Ангел с железными крыльями - Виктор Тюрин

— Хорошо. Этот вопрос я решу. Слушаем вас дальше.

— Сейчас полным ходом рассматриваются новые положения о самостоятельности действий полиции и жандармерии при задержаниях и обысках, а также о применении оружия в случаях необходимости. Кроме того, насколько мне стало известно, юристами сейчас прорабатывается ряд законов, с целью их ужесточения и направленных против деятельности политических движений в России. Я так понимаю, это ваша работа?

— Да. А мое предложение о частях особого назначения как‑то решается?

— Ничего не могу сказать. Это не мое ведомство.

— Понятно.

"Нельзя каждый раз по любому делу обращаться к Романову, но и терять время нельзя. Нужны помощники. И чем больше, тем лучше".

— Сергей. Сергей, очнись! — словно сквозь вату донесся до меня голос Пашутина. — Ты что?

— Ничего. Задумался.

— Брось, Сергей! Выкладывай, что там у тебя на душе накопилось?! — не отставал от меня подполковник.

— Как ты думаешь, Миша, а не приобщить ли к нашему братству Александра Павловича?

— Вот ты о чем думал, — усмехнулся тот. — Валяй!

Доверительный разговор с Пашутиным состоялся у меня еще в Стокгольме. Я рассказал ему о своем "даре", и о видениях, которые привели меня к царю, но только в определенных рамках, касаясь только будущего России, но не личности самого царя и его семьи. Он мне поверил, но скажем так, на три четверти, так как по своему складу ума он был циником и реалистом, а значит, интуитивно ставил под сомнение все то, что находил для себя непонятным.

— Александр Павлович, у меня есть сведения о том, что если прямо сейчас не заключить мир с Германией, то на Россию спустя какое‑то время обрушаться бедствия, которые унесут великое множество человеческих жизней. Причем, не военных, а простых русских людей.

Мартынов какое‑то время смотрел на меня. Он был прагматиком, и смотрел реально на окружающий мир, так как благодаря своей работе знал, что движет людьми, знал низкие и высокие стороны человеческих душ. И не просто знал. Умел на них играть. Вот и сейчас он пытался понять, что движет мной. Зачем отставному поручику играть роль защитника России?

— Не понимаю я вас, Сергей Александрович. Ей богу, не понимаю. Простите, буду откровенным. Вам‑то какая корысть от этого?

— Возможно, когда‑нибудь я дам ответ на ваш вопрос.

— Знаете, Сергей Александрович, я навел о вас кое — какие справки. Уж не обессудьте, натура у меня такая, да и работа обязывает — совать нос в чужие дела. Оказывается, на вас уже собирали досье, которое оказалось в одном экземпляре, после чего таинственно исчезло. Документов, правда, не осталось, зато остались люди, которые их собирали, поэтому мне кое‑что удалось узнать, но стоило начать складывать факты, как стал понимать, что слухи об ангеле — хранителе с железными крыльями появились не на пустом месте.

Пашутин после этих слов оглядел нас обоих, словно видел впервые и спросил: — Я что‑то пропустил, господа?

— Пустое, Миша. Слухи и домыслы, — и я повернулся к Мартынову. — Так вы так и не изложили свои соображения, Александр Павлович, по поводу мною сказанного.

— Меня не радует мир с германцами. Я всегда считал, что начатая война должна идти до конца. Или до победы, или до поражения. Теперь о той связи между народными волнениями и сепаратным миром. Мне трудно представить бунты и мятежи, которые могут охватить всю Россию, но судя по вашим словам, они будут непосредственно связаны с Германией. Не так ли?

— Не совсем. Неудачный год войны с Германией и связанные с ней тяготы, которые еще большим бременем лягут на плечи народа вкупе с подрывными действиями оппозиции создадут условия, при которых станет возможным вооруженное восстание, и как следствие — свержение существующей власти.

— Вот оно как, — генерал какое‑то время смотрел на меня. — Значит у вас дар оракула. Это многое объясняет, но даже так мне было бы трудно поверить в это, если бы я сам не знал то, что вы предвидите. Честно говоря, я не думал о таких больших масштабах, но выступления рабочих в крупных городах, подстрекаемых революционерами, совместно с распропагандированными солдатами и матросами — дело недалекого будущего. Вы, человек далекий от политического сыска видите не только тоже, что и я, но и дальше, значит, у вас действительно есть дар. Да и то малое, что я о вас знаю, говорит о том, что вы используете влияние на государя не в угоду себе, а на пользу отчизне. Извините за мой высокий слог….

