имен, в том числе «Ардаев», которое он из своей прошлой жизни любил больше всех остальных. Именно под этим именем он однажды пришел к яркому успеху, и теперь, мысленно называя себя Ардаевым, он казался себе молодым, полным сил, талантливым и удачливым.

А настоящую свою фамилию он не любил. Она казалась ему совсем простой, неинтересной. Пресной.

Вот чего Ардаев-Кузьмин не выносил совершенно, так это пресности. И идея сделать из писаки Гашина выдающегося химика тоже принадлежала ему, Геннадию Антоновичу. Сперва в этом был свой резон: так легко и удобно было объяснить домочадцам Крамарева, почему Гашин живет у них в гостевом домике и почему не нужно лезть к нему с разговорами. Когда же Гашин под видом поездки домой, в Пермь, сбежал в Южноморск и натворил там дел, Кузьмин велел Максиму приставить к недотепе-драматургу охранников, которые следили бы за каждым его шагом и не давали скрыться, а то мало ли какая еще бредовая мысль заползет в непредсказуемую творческую голову. Вот тут легенда об ученом-химике, который заканчивает новейшую разработку для фармацевтического концерна Крамарева, оказалась весьма кстати, и наличие охранников ни у кого не вызвало вопросов. А ведь Ардаев-Кузьмин с самого начала чуял, что с этим доморощенным драматургом будут сложности, как, впрочем, и со всеми творческими личностями, которых ему приходилось встречать. Один черт разберет, что у них в мозгах делается.

Но зато история с Гашиным и влюбленной в него дочкой старого доктора оказалась отнюдь не пресной, так что в общем и целом Кузьмин не прогадал.

Время шло, где-то в комнате мерно тикали часы, и больше ни один звук не нарушал тишину. Кузьмин пил свой кофе совершенно беззвучно, а Борис Кротов так и не прикоснулся к чашке, напиток в которой уже, наверное, давно остыл.

Он пришел к Кузьмину, снаряженный микрофоном, с толстой пачкой денег в сумке. Геннадий Антонович был несказанно удивлен, увидев Кротова на пороге своей квартиры, но, надо отдать ему должное, быстро взял себя в руки. Как говорится, профессионализм не пропьешь.

– Как вы нашли меня, Борис? – спросил он, потом усмехнулся и добавил: – Я спрошу по-другому: как ты нашел меня, Сашенька? Впрочем, это неважно. Ты все равно скажешь мне неправду. Самостоятельно ты сделать этого не мог, тебе кто-то помогал, по-видимому, человек из милиции или из ФСБ, я угадал?