Четыре четверти. Взрослая хроника школьной любви - Александр Юк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Один из скутеристов, с вытатуированными на запястье двумя восьмерками, отделился от остальных и направился к авангарду.
– Глянь, а девка-то – нацменка! – выкрикнул он, тыча пальцем в сторону Маши. – Давай-ка ее сюда. А этот – жиденыш натуральный!
Пока остальные раздумывали, обходить ли лужу или лезть напрямик, скин, что стоял прямо перед ними на дорожке, по команде ринулся вперед. Инстинктивно, где-то на уровне подсознания, Гарик отпрянул в жидкую грязь, едва не поскользнувшись. И одновременно с ним Женя сделал шаг вперед, прикрывая Машу.
Эти два шага решили их судьбы.
Маша не поняла, почему осел, ухватившись обеими руками за треснувший нос, рвавшийся к ней бритоголовый. Но Женька заорал:
– Бегите! Гарька, спасай ее!
На мгновение все действующие лица замерли в несрежиссированной мизансцене. В возникшей паузе Гарик схватил Машу за руку и рванул через грязь и воду в брешь, образовавшуюся в кольце. Узкая юбка мешала бежать. Маша потеряла ощущение реальности. Если б не Гарик, она бы застыла на месте, как парализованная, но он тащил ее, и она бежала, чтобы не упасть в эту липкую и скользкую жижу, взрывающуюся под ногами. Она еще успела оглянуться назад, и в ее памяти запечатлелась самая страшная картина из всех, что ей пришлось видеть в жизни. Трое скинов с опозданием кинулись за ними в погоню. Они старались удержаться на тропинке и мешали друг другу. Но Маша смотрела не на этих, гнавшихся за ними, а дальше. Туда, где Женя, ее Женя, в ногу которому вцепился шкет, пытался подняться с земли и вдруг вновь рухнул под ударом армейского ботинка…
…Все заволокло красным туманом. Маша не видела больше ничего вокруг. Она не осознавала, где находится, кто с ней. Такое было с ней впервые. То ей казалось, что она все еще бежит, спасаясь от бритоголовых отморозков, и она вскакивала со стула, но кто-то упрямо силой усаживал ее назад. То она пыталась поднять Женю из жидкой мешанины, но сил ей не хватало.
– Маша, Маша! Очнись, это я… – доносилось до сознания из сна, который она пыталась стряхнуть. Но сон навязчиво возвращался. – Ты меня видишь?
Кто-то хлестал ее по ватным бесчувственным щекам, пытался напоить из стакана с черной, набранной из этой черной грязи жидкостью, а она, стиснув зубы, мотала головой, проливая на себя чернильные капли.
– Пустите! Не трогайте меня! Садисты! Звери, скоты!.. Ублюдки, пустите меня…
Она вырвалась из их цепких рук и бросилась к выходу… И здесь наступило прозрение. Она с удивлением рассматривала свои в рваных грязевых гольфах вымазанные ноги. Гарик подошел сзади со стаканом полуразлитой «колы», протягивая ей…
– Почему ты здесь? – она с удивлением смотрела на Гарика, отстраняя стакан. – А где Женя? Женя где?!
– Женя… – Гарик вытирал липкие от «колы» руки о махровое полотенце.
– Женя где?! – Маша схватила Гарьку за белую когда-то рубашку. – Женя!..
Она бросилась к двери, но Гарик так и не дал ей ее открыть, повернув ключ в замке. Глаза у него сузились:
– Ты пришла в себя? Все. Сиди здесь. Не выходи никуда. Поняла?!
Он нырнул уверенно в чулан и вытащил на длинной ручке топор.
– Сиди, запрись, – еще раз приказал он и шагнул за порог.
Она выскочила вслед за ним. Гарик пересек участок и распахнул калитку. Маша метнулась за ним вслед…
Она увидела его так же почти, как тогда. Когда он вернулся утром после «выноса ведра». Он шел сам. Медленно. Останавливался и делал еще несколько шагов. Толстая тетка с клеенчатыми сумками, из которых торчала зеленая помидорная рассада, обогнула его стороной, пробурчав громко:
– Какой молодой и какой пьяный.
