На пути к краху. Русско-японская война 1904–1905 гг. Военно-политическая история - Олег Айрапетов

Потери японцев в Ляоянском сражении составили 23 000 чел., русских — 16 000 чел. Ойяме не удалось реализовать свой план окружения, но он заставил русскую армию отступить. Один из германских наблюдателей, генерал Кемерер, который находился тогда при русской армии, осенью 1904 года вспоминал ситуацию, которая сложилась «…у Ляояна, где весь мир, по крайней мере, англо-саксонский мир, ожидал второго Седана. Этот прерванный бой большого стиля дал японцам лишь выигрыш места, но они не взяли ни одного пленного, ни одного трофея; то была вполне бесплодная, отрицательная победа, купленная, однако, ценою почти 20 000 человек. Япония не в состоянии выигрывать много таких побед, а Россия может перенести еще несколько таких поражений»{1658}.

Немецкий военный был прав в главном, хотя и приуменьшил масштаб японских достижений и русских потерь. Войну невозможно выиграть отступлениями и поражениями, пусть и тактическими. План Куропаткина, план разгрома японской армии и снятия блокады Порт-Артура был также сорван. Самым тяжелым образом на морали русских войск начал сказываться тот факт, что война для них стала окончательно превращаться в череду оборонительных сражений и отступлений. Тем не менее, русская армия в полном порядке отступила приблизительно 70 км. на север к Мукдену, а ослабленная японская до подхода подкреплений не могла использовать свой успех.

Русский Главнокомандующий был полностью уверен в своих войсках, которые демонстрировали высокий уровень дисциплины. 3(16) сентября 1904 года он докладывал: «Вполне спокоен на самоотверженную работу войск и на будущее время. Отход от Ляояна при тех условиях, при которых он был совершен, действительно являлся необходимым, хотя и выдающимся по сложности делом»{1659}. В последнем не приходится сомневаться. Действительно, почти все мемуаристы одновременно отмечают и прекрасную мораль русского солдата, рядового, его удивительную способность стойко переносить поражения. Другой германский офицер — майор Э. Теттау — впервые отметил это качество, наблюдая награждение войск после Тюренчена: «Нужно сознаться, они не производили впечатления разбитого войска. Здесь впервые было замечено то, что впоследствии наблюдалось часто, а именно, что русский солдат скоро справляется с впечатлениями и влиянием поражений: он обладает способностью быстро оправляться от понесенного удара. Через неделю после потерянного сражения все шло своим порядком, точно ничего не случилось»{1660}.

То же самое, по свидетельству Теттау, произошло и после Ляояна: «Нравственный дух русской армии, по-видимому, очень скоро воспрянул снова. Прошла всего какая-нибудь неделя после отступления русской армии от Ляояна, а между тем она успела оправиться настолько, что трудно было сказать, что эта армия так недавно избегла катастрофы»{1661}. Командир Псковского полка М. В. Грулев вспоминает: «Не прошло и несколько дней на новом месте расположения, как армия наша после отступления от Ляояна быстро оправилась; оправилась не только физически — что было само собою: подкрепилась новыми двумя корпусами, 1-м и 6-м, прибывшими из России, пополнила боевые припасы и проч., — она оправилась, главным образом, морально, она быстро забыла только что пережитое отступление от Ляояна и сама себе не поверила бы, что пережила катастрофу, — что ведь, в конце концов, японцы спихнули-таки нас с Ляоянской позиции и сами стоят на нашем месте»{1662}. Тоже самое можно было сказать и о настроениях в конце 1904 года, после неудавшейся операции на Шахэ{1663}. Морали русской армии угрожало только одно — неверие в собственную руководящую силу, и укрепляла это неверие непонятная многим активность Главнокомандующего.

Германский генерал, и также воспитанник Берлинской Академии, уже после Мировой войны так суммировал свой опыт руководства армией: «Важнейшим вопросом является действие. Действие имеет три этапа: решение, рожденное мыслью, приказ или подготовка к исполнению, и само исполнение. Все три этапа управляются волей. Воля коренится в характере, и для человека действия характер имеет гораздо большее значение, чем интеллект. Интеллект без воли ничего не стоит, воля без интеллекта опасна»{1664}. Эти слова Ганса фон Секта как нельзя лучше подходят к описанию того, к чему вела неуемная активность Куропаткина и чем она заканчивалась. Один из офицеров 2-й армии вспоминал: «…воля, направлявшая события, пребывала в неустойчивом, колеблющемся состоянии. Так, вместе с многочисленными распоряжениями, относившимися к наступательным замыслам, побуждавшим войска к стремлению вперед, направлявшим их замыслы к стороне неприятеля, шли настойчивые указания о мерах пассивно-оборонительного характера, об укреплении позиций, о необходимости быть готовыми к отражению противника. И все это вносило в деятельность войск что-то тревожное и суетливое, сильно усложняло и запутывало работы по подготовке к наступлению»{1665}.

