Саша Чекалин - Василий Смирнов

Попросила Надежда Самойловна помочь ей остаться в воинской части. Ее сердце жаждало мести за сына и за мужа, которого она тоже считала погибшим. Надежда Самойловна была зачислена в медсанбат сначала санитаркой, потом медсестрой. Первое время мать и сын были вместе, но потом их пути разошлись. Медсанбат, в котором находилась Чекалина, ушел вперед. Виктор же остался в воинской части, действовавшей на соседнем участке фронта. Его хотели отправить в тыл к родным, но Виктор отказался ехать. Он хотел воевать — мстить за своего старшего брата. Его долго уговаривали… и оставили в воинской части в качестве воспитанника. И опять упрямый пионер зароптал, стал изводить командира жалобами. Виктор отказался быть воспитанником. Только бойцом, красноармейцем, таким же, как и остальные. И на этот раз он добился своего. Тринадцатилетний пионер — школьник из Лихвина Виктор Чекалин был зачислен бойцом в 3-й батальон 740-го полка 217-й пехотной дивизии. В штабе все оформили, как полагается. Виктор получил красноармейскую книжку, был зачислен на довольствие, полковой портной сшил ему по росту гимнастерку и брюки. Вот только шинели подходящей не нашли, но Виктор хорошо себя чувствовал в теплом, объемистом ватнике. Зато он был теперь разведчиком.

В первую свою разведку через линию фронта в тыл врага Виктор пошел в декабре в районе Климова Завода, неподалеку от Юхнова. Через несколько дней он благополучно вернулся обратно и приволок за собой отобранную у раненого немца винтовку. Принес он командиру важные сведения. Так началась военная жизнь тринадцатилетнего красноармейца, младшего брата Саши Чекалина.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Партизанский отряд Тимофеева продолжал успешно проводить свои операции против фашистов. То там, то тут в разных местах района появлялась на снегу одна и та же надпись: «За Сашу Чекалина».

А рядом лежали покореженные, подорвавшиеся на минах автомашины, повозки, сброшенные под откос вражеские эшелоны…

В непрерывных боях прошел ноябрь. Наступил декабрь со снежными вьюгами, морозами.

Незадолго до Нового года партизанский отряд установил связь с наступавшими частями Красной Армии.

24 декабря в сумерках раннего зимнего вечера в заваленный сугробами снега город окольными тропинками пришли двое партизан. Это былр переодетые Дубов и Алеша.

В суматохе, вызванной внезапным обстрелом города артиллерией Красной Армии, никто не обратил внимания на колхозника в рваном полушубке и в стоптанных валенках и на рослого черноволосого парня с угрюмым, нахмуренным лицом. Они прошли в центр города и там неожиданно столкнулись с полицаем Ковалевым.

Ковалев, не узнав партизан, тороплнво прошагал было мимо, но Дубов остановил его.

— Куда торопишься, Прохор Сидорович? — спросил он старика, подойдя к нему вплотную.

— Уже пришли? — оторопел Ковалев, широко раскрыв глаза от удивления. — Рановато. Лютуют фашисты… Много еще войск в городе.

Ковалев заметно беспокоился. Он оглядывался по сторонам, выставив вперед руку с белой повязкой, топтался на месте.

Дубов отвел Ковалева в сторону, к забору. О чем они говорили, Алеша не слышал.

Сумерки все сгущались. Небо было темно-багровое от полыхавшего зарева. От реки несло гарью, над крышами домов стлались клубы дыма — на окраинах города горели разрушенные снарядами деревянные постройки, их никто не тушил. Из города спешно эвакуировались тыловые части оккупантов.

Вечером Ковалев торопливо ходил по домам, где жили начальник полиции, бургомистр, полицаи, и собирал их в городскую управу. Всем ворчливо и сердито говорил одно и то же: комендант приказал собраться по срочному, неотложному делу.

В это время Дубов один вышел на окраину города, к реке. Позже должен был сюда подойти партизанский отряд. Алеша пошел встречать партизан и долго не возвращался.

Чтобы одному не стоять в кустах и не возбуждать подозрения, Дубов зашел в раскрытую калитку крайнего дома, окнами выходившего на реку.

— Хозяева дома? — негромко спросил он, остановившись у порога.

— Дома, — глухо ответил голос. Из-за печки вылез взъерошенный паренек лет двенадцати, протирая рукой заспанные глаза. Это был Славка.

— Наши пришли! — радостно воскликнул он, разглядев у Дубова в руках револьвер, а за ремнем гранаты. — А я вас знаю, — заявил он. — Вы, наверно, из партизанского отряда?

— Где отец? — спросил Дубов, продолжая внимательно оглядываться по сторонам.

