Похищенный - Макс Коллинз

– Это хороший совет, Нейт. Вы думаете, это сделали со мной чикагские гангстеры?

Эти слова застали меня врасплох.

– Дик, произошло нечто странное...

Он улыбнулся.

– Со мной всегда происходит что-то странное. – Хлопанье крыльев птицы привлекло его внимание. – Извините, – сказал он, поднялся, подошел к двери и посмотрел через решетку вверх. – Они ничего не делают, – проговорил он огорченно, вернулся и снова сел.

– Я хочу услышать от вас, что вы думаете обо всем этом. Поэтому я и пришел сюда.

Хауптман вздохнул:

– Почему я нахожусь здесь? Этот вопрос я задаю себе. Почему этот штат так со мной поступил? Почему у меня хотят отнять жизнь за преступление, совершенное кем-то другим?

– Суд признал вас виновным...

– Ложь! Ложь! – его сине-серые глаза сверкнули, в то время как лицо оставалось удивительно спокойным. – Все ложь. Разве я мог убить ребенка? – Он кивнул на фотографию своего сына; на вид ребенку было года три. – Я человек! Я отец. И я плотник, член профсоюза. Разве я мог соорудить такую лестницу? – Он рассмеялся, и смех его эхом отразился от стен камеры.

– Я вам вот что скажу. Дик, – сказал я. – У вас была не самая лучшая защита. Этот Рейли...

– Рейли?! Может ли человек сделать за миллион долларов то, что Рейли сделал со мной неизвестно почему? За все это время он всего лишь раз в течение примерно пяти минут говорил со мной о моем деле.

– Дик, Рейли не был вашим адвокатом. Он был адвокатом Херста. Может быть, даже адвокатом Капоне.

Он решительно закачал головой:

– Я не хотел идти на эту сделку с Херстом и давать ему исключительное право на публикацию материалов обо мне и Анни. Но что мне оставалось делать? У меня нет денег. Штат заплатил сорок тысяч долларов специалистам по почеркам, которых они пригласили.

– А как насчет почерка? Почерк, которым написаны письма о выкупе, имеет сходство с вашим...

– Мистер Геллер, Нейт, я думаю, что если бы даже вас поймали с деньгами Линдберга – пусть эти деньги прошли через десятки рук прежде, чем дойти до вас... Я думаю, что эти люди, заставив вас написать что-нибудь, доказали бы, что это вы написали те письма.

Я кивнул; он был прав – специалисты по почеркам были дерьмом.

– Но, Дик, некоторые ошибки и еще кое-что из того, что вы написали, совпадают с тем, что было в тех письмах. Я видел их, Дик – такие слова как «зудно» с буквой "з" и «подбись»...

– Они заставили меня писать то, что они диктовали, – с некоторым негодованием произнес он. – Они заставили меня писать слова так, как они произносили их.

Обычная история.

– Это было сразу после вашего ареста?

– Да. Я тогда еще не знал, зачем им были нужны образцы моего почерка. Если бы я знал, я бы ни за что не стал писать с ошибками под их диктовку.

– Вы неплохо пишете на английском, не так ли?

Он пожал плечами:

– Конечно, я делаю ошибки, когда пишу. Я иммигрант. Но не такие грубые, какие я делал под их диктовку. Затем из того, что я написал, они выбрали все наиболее похожее на письма похитителей. В записке, во всей чертовой записке, оставленной в комнате ребенка, они нашли только одно слово – «за», – которое написано почерком, напоминающим мой.

– Вы по своей воле писали эти образцы?

– Вначале. Но потом я устал. Я с трудом держал глаза открытыми, но они били меня по ребрам и говорили: лучше пиши, будет хуже, если ты не напишешь! Пиши, пиши... – его глаза потускнели.

Все это было очень похоже на правду. Так действовали копы по всей стране, от Восточного побережья до Западного.

– Но почему вы признались, что надпись на чулане была сделана вами? – эту новость я узнал из материалов губернатора. Речь шла о злополучном номере Джефси на панельной обшивке чулана в квартире Хауптмана.

– Да потому что они меня и в этом обманули! – он с расстроенным видом покачал головой. – Через несколько дней после моего ареста мои Анни и Манфред – мой ребенок, мой мальчик, мой маленький Буби – потеряли терпение. Ребенок не мог больше спать из-за всех этих полицейских и репортеров, которые там толпились постоянно. Поэтому Анни и Буби переехали к родственникам. Теперь я понимаю, что это была ошибка.

– Потому что полицейские получили свободный доступ в вашу квартиру.

