Новый Мир ( № 2 2010) - Новый Мир Новый Мир

ТЕЛЕОБОЗРЕНИЕ ЕКАТЕРИНЫ САЛЬНИКОВОЙ

Наследники человека с ружьем

У криминального жанра есть национальные черты и универсальные рецепты спасения. Главной разновидностью массового кино остается криминальная история, в которой герои время от времени обязательно берутся за оружие и совершают нечто незаконное. У такой истории может быть любой жанр — криминальная драма или мелодрама, детектив, боевик. Лишь бы люди с оружием, люди, выходящие за рамки мирной жизнедеятельности, не важно — бандиты они или служители закона, являлись центральными действующими лицами. Таков социальный заказ массового зрителя.

Самая же «телевизионная» форма телевидения — как известно, «говорящая голова». Центральный герой — человек транслирующий. Даже когда у него в руках был громоздкий микрофон, телевизионный ведущий оставался по сути безоружным, человеком с пустыми руками. Потому что он символизировал мир цивилизации, где все уже на «кнопках», все дистанцированно и нормативно, введено в рамки технологий и законов. Физический труд упразднен, как и физические конфликты.

В целом же современное телевидение оказывается тем пространством, где человек вооруженный встречается с говорящей головой, человек прямого действия соседствует с человеком транслирующим, комментирующим, осуществляющим опосредованные «прямые включения». Причем последний принадлежит как бы той самой реальности, в которой мы все по-настоящему живем, ходим на работу, ездим в транспорте, платим за коммунальные услуги, обедаем и носим пиджаки.

Обозначений этой доподлинной и знакомой большинству жизни, лишенной очевидных элементов экстремальности, на ТВ немало. Студии с диванами, креслами и столами. Ноутбуки у ведущих новостных программ. Всякие дискуссии на важные социально-экономические темы. В очень интеллектуальном ток-шоу «Что делать?» («Культура») и в умеренно аналитическом «Позднем разговоре» (НТВ) участникам ненавязчиво разносят кофе, что подчеркивает ситуацию кафе и мирного комфорта дискутирующих. Мол, проблемы у нас, конечно, имеются. Но мы уже отвоевали себе право решать их спокойно и даже попутно наслаждаемся чашечкой-другой кофе. Мизансцену несколько расслабленного бдения, переходящего в откровенный «цивилизованный» досуг, дополняют в «Позднем разговоре» биллиардный стол и рояль. 

Люди за столами, люди в креслах, люди на сиденьях амфитеатра — человек «выше пояса», вот что такое телевизионная картинка цивилизованной «реальности». Внутри этой картинки происходит бесконечный процесс обсуждения всех сколько-нибудь актуальных вопросов, от похудения до макроэкономики. Однако чтобы побеждать проблемы, надо не только их обсуждать, но делать что-то еще. Телевидение может только обсуждать. В повседневности же обсуждений оказывается недостаточно, как и целенаправленной мирной активности. Проблемы остаются, трансформируются, иногда ослабевают, а иногда усложняются.

Видимо, по причине вечной и непобедимой проблемности реального бытия современному человеку необходимо периодически созерцать проблемы победимые, имеющие не только корни, выступающие наружу, но и концы, которые обрубаются к финалу сюжета.

Терапия виртуальным насилием

По всем каналам идут художественные фильмы и сериалы о людях вооруженных и опасных. Они позволяют оторваться от реально не решаемого и приобщиться к виртуально разрешимому. Глубокое морально-эстетическое удовлетворение, которое испытывает аудитория криминального кино-на-ТВ, невозможно переоценить. Одно дело — специально идти в кинотеатр, покупать билет (а на не утренние часы билеты теперь отнюдь не дешевые), ломать свой обыденный график. Может, оно того и стоит.

Только в означенной ситуации получается, что зритель бросает все, чтобы заниматься проблемами героев криминальной виртуальности. При нынешних темпоритмах бытия такое можно себе позволить в качестве исключения, праздника, но совсем не в качестве регулярного правила. А современному человеку требуется не еще один вариант перенапряжения, но терапия, притом регулярная, а не от случая к случаю.

Когда есть возможность просыпаться и засыпать, созерцая человека с ружьем или огнеметом, завтракать под человека с автоматом Калашникова, а ужинать под человека с пистолетом, это похоже на безразмерный курс психотерапии на дому.

В виде живительных и даже спасительных инъекций телезритель получает те иллюзии, которые греют вне зависимости от наличия индивидуального здравого смысла и житейского опыта.