Они бросились к нему одновременно, подхватили с двух сторон. Топор, зажатый в кулаке Гарика, мешал ему, но он не выпускал его из рук. Они втащили и положили Женьку на диван.
Монмартик был грязен, поэтому на измазанном лице не так страшны были следы от ботинок. Кровь смешалась с землей и приобрела коричнево-красный оттенок. Левая сторона лица оплывала.
– Лед! Воды!
Но воды не было. Маша в отчаянье взирала на Гарика:
– «Скорую»! Вызови же «скорую»! Не стой ты!
Гарька схватил мобильник и стал с силой вдавливать кнопки. Через некоторое время зазеленил дисплей, телефон издал жалобный звук, и дисплей погас.
– Аккумулятор. Сел, – обреченно констатировал Гарик. – А может, промок…
– Ну, хоть ты не сиди. На почту беги. Оттуда звони. «Скорую»! Срочно!
– Да. Я мигом.
Гарька, не расставаясь с топором, выскочил на улицу.
Женя лежал распластанный по дивану. Глаза его следили за Машей. Она пронеслась на кухню и из заросшего льдом холодильника стала выскребать снег в целлофановый, выпотрошенный из-под хлеба пакет. В сумке, забитой «колой», она обнаружила единственную бутылку с минеральной водой и обрадовалась ей, как спасению.
Когда она вернулась к Жене, тот пытался приподняться и встать.
– Лежи, дурень, – накинулась на него Маша. – Куда тебе?
– Помочь.
– С ума сошел. Вот, держи, – она приложила пакет со снегом к левой исковерканной части его лица. – Очень больно?
– Ты же… знаешь… – он перевел дыхание. – Я могу… не чувствовать… боли.
– Опять за свое?.. Молчи уж.
Она схватила махровое, липкое от «колы» полотенце и, поливая его водой из бутылки, осторожно начала промакивать, стирая грязь и вновь проступающую кровь с Жениного лица.
– Я… страшный?
– Это все, что тебя сейчас волнует?
– Не-ет. Пальцы на правой… руке. Наверное… сломаны. Не сумею… закончить… «Афродиту».
Маша опустила взгляд на его черную бесформенную руку. На безымянном пальце глубоко в кожу вдавилась расплющенная серебряная змейка. Маша заглянула ему в лицо, но Женя уже прикрыл глаза.
Нервными движениями, ломая ногти, она еле справилась с затянутым на животе узлом рубашки. Женя зажимал в кулак ее замаранный кровью рваный край, и Маше пришлось разгибать его скрюченные пальцы. В месте, где он держал свою левую руку, под отведенным краем грязной сорочки открылась тонкая полоска раны, из которой сбегал пульсирующий красный ручеек, превращаясь в черное, пропитавшее покрывало пятно.
Маша зажала себе рот, чтобы не закричать. Она, как завороженная, смотрела на ровный сочащийся разрез, и холод животного первобытного страха опустился от сдавленного сердца в самый низ ног.
Женя прерывисто с трудом дышал. Живой ручеек то мелел, то вновь наполнялся до краев. Маша схватила мокрое полотенце, пытаясь прижать, перекрыть им кровоточащую рану. Она брала себя в руки. Минута растерянной беспомощности прошла. Она снова готова была бороться.
– Женечка, держи. Зажимай. Пожалуйста!
Она вложила ему полотенце в действующую руку. Маша распахивала наугад шкафы и полки в поисках аптечки. Аптечка нашлась в девичьей. Маша вытряхнула содержимое на кровать. Вот невскрытый пакетик с марлевым тампоном и огрызок бинта. Маша схватила все и подбежала к Жене. Рука его, сжимавшая полотенце, отвалилась безвольно. Тампон тут же набух и покраснел. Бинт, едва развернувшись, кончился, не опоясав тело даже одного раза.