— Давайте лучше вернемся к делу, Александр Павлович, — перебил я его. — Нам нужно чтобы полиция и жандармерия, как можно быстрее получила новые уложения и законы. Всяческую помощь со стороны государя, как и от себя, лично, я вам обещаю. Думаю, и Пашутин в стороне не останется. Теперь я набросаю вам в общих чертах план, который мы с Мишей придумали. После чего хотим выслушать ваше мнение.

Говорил я недолго, так как все это было обдумано мною не раз, зато у Мартынова на уточнения и замечания ушло намного больше времени. Когда вопросы иссякли, я сказал:

— Теперь, господа офицеры, мне хотелось бы, чтобы вы составили списки лиц, которым можно было доверять и знать, что они сделают на совесть то, что им поручат.

— Теперь ты, как истинный царедворец собираешься окружить себя сообщниками? — не удержался от колкости Пашутин.

— А ты как думал! Мне самому что ли перетаскивать мешки с деньгами из государственной казны домой?! Подумайте над этим. Есть у меня еще к вам один вопрос. Как можно быстро создать контролирующее военные поставки ведомство? Это первое. Если в состав проверяющей комиссии войдет офицер — фронтовик, как это будет выглядеть? И последний вопрос. До каких пределов можно расширить полномочия подобных комиссий?

Спустя месяц после этого разговора первая комиссия из вновь созданного департамента отправилась на фабрику Бабрыкина. В ее состав вошли офицер — фронтовик, мастер, знающий до тонкостей производство и парочка обычных чиновников для оформления бумаг и придания комиссии официального статуса. Состав членов комиссии формировался случайно, в самый последний момент. Никто из них друг друга не знал, а значит, сговор, получение взятки и подтасовывание итогов проверки сводилось практически к нулю.

Подобная постановка организации дела привело в полнейшее недоумение всех, начиная от руководства департаментов и кончая генералами, которые никак не могли взять в толк, что делать боевому офицеру на фабриках и лабазах, но жесткие приказы с самого верха напрочь отбивали желание интересоваться подобными вопросами.

Если раньше о проверках владельцы заводов и фабрик были оповещены заранее подкупленными ими чиновниками, то теперь они появлялись настолько неожиданно, насколько бывает гром при чистом небе. Сначала на гнилой подкладке попался фабрикант — поставщик солдатских папах, а спустя несколько дней — второй заводчик на собачьем мясе, которое добавлялось в выпускаемые его предприятиями мясные консервы. Если раньше дело кончалось крупными взятками членам комиссии и небольшими штрафами, наложенными на предприятие, то теперь дело в обоих случаях дошло до ареста и предъявления статьи о крупных хищениях государственных денег. Влиятельные знакомые в Петербурге только разводили руками, в то время как дорогие адвокаты составляли слезные прошения на имя Его величества. Впрочем, дела не дошли до суда, но суммы штрафов, наложенные на мошенников, впечатлили всех остальных богатых промышленников настолько, что слова одного из богатых лесопромышленников: — Три — четыре таких штрафа, и я с протянутой рукой по миру пойду! — стали гулять по России.

Оба эти дела если и привлекли внимание людей, то только определенного круга, зато третий случай прогремел на всю Россию, сумев привлечь к себе внимания всех слоев общества.

Комиссия, прибывшая на предприятие, которое занималось поставками сухарей в армию, вскрыла наугад один из полотняных мешков, приготовленных к отправке, и неожиданно обнаружила в нем червей. Ситуация была не рядовая и требовала тщательной проверки, но офицер — фронтовик, поручик Чердяев разрешил ее по — боевому. Рубанул, как говориться, с плеча. Выхватил револьвер и с криком: — Предатель! Солдаты за тебя жизни кладут на фронте, а ты, сволочь, сидишь тут в тылу… — всадил две пули в живот хозяину, купцу — миллионеру Затокину, сопровождавшему комиссию. Народ в панике стал разбегаться, а поручик подошел к корчащемуся от дикой боли купцу, плюнул ему в лицо, затем спокойно засунул наган в кобуру, и стал невозмутимо дожидаться приезда полиции.

За этим случаем пристально следила вся Россия. Либеральная общественность, газеты, народ — все были на стороне поручика. Казалось, что все просто и ясно: офицер — патриот выстрелил в зажиревшего и обнаглевшего от своей безнаказанности, фабриканта, но речь сейчас шла уже не о судьбе конкретных людей, а о добре и зле, сошедшимся в поединке. Кто победит?