Стая (СИ) - Оксана Сергеева

— Неужели я не заслужила хотя бы уважения?

— Верочка, а ты не солдат, ты — доброволец. — Он уже стоял в прихожей, одетый в пальто, и оглядывался в поисках ложки для обуви.

— В тумбочке, — подсказала Вера, — в верхнем ящике.

Денис не двинулся с места. Никогда не шарил у Веры по шкафам и сейчас не собирался. Девушка фыркнула. Резко дёрнула на себя ящик и вытащила ложку с таким видом, что Шаурин боялся получить ею по лбу.

— Спасибо.

Выступление Верочки, в общем-то, не удивило. Она, вероятно, почувствовала его раздражение и разнервничалась. Сам Денис тоже, вместо того чтобы нежиться в приятных эмоциях пережитой ночи, бродил необъяснимой злостью. Желание покинуть эту квартиру горело в нем так сильно, что если бы на улице лежал снег, то Шаурин оставил бы на нем свои протаявшие следы.

Но снега на улице не было. Только земля залубенела и яркое, но уже беспомощное ноябрьское солнце не в силах было ее отогреть. Выйдя на улицу Денис глубоко втянул воздух. Дышался он легко, словно пился, как вода. Не хотелось сразу садиться в машину — как будто в холодном салоне его настигнет духота, — но стоять здесь, у этого дома, хотелось еще меньше.

Шаурин не любил зиму.

Но осень он не любил больше — за слякоть, за лужи, за сырой промозглый ветер. Оттого хотелось, чтобы она, зима, пришла быстрее и прикрыла всю грязь белым саваном. Может быть, поэтому и настроение у него такое; поэтому в груди тоскливо сжималось, потому что за окном тоже — тоскливо.

Деревья без листвы стояли сиротливо и обездоленно. Их ветки, хрупкие, закоченелые от холода, стали похожи на проволоку. Только ели невозмутимо зеленели. Им было все равно, какой месяц на календаре.

Хотел бы Шаурин быть таким же невозмутимым — всегда. Чтобы ничего не тревожило и не касалось сердца.

Не всегда он сразу и легко реагировал на обстоятельства, как сейчас. Раньше, каждая новая перемена — как новая жизнь. Сколько у него их было, таких маленьких новых жизней…

Считать не пробовал.

Чертыхнулся про себя. Сейчас ему было чем заняться и о чем подумать; сейчас имелись конкретные проблемы, требующие четких решений, а он вместо этого громоздил в голове мысли о тоске и невозмутимых елях. Смотрел в окно и под грубоватый голос Маркелова предавался непонятному, несвойственному ему унынию.

А вот вам, бабушка, и Юрьев день!

У клуба остановилась черная машина. Минутой позже из нее вышла Юля. Денис тут же отметил про себя, что надо сказать Самарину, чтобы тот не возил ее на переднем сиденье. Опасно это.

Затушил в пепельнице сигарету, не выкуренную и до половины. И курить-то не хотелось. Затянулся всего пару раз. Нужно было чем-то заняться, пока Маркелов висел на телефоне.

Наконец щелкнул рычаг, Андрей положил трубку.

— Наговорился? — повернувшись, спросил Денис.

— Не проконтролируешь людей — обязательно накосячат.

— На то они и люди — чтобы косячить. Главное, чтобы это не сильно дорого обходилось.

— В том-то и дело. Я, кстати, у Карпова был сегодня. А он ничего, бодрячком. Ты ему сказал, что следующий бой тоже его или бережешь от впечатлений?

— Я тоже у него был. А чего бы у Семеныча и не бодрячком. Лежит как в райских кущах. Сказал, конечно.

— А он что?

— Настраивается.

За дверью прошуршало. Через мгновение появилась Юля. Бодро впорхнула, словно птичка, которую спугнули с ветки.

— Привет.

— О, здорово, Юль! Тебя каким ветром?..

— Попутным, Андрюша, попутным. Я хотела в тренажерный зал сегодня сходить. А то погода на улице как-то не способствует пробежке. — Улыбнулась, сбросила куртку. Вроде бы не сделала ничего особенного, никаких лишних движений, но ее присутствие тут же поменяло тональность голоса Маркелова и саму атмосферу в кабинете.

Не исключено все же, что это лишь игра воображения Шаурина. Слишком он стал пристрастно к ней относиться.

— А что физкультуры у вас нет в школе? — Нет, Маркелов, определенно, подтянулся при виде Юльки. Выпрямил спину, чуть съехал на край стола, на котором до этого сидел, как на лавке в парке, и уперся каблуками в пол, чтобы, вероятно, чувствовать под собой почву.

— В этой школе есть все! Но физкультура там постольку-поскольку. Кто желает заниматься спортом нормально, ходит на секции. А на уроках мы сначала толпимся в спортзале, потом пять минут разминки, которую и разминкой сложно назвать, после чего делимся на команды и играем по очереди в волейбол. А волейбол я не люблю.

— Юль, да брось ты эти тренажеры! Пойдем лучше с нами в бильярд поиграем.

— Хм… — Она посмотрела на Дениса, который так и стоял молча. Только смотрел взглядом, от которого ее бросало в краску. Или ей просто казалось, что смотрит он на нее по-особенному. Очень хотелось, чтобы это было именно так. — Не хочу вам мешать. Да и игрок я, мягко говоря, не очень хороший.

— Да ладно! Это ж «американка». С Гришкой помнишь, как играли раньше?

— Помню. — Ее взгляд помутнел от грусти.

— Скучаешь по нему? — неуверенно спросил Андрей.

— Да, — так же неуверенно ответила Юля. Стыдно признаться, но с появлением Дениса о погибшем Грише она стала думать намного реже. — Но мы с ним последнее время плохо ладили.

— Да?

— Да.

— Почему? — вдруг спросил Денис.

Спроси об этом Маркелов, Юля не стала бы отвечать — о мертвых либо хорошо, либо ничего, — но вопрос со стороны Шаурина показался хоть и странным, но почему-то важным.

— Он стал очень грубым, — нехотя призналась она.

Продолжить и развернуть ответ не попросили, да и сама Юля решила закрыть эту щекотливую тему.

Гриша в последнее время стал, действительно, очень грубым и несдержанным. Отец всегда старался оградить Юлю от их мира, от того, чем он занимался. Гриша же, наоборот, перестал подбирать слова и не стеснялся в выражениях. Ужас на лице Юльки стал его забавлять, доставлять какое-то непонятное удовольствие. Мотивов его она так и не разобрала — жизни ли ее хотел научить, похвалялся ли своими возможностями творить под крылом старшего брата, Юлиного отца, беспредел.

— Ну-у… — неумело начал Маркелов выражать свое сочувствие.

Денис молчал.

— Играем? — бодро сказала Юля, уверенно взяв кий, прерывая разговор.

— Конечно, — спохватился Маркелов, будто проснувшись от спячки. Забегав вокруг стола, он начал выстраивать шары в пирамиду.

— Сделай его, крошка. Накажи этого пьяного попугая. Он мне уже всю плешь проел. — Денис положил руку Юле на плечо. И, скорее, не положил, а свесил, потом согнув в локте, притискивая таким образом девочку к себе. Это было не объятие, а скорее захват — фамильярно — свободный, грубоватый. Не тесный, но вызывающий в теле теплые чувства. До ломоты в костях.