Глава 22. После Ляояна. Порт-Артур и Шахэ

Ляоянское сражение закончилось успехом японской армии, однако совсем не таким, на который рассчитывал маршал Ойяма. Время продолжало работать против Японии, и от генерала Ноги вновь потребовали ускорить взятие Порт-Артура, чтобы высвободить его армию для действий в Манчжурии. Положение Порт-Артура постоянно ухудшалось. С 4(17) сентября гарнизону вместо привычной говядины и свинины или мясных консервов начали выдавать конину — сначала 4 раза в неделю{1666}. 6(19) сентября начался второй штурм русской крепости. Ему предшествовал первый обстрел 11-дюймовыми мортирами. Для гарнизона появление этих орудий было полной и весьма неприятной неожиданностью. Теперь в крепости не было убежищ, неприступных для артиллерии противника. Под серьезнейшей угрозой оказался и флот{1667}.

Целью штурма стали горы Длинная и Высокая и прикрывавшие их Водопроводный и Кумирненский редуты. Огонь противника, подготавливавший штурм, был исключительно сильным. На редутах за минуту насчитывали до 70 разрывов снарядов и даже более{1668}. «Высокая и Длинная, — записал 7(20) сентября в дневник участник обороны, — исчезли в дымках шрапнельных разрывов, по временам сквозь белые дымки пробивались черные столбы взрывов фугасных бомб. Кажется, камня на камне не осталось на Длинной — это был чистый ад»{1669}. Первые японские атаки были отбиты с огромными потерями для осаждающих. Однако натиск продолжался — Ноги полностью использовал численное превосходство, и в результате 7(20) сентября редуты пали. Вслед за этим успехом японцам удалось овладеть Длинной — и теперь ключ к обороне крепости — гора Высокая, с которой просматривался весь город и внутренний рейд оказался под прямым обстрелом противника. С Длинной параллельным огнем можно обстреливать и Высокую, и подступы к ней с тыла. Тем не менее неоднократные попытки овладеть Высокой были отражены. Только 8(21) сентября было отбито 5 атак на гору. 9(22) сентября бои остановились. В этот раз потери японцев во время штурма составили 7 500 чел., гарнизона — 1 500 чел.{1670}.

Огромную роль в отражении последней решительной атаки сыграла полевая артиллерия — 2 орудия удалось поднять до фланговых застав на Всокой, откуда они расстреляли сосоредточившиеся для атаки резервы противника{1671}. На самой горе отличился лейтенант Н. К. Подгурский с командой матросов, вооруженных «ручными бомбочками» — фитильными гранатами. Японцы понесли от них весьма значительные потери{1672}. Первоначально ими массово пользовались японцы, и их применение в близком бою производило огромное впечатление на оборонявшихся. Иногда дело доходило до паники. Вскоре в крепости было развернуто собственное производство этого оружия — в день их производили до 1 тыс., потом перешли на круглосуточное производство — до 2,5 тыс. в стуки{1673}. Гранаты делали на основе китайских гранат к старым орудиям и стреляных гильз от снарядов к 47-мм. орудиям. Они и были использованы на Высокой{1674}. После отражения штурма в течение 3 дней японцы не проявляли признаков жизни, а позиции по ночам очищали от трупов китайцы. Противник обстреливал их в дневное время. Уборка заняла 5–6 ночей. Защитники Высокой опять начали задыхаться от запаха разлагающихся тел{1675}.

19 сентября(2 октября) 1904 года японцы возобновили обстрел Порт-Артура 11-дюймовыми фугасными бомбами, начав с форта № 3. «Хотя большая часть таких снарядов и не рвалась, — вспоминал участник обороны крепости, — но зато эффект разорвавшихся был ужасный. Это обстоятельство вместе с известием об отступлении нашей армии из-под Ляояна обрисовало мрачное положение Артура. Только быстрый приход армии мог спасти крепость, но ясно было, что наша армия скоро не подойдет»{1676}. Было ясно, что от этого оружия укрыться будет негде — защитникам оставалось только углубляться кирками в скальную породу{1677}. Параллельно с этим на подступах к русским укреплениям началась исключительно интенсивная подземная минная война.