Без права на подвиг (СИ) - Респов Андрей

Мы с полицаями передвигались к вокзалу колонной, постоянно подгоняемые начальством. Вайда и Лёнька Гестап старались как наскипидаренные. Разленившиеся на лагерном безделье полицаи глухо матерились. А когда по колонне прошла команда «Бегом марш!!!» не выдержал и невозмутимый Труманис:

— Бибине какая-то! Эшелоны по расписанию только через два часа подойдут. Шудас! Эти хохлы от служебного усердия нас загоняют.

— Не переживай, Алгирдас. Тут добежать-то всего ничего осталось! — весело хохотнул Семён.

— Бибис тау иссубине, кэд кяльняс нянусмукту, — пробурчал в ответ Труманис, но выговорившись успокоился и, прибавив шагу, протолкался от нас к голове колонны.

— Что он там вякнул? — поинтересовался я у Родина, — мы продолжали плестись в хвосте, что позволяло хоть как-то перекинуться парой слов.

— Ругается, непотребщина всякая. Да и хрен с ним! Я его специально раззадорил, чтобы отвалил. А то плетётся рядом, как приклеенный. Не любит наш Труманис в толпе быть. Претит ему дух мужицкий. А мы, наконец, можем спокойно переговорить.

— Ну наконец-то, — облегчённо выдохнул я, не забывая поглядывать вперёд и по сторонам. Какой предварительный план?

— Сегодня вечером машины заправят перед утренней погрузкой. Всего завтра отправят четыре грузовика. Два из них подготовлены. В одном — наша группа, в другом добровольцы, которых готовил Старик.

— Старик — это До…

— Без имён, Петро. Ты ж сообразительный, — шикнул на меня Родин.

— Принято.

— Вторая машина пойдёт с нами до указанного тобой пункта и поможет, если что, прикроют или уведут погоню.

— Сколько людей во второй? — от этой новости настроение сразу улучшилось.

— Ещё двенадцать человек. Надёжные бойцы. Устроили так, что они и по документам должны отправиться в Зеештадт, как и наша группа. Только мы с тобой зайцами. Ну, утром, если хватятся, мы уж на месте будем.

— А охрана?

— Охрана никогда всех в лицо не сличает. По ведомости проверяют. За проверку отвечают дежурные полицаи. В эту смену будут наши люди.

— Что значит «наши»? — внутри у меня всё похолодело.

— Не переживай, Петро. Они даже о побеге не знают. Просто предупреждены, чтобы не особо старались: мы и раньше нужных людей из Цайтхайна на периферию отправляли. От греха подальше. Не впервой.

— Про меня знают?

— Обижаешь, командир. Как и договаривались, в курсе только Старик и те, с кем ты в лазарете «повстречался», — Семён не сдержал ухмылки.

— Как-то это всё… на соплях. Тихий побег., — с сомнением пробормотал я. А если всё пойдёт не по плану? Запасной вариант есть?

— Лучше бы не было, Петро. Из оружия у нас только ножи да парочка самодельных кастетов, дубинки. Как только отъедем, телефонную линию отрубят. В нескольких местах. Есть опытный товарищ. До-олгонько искать будут! С передатчиком из отдела «3А» ещё проще. Радист из абвера каждую смену с полночи до шести утра уходит ночевать в казарму за пределы лагеря. Кригер тоже предпочитает не ночевать в кабинете. У него квартира в Ризе. Тем более он только из командировки. Вряд ли задержится. На случай тревоги и потери связи могут на станцию вестового послать. Так мы и там линию повредить запланировали.

— Продуманно, конечно, хорошо, ничего не скажешь. И всё же я нутром чую неладное. Без огневой поддержки и огнестрельного оружия наши группы будут очень уязвимы как для дорожных патрулей, так и для розыскной команды. А надеяться разжиться им по дороге, значит подвергать себя дополнительному неоправданному риску.

— Это мандраж, Петро. Переживать — это нормально. Весь смысл побега в скрытности. Удалось даже припрятать продуктов на три дня. Пока немчура очухается, мы уже достигнем предгорий. А там и лес нам в подмогу. Бросим машины и через границу с Чехией пёхом. Хрен им, а не красноармейца Родина! — похлопал меня по плечу Родин.