— Фашисты убили, — тихо ответил Славка. Смуглое лицо у него сразу померкло, стало печальным.

— Так… — Дубов погладил Славку по растрепанной голове. — А мать где?

— У соседей прячется. Боится она бомбежки, — пояснил Славка. — А я не боюсь.

Он стоял перед Дубовым, босоногий, вихрастый, засунув руки в карманы штанов.

— Я — тимуровец, — гордо сообщил он. — У нас в отряде комиссаром был Саша Чекалин. Его фашисты повесили. Слышали, наверно? До самой смерти он не сдавался, своими глазами я видел…

— Слышал, — насупившись, ответил Дубов.

Узнав от Славки, что неподалеку, на соседней улице, в складе райпотребсоюза, находятся пленные раненые красноармейцы. Дубов предложил ему пойти туда вместе с ним.

— Я сейчас… — засуетился Славка.

Он торопливо набросил на себя овчинную шубейку, влез в большие отцовские валенки и выбежал вслед за Дубовым на улицу.

Когда они вошли в темное, глухое помещение склада, там было тихо и так же холодно, как на улице.

Чиркнув спичкой, Дубов увидел: на полу лежали уже засгывшне трупы. Лежали они в ряд у стены, человек двенадцать. По всему было видно, что фашисты еще днем расправились с ними.

— Поздно мы пришли, — взволнованно проговорил Славка, торопливо прошлепав своими валенками по проходу и вернувшись обратно. — Вчера я им в окошко хлеб бросал… Были живые, пить просили…

— Да, поздно… — глухо прошептал Дубов.

Славка первым выскочил на улицу, но сразу же юркнул обратно.

— По дороге офицер идет, из комендатуры… Знаю я его… — торопливо предупредил он. — Не показывайтесь, он заметил меня.

Но у Дубова кипело в груди.

Выглянув из двери, он увидел высокого белобрысого офицера в шинели, в фуражке с высокой тульей, медленно подходившего к складу.

Офицер тоже увидел партизана, быстро сунул руку в карман, но Дубов первым в упор выстрелил. Офицер закачался и упал в сугроб.

Видя, что поблизости никого нет, Дубов подскочил к лежавшему ничком фашисту, вынул из его судорожно сжатой руки револьвер, взял из карманов документы, трубку, на которой — он позже разглядел — было выгравировано понемецки: «На память Паулю в рождество», и ногой забросал его снегом.

— Ловко вы его укокошили, — одобрительно произнес Славка.

— Беги домой! — строго приказал ему Дубов, слыша, как на улицах снова с сухим треском стали взрываться мины.

Славка, шаркая валенками, побежал обратно. У обрыва Дубов увидел Алешу.

Нет еще наших, — тревожно сообщил тот. — Прошел до оврага и дальше… Не видно ни души…

— Ну, ничего. В крайнем случае мы и одни. Открыв дверь в помещение городской управы. Дубов прислушался. Все было тихо. Он зажег лампу, проверил, плотно ли зашторены окна, осмотрел внимательно все закоулки и чулан в коридоре. В просторной комнате, кроме длинного стола, покрытого зеленым сукном, стульев да портрета Гитлера на стене, ничего не было.

«Что же, подождем», — подумал Дубов, мысленно намечая, что делать дальше.

Внизу скрипнули ступеньки. Кто-то торопливо поднимался на второй этаж. Дубов насторожился, держа револьвер в кармане наготове.

В комнату вошел в своем порыжелом пальто с полуоторванным рукавом Ковалев.

Он тяжело дышал, видно торопился, но глаза у него задорно, молодо блестели.

— Все в порядке! — сообщил он. — Кому чуток сказал пораньше, кому — попозже. Так что все придут. — Он хмыкнул и засмеялся, видимо очень довольный собой.

Дубов подошел к Ковалеву, крепко пожал его сухую горячую руку.

— Спасибо, Прохор Оидорович, — сказал он потеплевшим, дрогнувшим голосом. — А теперь иди… Посмотришь на улице. В случае чего… понятно?

Ковалев кивнул головой.

— Уж очень мне надоела моя должность, — пожаловался он, но, увидев, быстрый, просительный взгляд Дубова, заторопился: — Иду, иду… Теперь уж последние денечки, — забормотал он, нахлобучивая на голову шапку.

Спустившись вниз, он заметил у забора парнишку в рваной шубейке и в огромных валенках.

— Ты чего здесь? — подозрительно спросил Ковалев. Но тут из ворот выдвинулось еще несколько пареньков.

— Проходи, дядя, — серьезным, предостерегающим тоном посоветовал кто-то из них. — А то плохо будет…

Ковалев, удивленно пожав плечами, засеменил к комендатуре-следить, как бы кто не предупредил немцев, что партизаны находятся в городе.