Дом Цепей (litres) - Стивен Эриксон

Армия, создаваемая для Престола Тени. Тревожная картина, мягко говоря.

Он достиг вершины. И внезапно остановился.

Огромные каменные врата венчали холм напротив — два столба, соединённых аркой. Внутри — вихрящаяся серая стена. По эту сторону травянистую вершину окутали бесчисленные, ничем не отбрасываемые тени, которые будто выпали из портала только затем, чтобы роиться у преддверия подобно потерянным призракам.

— Осторожно, — пробормотал голос рядом с Каламом.

Он развернулся и увидел в нескольких шагах от себя высокую фигуру в плаще и капюшоне, с двумя Гончими по бокам. Котильон и пара его любимцев — Крест и Бельмо. Звери сидели на покрытых шрамами задних лапах, устремив горящие глаза — зрячие и незрячие — на портал.

— С чего мне быть осторожным? — спросил убийца.

— О, из-за теней у врат. Они потеряли своих владельцев… но им сгодится любой.

— Так эти врата запечатаны?

Голова в капюшоне медленно повернулась:

— Дорогой Калам, это что, бегство из нашего мира? Сколь… постыдно.

— С чего бы вдруг я…

— Тогда почему твоя тень так целеустремлённо тянется вперёд?

Калам взглянул вниз и нахмурился:

— Откуда я знаю? Может, думает, что вон среди них ей будет лучше.

— Лучше?

— Веселее.

— А. Злишься, да? Я бы ни за что не догадался.

— Врёшь, — сказал Калам. — Минала меня выгнала. Но ты уже знаешь об этом. И потому решил найти меня.

— Я Покровитель убийц, — произнёс Котильон, — и не занимаюсь семейными ссорами.

— Даже если они очень бурные?

— А вы что, готовы поубивать друг друга?

— Нет. Я лишь хотел кое-что прояснить.

— И что же?

— Что ты здесь делаешь, Котильон?

Молчание бога было долгим.

— Я часто задаюсь вопросом, — сказал он наконец, — почему ты, убийца, не оказываешь почтения своему покровителю.

Брови Калама поползли вверх:

— С чего ты вдруг ждёшь этого? Побери нас Худ, Котильон, если бы ты был жаден до фанатичного поклонения, то на убийц даже смотреть не стоило. По своей природе мы несовместимы с самой мыслью о раболепии, если ты ещё не заметил. — Калам прервал тираду и повернулся взглянуть на окутанную тенями фигуру перед собой. — Вспомни, ты стоял за Келланведа до самого конца. Похоже, Танцор знал, что такое верность и подчинение…

— Подчинение?

В голосе бога прозвучал намёк на усмешку.

— Чистая целесообразность? Трудно поверить, если учесть всё, через что прошли вы оба. Ну да хватит об этом. О чём ты просишь, Котильон?

— Я о чём-то просил?

— Ты хочешь, чтобы я… послужил тебе, как последователь — своему богу. Выполнил некое задание, возможно, сомнительное. Я нужен тебе зачем-то, только ты никак не научишься просить.

Крест медленно поднялся с задних лап и потянулся, длинно и томно. Затем повернул массивную голову, упёрся взглядом блестящих глаз в Калама.

— Что-то Псы беспокоятся, — пробормотал Котильон.

— Я заметил, — сухо ответил убийца.

— Передо мной стоят некие задачи, — продолжал бог, — и они займут бо́льшую часть моего времени в ближайшем будущем. В то же время необходимо… предпринять некоторые… действия. Одно дело — найти верного подданного, и совсем другое — того, кто очень кстати оказался под рукой для, так сказать, практического использования…

Калам отрывисто засмеялся:

— Ты пошёл на охоту за верными слугами и обнаружил, что подданные твои — непригодны.

— Мы можем упражняться в интерпретации хоть целый день, — процедил Котильон.

Слова бога, прозвучавшие с заметной иронией, порадовали Калама. Несмотря на свою осторожность, он признавал, что Котильон ему нравится. Дядя Котильон, как называл его маленький Панек. Конечно, из Покровителя убийц и Престола Теней только первый, похоже, обладал какими-то остатками самокритики — а значит, был действительно способен к смирению. Даже если вероятность этого на самом деле была невысока.

— Согласен, — произнёс Калам. — Хорошо. Минала не желает видеть моё милое личико некоторое время. Так что более-менее я свободен…

— И без крыши над головой.

— …И без крыши над головой, ага. К счастью, в твоём мире, похоже, никогда не идёт дождь.

— Ах, — пробормотал Котильон, — мой мир.

Калам смотрел на Креста. Зверь упорно не отводил глаз. Убийца начал нервничать из-за этого непоколебимого взгляда.

— Вашу с Престолом Теней власть кто-то оспаривает?

— Трудно сказать, — пробормотал Котильон. — Были… потрясения. Волнение…

— Ты сам сказал, Псы беспокоятся.

— Действительно.

— И вы хотите узнать больше о возможном противнике.

— Да, хотим.

Калам посмотрел на врата, на кружащиеся тени у преддверия.

— Откуда мне начать поиски?

— Полагаю, оттуда, куда тебя приведут твои собственные желания.

Убийца посмотрел на бога и медленно кивнул.

Море успокоилось. В тусклом свете сумерек чайки перестали кружить над отмелями и уселись на пляже. Из прибитых к берегу брёвен Резчик соорудил костёр — больше от необходимости чем-то заняться, нежели из-за нехватки тепла, поскольку климат канского побережья был субтропическим, а бриз вздыхал слабо и жарко. Даруджиец набрал воды из источника у начала тропинки и теперь заваривал чай. Над головой замерцали первые ночные звёзды.

Вопрос, который задала ему днём Апсалар, остался без ответа. Резчик ещё не был готов вернуться в Даруджистан и вовсе не чувствовал спокойствия, которое, как он ожидал, должно было прийти после выполнения задания. Реллок и Апсалар наконец вернулись домой, но лишь затем, чтобы найти воцарившуюся здесь смерть, чей фатальный аромат проник в душу старика, — и на покинутом берегу одним призраком стало больше. Теперь для них здесь ничего не осталось.

Резчик хорошо понимал, что его собственные впечатления здесь, в Малазанской империи, были искажёнными и неполными. Единственная зловещая ночь в городе Малазе, затем три напряжённых дня в Кане, которые закончились убийствами. Конечно же, Империя была чужой страной, и стоило ожидать известного расхождения между нею и тем, к чему он привык в Даруджистане. Как бы там ни было, все виденные им картины повседневной городской жизни внушали твёрдое ощущение законности, порядка и спокойствия. Но даже так, именно мелочи его коробили больше всего. И подтверждали тот факт, что он здесь чужак.

В отличие от него Апсалар уж точно не чувствовала себя уязвимой. Казалось, она сохраняет абсолютное спокойствие и непринуждённость, что бы с ней ни происходило, — уверенность бога, который когда-то одержал её и оставил нечто, навек отпечатавшееся в её душе. Не просто уверенность. Резчик подумал снова о той ночи, когда она убила человека в Кане. Смертоносные навыки и ледяная точность, необходимая для их использования. Он с содроганием вспомнил, что многое из собственной памяти бога осталось при ней, уводя в прошлое, в те времена, когда бог был смертным человеком по имени Танцор. Среди этих воспоминаний была и ночь убийств — когда женщина, что стала затем Императрицей, повергла Императора… и Танцора.