– Да, вы правы. Через несколько дней после моего ареста, когда в голове у меня все уже перепуталось, появляются полицейские с доской, на которой что-то написано, и говорят, что она из моего чулана.

– Она действительно была оттуда?

– Кажется, да. Они говорят: это ваш почерк; я говорю: наверное, ведь я плотник и имею привычку делать записи на дереве. Но потом уже они заявляют: это номер телефона доктора Кондона! Боже мой! Если бы я написал этот номер и знал, чей он, разве я так просто сказал бы об этом полицейским?

– Может, и не сказали бы, – с некоторым сарказмом проговорил я.

– Даже при последнем издыхании я бы продолжал твердить, что никогда не видел этого номера! К тому же, если бы я совершил это преступление, стал бы я записывать этот номер в своем собственном доме?

– Знаете, я присутствовал там, когда Кондону звонили предполагаемые похитители.

– Но в моем доме в Бронксе нет телефона!

– Что?

– Чтобы позвонить, мне нужно выйти и идти к телефону-автомату. Зачем мне записывать номер телефона в маленьком и темном чулане, куда надо еще заходить?

– Этот номер есть в телефонной книге?

– Конечно! Они хотели, чтобы люди думали, что это секретный номер. Но это не так. Этот номер есть во всех телефонных книгах. Это уже гораздо позднее доктор Кондон изменил свой номер телефона на конфиденциальный. Я уверен, что эти цифры на обшивке чулана написали либо полицейский, либо репортеры, которые старались писать, как я.

Припоминая сейчас то, что я прочитал днем, я обнаружил любопытную деталь: специалистов по почеркам, которым штат так щедро заплатил, на суде так и не попросили идентифицировать почерк на обшивке чулана с почерком Хауптмана.

– До меня дошел слух, что это сделал один репортер, – сказал я. – Я намереваюсь проверить это.

– Молодец! – произнес Хауптман, и я решил, что он хвалит меня, но оказалось, что это не так. Он смотрел мимо меня, когда встал и подошел к огражденной решеткой двери камеры.

На небольшом выступе над камерами второго этажа стоял охранник и длинным шестом пытался поднять окно фонаря, чтобы выпустить птицу.

Хауптман вернулся и сел с облегченным видом.

– Она еще не свободна, но он пытается ее освободить. Кто-то пытается ее освободить. Это важно. На чем мы остановились?

– Вы сказали, что полицейские получили доступ в вашу квартиру, потому что ваша жена и сын переехали. Этим вы объясняете появление версии о том, что одна часть той лестницы, так называемый брус шестнадцать, сделан из доски пола вашей мансарды? Он невесело улыбнулся и покачал головой.

– Во-первых, этот «брус шестнадцать» имеет несколько больших сучьев, и ни один плотник не стал бы использовать его для изготовления лестницы. Только это не лестница – это какая-то негодная деревянная рама. И мастерил ее совсем не плотник. Уиленз говорит, что я плохой плотник. А я ведь и для дома мастерил и мастером работал. Спросите людей, и они скажут, что я умею.

– Вы думаете, этот брус из вашей мансарды?

Он пожал плечами:

– Если и оттуда, то это они взяли его, а не я.

Лестница похитителей без конца собиралась и разбиралась для различных проверок.

– Уиленз называет меня хитрым преступником, – проговорил Хауптман с усмешкой. – Говорит, что я надевал на руки перчатки, потому что там нет отпечатков пальцев. Значит, на ногах у меня должны были быть мешки, потому что там не было следов. Если бы я был таким хитрым преступником, если бы я сделал все так, как он говорит, то разве я пошел бы в свой дом, чтобы вытащить из пола в мансарде доску для этой так называемой лестницы, создав тем самым серьезную улику против себя?

Если бы я хотел изготовить лестницу, я мог бы просто выйти во двор и насобирать все необходимые материалы – досок возле моего гаража валяется предостаточно. Кроме того, лишь в квартале от моего дома находится склад пиломатериалов. Послушайте, я работаю по дереву – неужели я купил бы древесины на пять брусьев, когда лестница состоит из шести?

– Этот специалист по дереву по фамилии Колер, – сказал я, – утверждает, что остальные брусья лестницы сделаны из древесины, купленной на этом вашем соседнем складе пиломатериалов.

Хауптман спокойно помахал в воздухе рукой, словно хотел стереть какое-то невидимое пятно.

– Колер сам говорит, что свою древесину склад отправляет в тридцать городов. Если эту древесину обнаружат в районе, где проживает' Колер, будет ли это означать, что он похитил ребенка?

– Интересно, где он находился первого марта 1932 года? – сказал я. – Но вы правы: если у полицейских есть подозреваемый, то улики они могут сфальсифицировать.