Физиология наслаждений - Паоло Мантегацца

Человек, наслаждающийся фантазией, отличается в большинстве случаев ярким румянцем лица и светлостью взора. Он по временам опускает веки, чтобы отрешиться от впечатлений внешнего мира и всецело предаться созерцанию того нового мира, в котором он пребывает. В случаях фантастического бреда он бешено бегает по комнате, сопровождая воображаемые им действия соответственной жестикуляцией. Вздохи, слезы, радостные восклицания и спокойствие мнимого бесстрастия могут одинаково служить выражением более или менее бурных ощущений. Лучшим врачеванием для фантазии, возбужденной до крайней степени, могут служить изыскания положительных истин и сухое изучение наук. Я долго сдерживал свою фантазию, суша ее сильными приемами статей о химии и микроскопических наблюдений. В то время я должен был изучать мир действительности, и сумасшедшая шалунья отвлекла бы меня от ученья. Теперь я снял ее с цепи, но на всю жизнь я обуздал ее философией. Байрон, говорят, изучал армянский язык ради обуздания своей фантазии.

Глава VII. О наслаждениях воли

Всем известно, что такое воля, и потому я не нахожу надобности излагать здесь полного ее определения. Чувствую себя обязанным распространяться здесь только о наслаждениях, проистекающих из этой высшей способности ума человеческого.

Проявление воли не всегда бывает наслаждением. Весьма часто оно является только необходимым актом в сложном интеллектуальном процессе, и тогда наслаждение, им порождаемое, само по себе так слабо, что остается незамеченным и невольно поглощается радостью, являющейся последствием всей совокупности предшествовавшей умственной работы. Таким образом, приступая к прогулке или к началу какой-либо умственной работы, решаясь на добро, мы проявляем действие воли, проходящее для нас незамеченным, и преобладающий в нас в это время процесс умственного труда поглощает проявление воли как необходимый момент сложного феномена. В том только случае, когда воле приходится достигать значительного напряжения ради преодоления серьезного препятствия человек, обратив наконец внимание на этот момент умственной процедуры, испытывает некоторое наслаждение. Но так как всякое решение воли оказывается вставшим между силой и противодействием, между желанием и его целью, то наслаждение редко бывает чистым наслаждением только одного принятого решения. К нему обыкновенно примешивается ощущение или предшествующего ему, или следующего за ним элемента. Предположим, например, что нас будит заведенный нами с вечера будильник. Резкий и неприятный звук, внезапно прервав сладкий сон наш, заставляет еще сильнее чувствовать блаженство отдыха, и мы невольно соблазняемся и снова смыкаем веки. Но чувство долга и любовь к труду уже бодрствуют, усиленно призывая нас к работе. Мы остаемся несколько мгновений в состоянии нерешимости, под влиянием охвативших нас противоположных сил, и, наконец, преодолев свою слабость, вскакиваем, радостно восклицая свое победоносное «хочу»! Радость в приводимом примере проистекает, несомненно, от проявления воли, но нельзя отрицать, что к наслаждению в этом случае примешались удовлетворение самолюбия и любовь к труду.

Наслаждения воли связаны таким крепким цементом с элементами других радостей, что нет возможности произвести над ними отдельный анализ. Занимая центральное положение на грани трех областей нравственного нашего мира, они, принадлежа по природе своей к разряду интеллектуальных сил, распространяются иногда по областям и внешних чувств, и сердца. Стремление к борьбе и любовь к науке во всех своих видах бывают всего теснее и чаще связаны с наслаждением проявления человеческой воли.

В чем бы ни заключался проявившийся акт энергии, он всегда и неизбежно бывает усложнен борьбой и победой; здесь почти никогда не отсутствует наслаждение, всегда сопровождающее столкновение двух сил и радость преодоления. Когда воле нашей приходится вооружаться против нас самих, тогда, в случае победы ее, торжествует самолюбие, при воздействии же нашей воли на других честолюбие вознаграждается успехом. Наслаждение повелевать самому себе состоит и в акте проявления собственной воли, и в чувстве самоободрения, вызванном в нас удачей. Удовольствие повелевать другими ограничивается в большинстве случаев упражнением собственной воли и удовлетворением честолюбия. Все чувства, как добрые, так и злые, могут платить дань этим наслаждениям, не будучи для них впрочем делом необходимости. Мы можем приказать себе совершить действие, не имеющее никакого отношения к делу нравственности, и чувствовать притом истинное наслаждение, и даже радоваться, побеждая волю других людей, без всякой притом прибыли для нас самих.

