Время красивых людей - Елизавета Мусатова

Алиса заморгала, силясь открыть глаза, и над ней раздалось радостное:

– Русская, бре!

– М-маки.

– Сейчас, сейчас. Водички. Подожди.

Губ коснулась прохладная гладкая кромка пластиковой чашки. Вода, отдающая химическим привкусом белградского водопровода, была, наверное, самой вкусной в жизни Алисы. Потом лба и щек коснулась влажная ткань. Если бы Алисе было, чем плакать, она расплакалась бы от нежности этого прикосновения.

Алиса разучилась думать хоть о чем-то в жизни как о своем. Своя страна. Свой город. Своя квартира. Все было взаймы, всем она пользовалась по щедрости тех, кому это на самом деле принадлежало. Даже профессия, за которую она держалась, даже когда тело перестало быть своим. Сейчас, глядя снизу вверх на три лица, которые склонились над ней, она подумала: «Свои». Выпитая вода немедленно выступила на ресницах, и она не успела утереть ее рукой, Марко спешно провел влажным полотенцем – по лицу.

– Ну слава богу, очнулась. Мы тебя тут заждались.

– Сколько я…

– Почти сутки, русская. Врач говорит, что ты, бре, титановая.

Алиса хрипло каркнула обезображенным смешком. Вечно жалующие колени, которые в любой момент могли подвести, ноющее тело, непослушные руки, которым даже пошевелиться сейчас можно было только с трудом, заплывшие глаза, которые приходилось щурить, чтобы навести фокус на реальность. Титановая, как же.

Она обвела взглядом всех троих по очереди. Марко улыбался, но смотрел встревоженно, пытливо, как делают большие псы в ожидании, что сделает человек. Ивана накрутила прядь волос на палец и нервно по-девчачьи покусывала хвостик. Мика смотрел на Алису, не отводя взгляда. Алиса увидела в его глазах отблеск прежней теплоты: шоколад, коньяк, янтарные угольки рождественского костра.

– Где отец? – спросила она.

– В нашей палатке. С ним все хорошо.

– Что случилось?

По дрогнувшему уголку губ Мики и по тому, как забегали глаза Иваны и засопел носом Марко, она поняла, что случилось что-то большее, чем взрывы и огонь, который она помнила.

– Да чего только не случилось, русская. Начнешь, танцор балета?

– Да. Начну.

Мика сухо, словно диктор новостей, восстанавливал для нее ход событий: что-то по своей памяти, но большую часть по рассказам других.

Пока они разговаривали поодаль от шатра для прессы, с запада на лагерь ехали шесть джипов в самодельной броне. Они снесли линию охраны и на полной скорости въехали прямо в палатки, но не остановились. На ходу из окон бросали бутылки с горючей смесью и выкрикивали «Смерть нечистым!», «Смерть врагам страны!». Тринадцать человек ранено, двое погибли. Большинство палаток все еще пустовало, но по чистой случайности: за полчаса до атаки ожидалось массовое прибытие беженцев, которых должны были привезти в лагерь под журналистскими камерами, но в городе что-то пошло не так.

– Выходит, знали? – спросила Алиса.

– Говорят, да. Якобы спланированная атака. Жертв должно было быть больше.

– Дальше.

– Дальше лагерь отбили. Три машины взяли на месте, две догнали в пути. Одна успела уйти.

– А пресс-конференция?

– Твой коллега – тот, что за тобой приходил, – выступил перед лагерем. Кажется, была какая-то трансляция, но я не уверен. Пока мы тут с тобой сидели, он дважды приходил. Сказал позвать сразу же, как придешь в сознание. Мы, как видишь, не спешим. У меня все. Теперь Ивана.

Если бы сейчас было подходящее время смеяться, Алиса бы посмеялась тому, насколько происходящее напоминало какое-нибудь официальное мероприятие вроде того, которое было сорвано атакой. Доклад, а за ним – передача слова другому спикеру. У Иваны дрогнули губы – и иллюзия исчезла.

– Я хотела сказать… я хотела еще раньше. Я хотела рассказать Маки, там, в квартире. Я хотела рассказать всем вам. Простите, пожалуйста. Я… мне просто очень нужно было…

Она осеклась и хлюпнула носом. Марко передал ей полотенце и, когда Ивана прижала влажную ткань к лицу, тыкнул пальцем в колено. Зная Марко, это можно было засчитать за жест поддержки.

– Не было никаких самолетов, – сказала Ивана в полотенце. – Я… я п-придумала…

Она икнула. Марко дернул за край полотенца.

– Киса, бре. Харэ, заканчивай. Я на тебя уже наорал – и хватит с тебя. Больше никто орать не будет, обещаю.

Ивана выглянула из-за полотенца и метнула на него быстрый взгляд, но сразу же спрятала лицо обратно. У Марко порозовели кончики ушей.

– Ей страшно было, – буркнул он. – Боялась, что бросим ее, дуру, по пути. Вот и ляпнула, чтобы важной казаться. Как есть, дура. Но что уж теперь. Да ведь, русская? Что уж теперь?

Алиса попыталась представить, как и что Марко орал, когда услышал об этом впервые. Как и что все они могли крикнуть и сделать, если бы Ивана призналась раньше.

– Мне правда-правда было очень страшно, – шепотом сказала Ивана.

В ее голосе за страхом и дрожью звучало что-то тихое, едва различимое, но Алиса расслышала и узнала.

– Я уже извинилась перед мальчиками. А они сказали, чтобы я извинилась перед тобой. Я… мне правда очень… мне…

– Не надо.

Это тихое было тем, что давали им все это время выдуманные самолеты с несуществующими пассажирами. Самолеты, которых на самом деле не было, не могли дать ни свободы, ни безопасности. Но все это время они давали надежду.

Без свободы и безопасности можно выжить. Без надежды это сделать куда сложнее.

Ивана снова всхлипнула, но уже с облегчением. Утерла лицо и аккуратно пристроила полотенце на спинку кровати. Посмотрела на Алису. Та медленно моргнула: все в порядке.

– Маки? Теперь ты?

– Теперь я. А потом ты.

– Подожди, – Алиса попыталась приподняться на локтях. – Еще воды.

Вторая чашка была такой же вкусной. Алиса допила до дна в несколько жадных глотков, вернула чашку в руки Марко и кивнула:

– Можно.

Он повертел пустую пластиковую чашку, поковырял кромку ногтем, потеребил неудобную ручку.

– Ну, в общем, как дело было. Ты в палатку от нас ушла, а потом мы тебя искали, но этот твой мужик сказал, что тебя беспокоить не надо. Что ты там к выступлению какому-то готовишься. И сказал, что нас вывезут. Будет, говорит, спецтранспорт в Венгрию. Ну, то есть, сначала я думал, что только меня. Он поодиночке с нами говорил. Я и не знал, что он другим то же самое предлагает. Ну, я сказал, что без вас не поеду никуда, а он такой: все поедете. А я и думаю, ну, хорошо, что, вон, кису вывезут, на ней же лица уже нет, хоть подышит спокойно, и танцор балета тоже заслужил передохнуть, а папка его вообще, бре, постарел за сутки. Ну, короче, мне поспокойней стало. А потому, думаю, ну куда мне? Чего я