Ярость рвет цепи - Романовский Александр

Курт и сам не заметил, как включился в процесс. По сути, он и так уже был убийцей. Если принять в расчет это, а также планы Курта на будущее, Таран не мог научить его плохому. Кроме того, волк не исключал, что когда-то – возможно очень скоро – преподанные уроки обернутся против самого учителя.

А пока Курт ел, спал и дрался – лапами и на мечах.

Но ни на мгновение он не забывал, где находится. Свобода – вот что было превыше всего. Курт бы с радостью променял все полученные им уроки и навыки на более-менее надежный шанс вырваться из этих стен.

Ни на секунду он не переставал прощупывать окружающий мир, пытаясь обнаружить этот неуловимый шанс. Но тот не спешил объявляться. Тюремщики знали свое дело на отлично (будто тем всю жизнь и занимались, что держали в заключении особо опасных метаморфов). Ошейник работал как часы – без сбоев и погрешностей. В нем-то и сидела загвоздка.

Курт отчетливо понимал, что не сможет сделать ничего такого, что не понравилось бы Тарану и прочим, пока на шее у него болтается ненавистная железка.

Снять же ее не представлялось возможным. Однако ошейник вовсе не был вечным двигателем и, как прозаичный телефон, нуждался в подзарядке. В этом было его слабое место. Растратив весь внутренний заряд, хитроумный прибор превратится в бесполезное украшение. Вопрос заключался в том, до какой степени вероятности тюремщики ухитрялись рассчитать оставшийся заряд. Был ли хотя бы один шанс из тысячи растратить его ДО ТОГО, как Курт потеряет сознание?

Этот вопрос не давал волку покоя.

Существовала, впрочем, вероятность того, что пульт управления или сам ошейник выйдут из строя, но вероятность эта была насколько мала, что волк на нее особенно и не рассчитывал. Он ежедневно бился ошейником о кровать или прутья решетки, делая это с такой силой, что чуть не выбивал себе зубы. Но, как показывала простая проверка, особых успехов эти манипуляции не приносили.

Поэтому он решил пойти на риск.

Всего было две попытки.

Попытка первая. Курт, сидя на койке, исподлобья смотрел на “адъютантов”. У самых его ног лежал гладкий черный провод с золотым штекером. Волк даже не думал поднимать его с пола и в то же время не спешил отбрасывать прочь – на всякий случай (хотя намерения его были тверды, как кремень). По аналогичной причине не следовало производить каких-либо деформаций шнура или штекера (например, откусывать змее ее золотую головку). Запас запчастей не мог быть неиссякаемым, однако Курт знал – вряд ли ему позволят безнаказанно приводить имущество в негодность. Ошейник подлежал зарядке независимо от того, в сознании “пациент” или отключился, так что у тюремщиков не останется выбора. А регулярный “шок”, равно как и транквилизаторы, могли весьма пагубно сказаться на здоровье.

Как бы там ни было, в данный момент Курт намеревался проверить другое.

Безволосые, похоже, чувствовали себя не в своей тарелке. Ситуация складывалась нештатная.

Переглянувшись, тюремщики синхронно кивнули.

Нож взял пульт поудобнее и вдавил одну из клавиш. Шею волка сразу же сдавило невидимое кольцо, у него перехватило дыхание, во рту мгновенно пересохло. Сила тока росла с каждым мгновением.

Какую-то вечность спустя Курт уже не мог распознать, что за фигуры стоят по другую сторону решетки. Вскоре боль пошла на убыль, однако ощутимого облегчения это не принесло. В этот же момент обнаружилось исчезновение одной из фигур. Затем, когда волк, перемогая боль, вновь поднял голову, фигур было уже три. Прибывший стоял на двух толстых, кряжистых столпах.

Курт обессилено уронил голову.

Черная змея хитро подмигивала с пола золотым глазом. Но Курт не мог и ногу поднять, чтобы придавить мерзкое отродье к каменным плитам. Считанные секунды спустя боль практически исчезла, оставив после себя лишь неприятное покалывание. “Подними”, – настоятельно советовал чей-то голос. Волк чувствовал, как сила вновь вернулась в конечности. Это помогло ему стиснуть кулаки до боли и упрямо покачать головой. Он помнил, что черная гладкая змея каким-то образом связана с избавлением от электрических мук. А еще помнил, что делать этого ни в коем случае не следовало.

Останутся ли у него силы, когда ошейник исчерпает заряд, можно было только гадать. Но еще накануне Курт был совершенно уверен, что его тюремщики сотню раз подумают, прежде чем ринутся сломя голову в камеру. Сперва его будут морить голодом и снова соблазнять черной змеей, и лишь потом пойдут на такие меры, как транквилизаторы. Именно поэтому Курт почти неделю упорно прятал под подушкой хлеб, однако всякий раз, возвращаясь с тренировок, находил лишь жалкие крошки…

А затем боль в рекордный срок вознеслась до пикового накала. Лампочка продолжала мерцать под потолком. Ее лучи, казалось, медленно-медленно протянулись к волку, будто длинные белые лезвия. По мере приближения они темнели и багровели.

Затем свет полностью исчез за этим частоколом.

Курт погрузился в липкую тьму.

Попытка вторая. Она была более хитроумной. По сравнению с первой, напоминавшей безыскусную атаку монголо-татар, вторая вплотную приблизилась к такой изощренной тактической уловке, как троянский конь. Волк тщательно продумал каждую деталь этого плана. Это было некое соединение предыдущей попытки и одной из первых выходок Курта.

Когда пришло время в очередной раз “кормить” паразита – это делалось раз в двое – трое суток, – Курт встретил “адъютантов” мрачным взглядом, сидя на койке. Те бросили в камеру своего златоголового змея и замерли, дожидаясь от узника определенных действий. Но он, похоже, опять закапризничал.

Нож потянулся к “кулону”.

После первой попытки прошло три дня. Негативный результат – тоже результат. Тюремщики каким-то образом знали, сколько энергии осталось в ошейнике. По самым скромным прикидкам, ее было достаточно, чтобы дважды подряд “вырубить” волка мощным ударом, если вдруг одного окажется недостаточно.

Волк понимал, что еще полностью не оправился и не сможет тягаться с электрическим палачом. Но сегодня это было и не обязательно. Ему требовалось всего-навсего изобразить обморок, а не потерять сознание на самом деле.

Поэтому, как только электрические иглы вонзились в шею, Курт принялся разыгрывать дикое недомогание. Собственно, ощущение и без того было не из приятных. Волку же требовалось создать впечатление, что он вот-вот лишится чувств. Нож продолжал давить на клавишу, – ощущения вплотную приближались к актерскому образу, в который Курт старался закутаться, словно гусеница – в кокон. (Если очень повезет, из этого кокона появится бабочка, появление которой станет для всех смертельной неожиданностью.) Это несколько облегчало задачу, если в данной ситуации вообще было уместно говорить о облегчении…