«Детский сад! Мне бы твою уверенность, пацан!» — подумал я, но промолчал. Горы, лес… Сёма не знает, что Саксонская Швейцария — это не Беловежская Пуща. Там местными егерями каждая тропка разведана, а лес на квадраты поделён ещё до войны. Да что там, из-за браконьеров диких зверей неделями выслеживать приходится. Эх, связался я с любителями. Ладно. Поживём — увидим. Для начала план средней паршивости. И в него где-то нужно втиснуть захват водителя Кригера. Самого гауптмана взять и быстро раскрутить, полагаю, будет гораздо сложнее.

Может, Сёма и прав, действительно правильнее и проще сделать всё по-тихому. Без пальбы и прямого противостояния с охраной. Без лагерного Армагеддона и горячей мести местному отрепью, как бы ни хотелось этого всей измаявшейся душой.

Понятно, что подполью подобный расклад выгоден вдвойне. И овцы целы, и волки сыты. Планов у них громадьё. Продолжать вести коммунистическую пропаганду и агитацию до победного конца. Ну или до печи крематория. Это уж кому как повезёт.

А то свалился я им, понимаешь, на голову. Да ещё операцию прикрытия потребовал. Ладно, буду кушать, что дают. Одному бы мне подобное не организовать.

С прибытием колонны на станцию дождь превратился в противную морось. Похолодало, резкий порывистый ветер заставлял полицаев в промокшей одежде морщиться и скапливаться под наскоро сколоченными навесами, где были расположены учётные столы и прививочные палатки. Немецкая охрана, обряженная в непромокаемые плащ-палатки, вызывал завистливые взгляды вайдовских подчинённых. Похоже, вечером тщательно сберегаемые полицаями запасы шнапса значительно поубавятся.

Дождь, ливший половину ночи и всё утро превратил обычно сухую и вытоптанную площадку форлага в одну большую грязевую лужу. Раскисшая земля ждала своих новых постояльцев. А ведь прибывшим придётся на ней провести целую ночь, словно свиньям в хлеву. Да и то, лишь нерадивый хозяин заставит свинью ночевать в луже.

Гудок паровоза, медленно въезжающего на деревянное подобие перрона, застал нас с Семёном уже под приготовленными для принятия «пополнения» навесами. Переменчивый ветер продолжал наотмашь хлестать сырую морось в лица охранников и полицаев, не прибавляя им настроения.

Лай собак, окрики полицаев и свистки унтер-офицеров, казалось, заполнили всё воздушное пространство. Большая часть санитаров лагерного лазарета с самодельными дощатыми носилками, до этого момента дожидавшихся за оцеплением, жиденькой колонной убыли куда-то за здание вокзала.

Сначала понемногу, затем уже полноводной рекой вновь прибывшие стали подходить на санобработку и регистрацию. А потом нам с Семёном было уже не до того, чтобы смотреть по сторонам.

Уже на второй сотне заполняемых учётных карточек я поймал себя на мысли, что перестал вглядываться и почти не замечаю лиц, чередой проходящих через наши навесы. Уже к вечеру, когда прибыл и начал разгружаться второй эшелон, от огромного количества то и дело подходящих к столу пленных начало буквально тошнить и кружиться голова.

— Не раскисай, Петро, — видимо, не совсем правильно поняв моё замешательство и замедленную реакцию, Родин улучил минутку и сунул мне краюху хлеба и кружку с кипятком, которую я выпил залпом, не обратив внимания на удивлённо вскинутые брови Семёна (он свою кружку едва удерживал, таким горячим было её содержимое).

Нехитрый перекус немного взбодрил, но всё равно до темноты мы не уложились. Больше половины прибывших со вторым эшелоном попросту отправили дожидаться завтрашней регистрации на огороженный двор форлагеря. Заключённые ради толики тепла сбивались в кучки по десять-пятнадцать человек, жались друг к другу, садясь прямо в раскисшую грязь. Полицаи контролировали раздачу санитарами пайка, выдавая по буханке «хлеба для русских» как раз на такую кучку.

Я помог Труманису и Родину упаковать заполненные карточки в два фанерных ящика с оббитым брезентом ручками, один из которых взвалил себе на спину и присоединился к колонне полицаев, отбывающих обратно в основной лагерь. Сзади, чертыхаясь по-литовски и матерясь по-русски едва поспевали, оскальзываясь в грязи, два старших писаря, старавшиеся не уронить второй ящик с документами.