Избранное - Ван Мэн

Однажды я купил тебе, дочка, хорошенькую шерстяную шапочку. Она тебе очень понравилась — я увидел это по твоим глазам, но я тут же понял, что ты ее все равно не наденешь, а потихоньку куда-нибудь запрячешь и будешь украдкой доставать ее и рассматривать. Приняв подарок, ты, точно так же как твоя мать, в том же самом тоне, высказалась: «Лишние расходы!» А однажды я купил торт, и Ни Цзао тут же спросил, сколько он стоит, но, узнав цену, осуждающе заявил: «Лишние расходы!» Вот какими становятся дети с самого юного возраста. Я то и дело вдалбливаю вам, уговариваю вас: измените себя, работайте над собой, измените свою жизнь! Если вы себя не измените, лучше вовсе не жить! То, что у вас, — это не жизнь, а жалкое прозябание!

Ни Учэн внезапно поднялся из-за стола. Кусок не лез ему в горло. «Наелся!»

О господи! А сколько еще проблем: работа, зарплата, философия, политика, антияпонская война, здоровье, настоящая любовь, о которой он мечтал всю свою жизнь и которую так и не встретил. А еще заботы о деньгах, которые где-то надо взять в долг; о счетах, которые следует оплатить. Правда, возможно, найдется какой-то выход, какой-то иной путь в жизни, иной выбор? Увы! Вокруг один мрак и бестолковщина. И в этом огромном мире для него уже нет другого пути! А его возвышенные идеи? Сможет ли он их когда-либо осуществить? Нужно ли тянуть дальше эту жизнь любой ценой? Способен ли он продолжать свое низменное существование? Нет, лучше умереть, чем так жить… Но он так боится смерти… Скотина!

Очередная схватка, и снова холод сковывает сердце. Почему он, Ни Учэн, скотина? Ах да! Он вспомнил: у Цзинъи снова растет живот.

Третий ребенок! Третье существо, лишенное души, правильных условий для воспитания. Нет никакой уверенности, что она когда-нибудь обретет то и другое в будущем. Значит, появится еще один его враг! Свидетельство его постыдного безмолвия, бессилия, безнадежности. Проклятое пузо — чтоб ты лопнуло!

Ско-ти-на! Ха-ха-ха!

Это хохот жены и детей, которые продолжают энергично уписывать овощную похлебку. Они не обратили ни малейшего внимания на его «наелся!». Это над ним, наверное, они сейчас смеются. После того как он вышел из-за стола, атмосфера за столом сразу же стала свободной и непринужденной.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Обладая довольно скромными познаниями в области естественных наук, Ни Учэн тем не менее с большим интересом и даже жадностью внимал рассуждениям на научные темы.

Однажды во время беседы с Ши Фуганом у них зашла речь о русском физиологе и психологе Павлове и о его опытах с животными. Ши Фуган рассказал Ни Учэну, как ученый вешал перед собакой кусок говядины, а потом звонил в колокольчик, тем самым сообщая животному, что его ждет пища. Собака по сигналу колокольчика бросалась к куску, однако, когда она добиралась до мяса, человек убирал кусок, и собака оставалась без мяса. Опыт делали несколько раз.

— И знаете, собака в конце концов подохла! — закончил рассказ Ши Фуган. Он говорил по-китайски совершенно свободно, даже с некоторым изяществом, очень точно употребляя каждое слово. Он строго соблюдал интонацию и четыре тона, что другим давалось с большим трудом.

— Такой подопытной собакой являюсь я! — заключил мрачно Ни Учэн.

Ши Фуган остолбенел. Его большие серые глаза надолго задержались на лице собеседника, после чего он вежливо рассмеялся.

