Кабирский цикл - Генри Олди

И мы, старейшины Совета, убийцы поневоле — мы тоже будем жить, как жили; мы будем корчиться под бичом памяти, но останемся жить.

Чтобы никто ничего не узнал.

Сегодня ночью мы нарушим клятву — дабы семя насильственной смерти пожрало само себя.

К счастью, мы тоже смертны.

Ах, как хотелось бы мне хоть немного пожить в том мире, который будет после нас! — после нас, клятвопреступников и убийц, последней жертвы Прошлым богам!..

Скоро полночь…»

— Все, — рассеянно сказал я, крепче сжимая стальные пальцы на рукояти Единорога.

«Нет, не все, — беззвучно отозвался он. — Ты выронил один листок. Вот, под столом…»

Я полез под стол.

— А вы теперь ругаться не будете? — опасливо поинтересовался сверху Сай Второй. — За эту… за подставку?

— Они не будут, — сообщил ему со стены Обломок. — Зато я буду.

— А ты-то почему?! — возмутился Сай.

Обломок подумал.

— Просто так. Глядя на тебя, Вилорогий, мне почему-то всегда ругаться хочется…

— Тихо вы! — одернул болтунов эсток. — Единорог, скажи Чэну — пусть дальше читает! И переводи слово в слово.

Я выбрался из-под стола с листком в левой руке и Единорогом в правой.

— Слышу, слышу, — пробормотал я себе под нос. — Слышу и читаю…

Листок был вполовину меньше, чем предыдущие, и на бумаге другого сорта.

«…мы недооценили их и переоценили себя. Двоим удалось уйти вместе со своим оружием; более того, они унесли с собой меч одного из убитых ассасинов. Надеюсь, у беглецов хватит ума и осторожности, чтобы не мстить, а исчезнуть из Мэйланя, растворившись в многочисленном населении эмирата.

Надеюсь… и еще я надеюсь, что они окажутся честнее нас и по-прежнему не нарушат своей клятвы; а Двенадцатью и Одним они станут нескоро, если станут вообще.

Зачем я пишу все это? Не знаю. Знаю только, что прячу эти записи в подспудной надежде, что их когда-нибудь кто-нибудь найдет. Очень хочется пожить в чистом мире; и очень не хочется умирать подлецом, не сказавшим ни слова в свое оправдание, хотя оправдания мне нет и быть не может.

Ведь сегодня ночью я, Фань Анкор-Кун, Высший Мэйланя, старейшина Совета — сегодня ночью я убил человека…»

— Все, — тихо произнес Я-Единорог. — Вот теперь — все.

— Все ли? — вопрошающим эхом отозвался Кос. — Ох, сомнительно…

«Так вот почему старый Кханда и Скользящий Перст переглянулись, когда я сказал им, что убил Придатка! — подумал Единорог. — Они-то хорошо знали, что это значит, старейшины-клятвопреступники…»

— Подведем итоги, — сказал Кос, садясь напротив меня.

Я приготовился слушать, сразу же отдав Косу пальму первенства в трудном деле подведения итогов; а Единорог приготовился переводить.

— Согласно этим записям, некогда между старейшинами Совета Высших Мэйланя (и не только Мэйланя) и ассасинами-убийцами, которые оказались совсем не убийцами, а последними, так сказать, свидетелями Истины — между ними был заключен договор. Так?

— Так, — ответил Я-Единорог.

Остальные промолчали. О чем тут спорить?..

— Согласно этому тайному договору и сохраняя достоинство человечества по канону учения Батин — весьма своеобразный канон, надо заметить! — раз в год старейшины и свидетели Истины собирались в тайном месте без посторонних и торжественно убивали друг друга. Семьсот лет подряд. Хранили таким образом семя Истины.

— Хранили, а потом хоронили, — проворчал я.

Кос не обратил на сказанное мною ни малейшего внимания. Он встал, оставив лежать Сая и Заррахида, извлек из рукава цветастую пачку купленных в лавке благовоний — легкий сухой аромат мигом распространился по комнате — и принялся расставлять тоненькие курительные свечи во все возможные и невозможные углы.

Потом ан-Танья несколько раз ударил огнивом — еще в начале чтения мы зажгли обычные свечи, но Кос почему-то решил ими не пользоваться — и поднес тлеющий трут к четырем-пяти оглушительно пахнущим (оказывается, так бывает!) палочкам.

— Отлично! — с видимым удовольствием принюхался Кос. — В Кабире таких нет… не возят купцы. Итак, учение Батин процветает, плодоносит и, наконец, загнивает — в результате чего еретически настроенные батиниты Кабира, Дурбана, Кимены и Хаффы отрекаются от Сокровенной Тайны. Остается древний Мэйлань, где традиции испокон веку настолько сильны, что рассчитывать на добровольное отречение последних свидетелей Истины не приходится.

— Они называют их Тусклыми, — бросил я Косу.

— Они? — удивленно поднял бровь ан-Танья. — Их? Кто они, кого — их, и почему — тусклыми?!

Я на мгновенье снял правую руку с Единорога. Если при объяснении я брякну что-нибудь обидное — пусть не слышит…

— Они — это они, — я взглядом указал на наших спутников. — Блистающие то есть… Их — это имеется в виду оружие ассасинов. То есть батинитов. Мы зовем батинитов ассасинами, а Блистающие звали и зовут их оружие — Тусклыми.

«Ну ты прямо мудрец! — донесся до меня приглушенный и насмешливый голос Единорога. — Прямо-таки Сайид-на, Глава Учения… ты думаешь, я обижаюсь, когда ты называешь нас оружием? А мы иногда забываемся и по-прежнему зовем вас Придатками. Ну и что? Положи лучше руку на место, а то слышно плохо… и Дзю ругается, что перевожу не все. Положи, положи, а то переведу ему все, и он тебе вообще жизни не даст!.. Давай, Придаток Чэн, клади ручку на оружие…»

М-да… оказывается, прямое соприкосновение нам уже и не так-то нужно! Слышно просто плохо, а в остальном — все в порядке! Может, я и сам теперь наполовину Блистающий? Особенно если в доспехе.

Или Тусклый?..

Я положил руку на место и не стал переводить Косу наш последний разговор с Единорогом.

И Единорог не стал — только уже Саю, Дзюттэ и Заррахиду.

«Могут, в конце концов, у нас быть маленькие личные тайны?!» — вместе подумали мы.

И улыбнулись.

Ан-Танья в это время нюхал дым от курительных палочек и задумчиво барабанил пальцами по столу.

— Тусклые так Тусклые, — наконец кивнул он. — У меня другой вопрос есть. Вот напали ваши старейшины на батинитов вопреки клятве и во имя высших целей; остались от Двенадцати и Одного всего двое — к примеру, Седьмой и Девятый, и те исчезли в неизвестном направлении; воцарились кругом мир, тишина и спокойствие опор… судя по тому, что Фань — твой двоюродный прадед, то воцарились они на сотню лет. И весь этот благополучный век раз в десятилетие исчезает кто-то из Блистающих того самого Совета, попробовавшего крови последних свидетелей Истины. А вместе с ними зачастую исчезает или погибает их нынешний Придаток — то есть, я хотел сказать, человек, не имеющий к прошлому клятвопреступлению никакого отношения. Почему? Что ты думаешь по этому поводу, Чэн? Месть? Так непохоже на месть…