Удовольствия, порождаемые исключительно силой воли, можно считать суровым наслаждением, как бы оковывающим железным обручем естественные движения сердца. Направленная на добро, воля эта может довести человека до великих дел, так как она растет от упражнения, стремясь превозмочь все препятствия и ища все новые усилия. Сегодня мы повернули эту рукоятку, заправляющую страстями нашими; завтра мы возобновим движение, повторяя его еще и еще; наконец, человеку случается дойти до страстного увлечения выполнять трудные дела снова и снова, чтобы чувствовать это господство свое над собственными страстями. Для людей с железной волей бывают минуты, когда они, чувствуя себя бесконтрольными владыками собственных сил, желали бы сжать в один кулак сердце свое, а в другой – мозги, испытывая при этом холодное наслаждение при мысли, что одним пожатием руки они в состоянии и задавить в себе движения сердца, и, если хотят, дать ему вздохнуть полной жизнью; они могут задавить свою мысль и снова пустить ее в ход, доведя ее до бурной и произвольной деятельности.

Не употреблять во зло свою железную волю весьма трудно бывает для людей, одаренных мощной и всепревозмогающей умственной силой. Начать зловредную гимнастику воли человек может иной раз проявлением самого невинного упорства; покончить дело насилия можно проявлениями крайнего деспотизма над собой и другими. В подобных случаях человек становится бешеным обожателем, маньяком собственной силы, и, забывая, что воля – только орудие для достижения добра и истины, он делает самое проявление воли уже целью своих усилий. Он изобретает ряд самых необычайных усилий, предпринимая над собой самые смелые подвиги нравственной гимнастики, задумав произвольно располагать к себе сердечными движениями любви и ненависти, отдохновения и труда проявлением в себе порока и добродетели. Эти атлеты воли, направляя к единственной цели самообладания всю развивающуюся в них нравственную силу, могут доходить до необычайного величия как по пути добра, так и по пути порока. Управление собственным умом ограничивается для них всецело подчинением всех страстей и желаний одному принципу, деспотически распоряжающемуся всеми способностями, посредством первого визиря своей воли. Все чувства должны оставаться безмолвными и бесстрастными, на строго назначенных им местах, ожидая решения из уст верховного владыки – жить им или умереть. В этом полнейшем деспотизме воли, до которого весьма редко доходит ум человеческий, есть что-то поражающее, заставляющее наблюдателя вздрогнуть от удивления и ужаса.

Начав говорить о патологических наслаждениях человеческой воли, следует закончить здесь ее очертание одним из наиболее распространенных заболеваний воли – упрямством. Во время этой болезни человеку свойственно усиленно напрягать силу воли для весьма мелких и незначительных целей. Несмотря на вразумления обязанности и здравого смысла, уговаривающих его изменить упрямую волю свою, он продолжает выполнять свое хотение. В удовольствии упрямца всегда участвуют наслаждение борьбы и порочное удовольствие самолюбия. Упрямство, во всяком случае, бывает изуродованием силы благородной и громадной, соединенной с невежеством и тщеславием. В некоторых формах своенравия, весьма свойственных женщинам и детям, главным двигателем бывает злоупотребление собственной воли. Капризы эти отличаются от других свойств того же рода мелочностью и крайне ничтожным характером своим, выражаясь рядом смешных перепалок с окружающими, мелких ссор, вызванных по большей части желанием потешить себя чужой досадой.

Физиологические наслаждения воли составляют принадлежность мужчин – как молодых, так и зрелого возраста. Предполагаю, что способность к ней дорастает до более полного и сильного развития в странах дальнего севера. Главную разницу между ними полагают, однако, особенности индивидуальные. Иные люди никогда в жизни не испробовали чистых удовольствий воли, другие, напротив, с особенным вкусом предаются наслаждению «хотения», угощая себя им ежедневно, в приемах более или менее крупных. Можно стать великим человеком, не испробовав над другими людьми железной власти своей воли; но всякий, обладающий этой силой в известной степени ее развития, не лишен некоторого превосходства над прочими людьми, возвышаясь над ними чем-либо в смысле добра или порока.