— Я люблю Китай и китайскую культуру, — продолжал он вещать на безукоризненном китайском языке. — Взгляните! Сколько древних цивилизаций погибло, разрушилось, от них остались лишь воспоминания, и только культура Китая, древняя, совершенно самостоятельная, единственная сохранилась в целости. Она обладает своей спецификой и уникальностью, которые состоят в ее, так сказать, изначальной завершенности, способности к изменению по своим законам. — Ши Фуган сделал паузу и глубоко вздохнул. — Вы не должны впадать в отчаяние. Китай сейчас расчленен на части, к тому же…

Ни Учэну не слишком понравился ход мыслей собеседника, как и его «столичный говор» с этим вступлением: «Взгляните!» Но Ни Учэна покоряла манера собеседника держаться. Он был просто упоен ею.

— Но хотя Китай раздроблен, культура его остается единой, что, кстати сказать, прекрасно понимают японцы, которые стремятся прежде всего завоевать симпатии китайцев, чтобы установить свое господство в Китае. Неспроста они подчеркивают свое уважение к Конфуцию.

— Но есть еще Яньань, Восьмая армия, коммунисты…

— Вряд ли мы с вами их хорошо понимаем! Это, по всей видимости, горячие головы, безумцы, которые устраивают невесть что! Им нужен сейчас не Конфуций, им нужен Маркс. Но я считаю, что они не так-то просты, как кажется на первый взгляд, ведь недаром они прошли выучку в Третьем Интернационале! Вполне возможно, что они добьются известного успеха и тогда смогут сами решить, как им лучше использовать Конфуция… В общем, у меня нет никаких сведений о том, что они выступают против Конфуция… Яростнее всего, пожалуй, против Конфуция ополчились леваки-догматики. Поверьте, брат мой, что в грядущие сто, а то и больше лет в Китае вряд ли появится политический деятель, человек достаточно разумный и с хорошей головой, который рискнет отвергнуть Конфуция, если он, конечно, занимается политикой внутри самого Китая.

— Но… — Ни Учэн осекся, не зная, что сказать. Логика европейца была убийственной. За те три года, что Ни Учэн провел за границей, он не встречал человека, подобного Ши Фугану. — Но вспомните Гегеля. Какое счастье, сказал он, что книги Конфуция не переведены на немецкий язык, иначе дело было бы для немцев плохо. — Ни Учэн как будто нашел удачный аргумент в споре.

— Это потому, что Гегель не разбирался в восточной философии. — На лице Ши Фугана появилась все та же вежливая улыбка. Он был неколебим, как гора Тайшань. — Между прочим, Лейбниц говорил совершенно иначе. Он, к примеру, утверждал, что китайская философия во главу угла ставит самого человека и человеческие взаимоотношения и учит, что все зависит от того места, которое занимает человек в жизни. Человек прежде всего исполняет свой моральный долг и сдерживает себя, дабы установить гармонию в межчеловеческих отношениях. Скажем, Кунцзы. Ведь он свою идею «ли» — «церемония», «этикет» — распространил на всю политику. Правление, основанное на этикете, — мысль поразительная, потрясающая. Как раз именно этого не хватает Европе. А ведь, казалось бы, совсем простая истина. Или, к примеру, вот это: «Отец должен быть милостив, а сын почтителен». Или: «Почитай Учителя, цени Путь Дао!» Или еще: «Не навязывай другим того, чего не хочешь сам!»… и прочее. Не удивительно, что именно в Европе разразились две мировые бойни.

— Ты не знаешь реальной обстановки, — возразил Ни Учэн. Он намеренно не сказал «вы», как это принято в Пекине. — В каждом доме, в каждой семье — грязь и мерзость. О какой почтительности, верности, справедливости может идти речь?! Какие тут церемонии, откуда сдерживающая стыдливость?

— Все это оттого, что западные нравы постепенно распространились на Восток. Китайской культуре угрожает распад… В моей стране некоторые ученые задают вопрос: «Почему в Китае царит хаос?» Ответ сводится к тому, что «в Китае свергли хорошего государя!».