Может показаться странным, но первым «лечащим» фактором является само обилие насильственных смертей в кадре. Конечно, плохо, когда в людей стреляют, когда людей пронзают острыми предметами, режут на части, сбрасывают с большой высоты, топят и лишают жизни более замысловатыми способами. Но все-таки такие смерти — принципиально лучше, чем, как сказал Высоцкий, от водки и от простуд. Добавим — от старости и от болезней, перед которыми медицина, а значит  — и человечество в ее лице бессильны.

Насильственные смерти практически вытесняют из криминальных жанров ненасильственную, естественную смерть. Создается иллюзия, что именно брутальное насилие — основная причина прекращения жизни земного человека. Может быть, если бы никто ни в кого не целился, люди и не умирали бы никогда. Каждый знает, что это не так, — жизнь конечна, человек смертен. Но не получать тому подтверждений так хочется! Иметь альтернативный закон природы — о ненасильственном бессмертии — так заманчиво! И плевать, что сей закон учрежден и действует лишь в рамках криминальной теле- и кинореальности. Сойдет и так, в виртуальном пространстве, доступном для ежедневного созерцания.

К тому же большинство телезрителей — люди мирные и мирных профессий. Они тем самым получают от жанра надежду, что криминальные конфликты их не заденут. Стало быть, и смерть не догонит. Да и в любом случае, вон там на экране уже столько людей угробили, а мы тут еще живем и переживем не одну сотню молодых и мускулистых парней из телекино.

Вторым успокоительным фактором оказывается то, что цивилизация на глазах начинает превращаться в дикие джунгли, в мир стихийный и слабокультурный. Каковы наиболее повторяемые эпизоды погонь и потасовок? Рассыпаются овощи и фрукты с рыночных прилавков, рушатся аккуратные пирамиды ящиков или коробок в супермаркетах, разбиваются стекла витрин и целые батареи бутылок в питейных заведениях. Горят и взрываются автомобили — святая святых техногенного мира. Человек созидающий компенсирует не реализованную в социуме потребность в деструкции, разрушении, агрессии.

Сила, причем грубая сила, дерзкий произвол, личные волевые решения становятся решающими. Зритель находит подтверждения тому, что хваленая демократия и еще более хваленая законность на самом деле не универсальны и не всемогущественны. Их легко можно отменить. И отмена эта бывает весьма эффективна. «Хороший» полицейский, и американский и европейский, как правило, не слишком дипломатичен и в особо острых ситуациях занимается рукоприкладством. Он делает то, что регулярно хочет сделать сидящий перед телеэкраном человек, но не решается из-за страха перед социальным наказанием. Герой криминального сюжета не знает подобного страха.

Наконец, третьей составляющей данной терапии является победа стражей порядка над подлинными злодеями, а также победа авантюристов-одиночек над злыми полицейскими, нечестными чиновниками или организованными преступниками. Приемлемы оба варианта. Первый убеждает зрителя в том, что важными проблемами общества кто-то круглосуточно занимается. Кто-то его, рядового и безоружного, охраняет. Кто-то будет расследовать преступления, направленные против обыкновенного индивида, не обладающего ни властью, ни славой, ни большими деньгами. Второй вариант убеждает в том, что у рискующих одиночек есть шанс победить человеческое множество, есть шанс добиться индивидуального счастья и удачи и судьба не покарает за использование не самых законных методов.

Самураи, копы, легавые и менты — братья навек

Криминальные жанры доказывают единство мира, поскольку Запад и Восток разными путями и с разными философскими посылами приходят к одной и той же идее — необходимости внезаконного и весьма физического действия для достижения целей.

Запад в криминальных сюжетах как бы продолжает отыгрывать тот шлейф «макиавеллизма» и титанизма, который в современной жизни давно пообтрепался. Но в детективах и боевиках бандиты и полицейские все еще тяготеют к архетипам могущественных сверхчеловеков, обладающих экстраординарными способностями  — и потому законно не соблюдающих законы, писанные для простых смертных. Герои Алена Делона, Жан-Поля Бельмондо и выглядят, и ведут себя как титаны, чья генетика восходит чуть ли не к божественному, то ли аполлоническому, то ли дионисийскому — началу. Полицейские, под прикрытием или в открытую преступающие закон, — самые романтические борцы за справедливость и в американских сериалах вроде «Полиции Майами…». Мафиозные же группировки в итальянском «Спруте» все еще напоминают о могущественных и коварных кланах эпохи Ренессанса.