Извините, но я хочу закончить свою мысль. Я изучал китайскую историю и пришел к выводу, что деспотов в Китае было вовсе не так уж много. Большинство императоров великолепно разбирались в вопросах гуманного правления. Они старались создать «чистую гармонию» в политике. Они, как говорили в те времена, «любили народ, как свое дитя»… — Ши Фуган понизил голос и с подчеркнутой торжественностью продолжал: — Я уверен, что грядущий Китай непременно возродит свою национальную культуру, независимо от тех перемен, какие произойдут в структуре общества. Только твердо стоя на платформе национальной культуры, философии и психологии, Китай сможет сыграть важную роль в мире. В последующие несколько десятилетий у вас в Китае, очевидно, произойдут колоссальные перемены, однако до тех пор, пока Китай останется самим собой, он в своих глубинах будет сохранять неизменно присущие ему качества и особенности. Взгляните, почтенный брат, ведь ни японцы, ни милитаристы, ни революционеры так и не смогли уничтожить культурные традиции Китая!

Ни Учэн, подражая Ши Фугану, вежливо засмеялся, демонстрируя всем своим видом повадки благородного мужа. Что ответить собеседнику? Если бы перед ним сейчас сидел такой же, как он, китаец, пусть даже господин Ду (которого, кстати сказать, он очень уважает, потому что, снабдив Ни деньгами, тот не торопится востребовать их обратно), то он, Ни Учэн, на эти слова лишь презрительно хмыкнул бы, оценив их тем самым как «чушь» и «идиотство». Однако эти слова высказал не кто иной, как европеец, одетый в коричневый европейский костюм, пьющий кофе, порой даже кофе с коньяком. От него распространялся запах дорогого одеколона. Его пальто было сшито из добротной твидовой ткани. А с каким изяществом и благородством он танцует румбу и танго! Этот человек с легкостью необыкновенной вступает в контакт с китайцами — соотечественниками Ни Учэна, причем самыми разными. У него есть возлюбленная, живущая в Тяньцзине, девушка особого склада и весьма незаурядная. Она из хорошей семьи, окончила институт, владеет иностранными языками, но умеет также петь арии из Пекинской оперы. Поговаривают, что они собираются пожениться… Что до Ши Фугана, то он просто помешан на китайской культуре. Для себя он даже изобрел прозвище на древний манер: «Хозяин Кабинета Устремленного вдаль». Он рассказывает, что в его европейском доме висит деревянная табличка, украшенная тремя знаками: «Кабинет Устремленного вдаль». У одного мастера национальной живописи Ши Фуган заказал китайскую печать. Каждый день в течение часа он практикуется в искусстве каллиграфии, объясняя свое пристрастие тем, что каллиграфия благотворно влияет на работу головного мозга, хорошо воздействует на нервную систему и пищеварение. Когда он заболевает, он непременно обращается к китайским врачевателям и принимает только китайские снадобья. Он даже купил два железных шара, которые делают в Баодине; катает их в ладони для улучшения кровообращения и упругости мышц… Но, главное, Ши Фуган необыкновенно умен. Он свободно пишет по-немецки и по-английски, легко общается с людьми на иностранных языках. Он бегло болтает по-китайски, а сейчас учит еще и японский язык. В настоящее время в Китае идет война, а он приехал в Китай. В беседах с Ни Учэном он почем свет клянет Гитлера (правда, на ухо), заодно поругивает Сталина и Россию. Разъезжая по Китаю, он повсюду переписывает надписи со стел и памятников досунского времени — совершенно никому не нужные, как считает Ни Учэн. Ши Фуган предложил Ни Учэну и еще нескольким друзьям издавать научный журнал. Ши Фуган всегда находится в отличном настроении, но становится особенно радостным и оживленным, когда речь заходит о китайской культуре. С таким же воодушевлением Ни Учэн разглагольствует о европейских философах и унитазах, содержимое которых смывается водой. В эти моменты дух Ни Учэна воспаряет ввысь.