Джек Лондон. Собрание сочинений в 14 томах. Том 10 - Джек Лондон

Надеюсь только, что я не разобью о него свои кулаки, — помолчав, добавил он.

Настал и прошел полдень, а они все плавали, окруженные морем и небом. Ласковое дыхание затихающего пассата освежало их, и они мерно покачивались в мягкой зыби летнего океана. Однажды альбатрос заметил их и часа полтора парил над ними, величаво взмахивая крыльями. А в другой раз в нескольких ярдах от них проплыл огромный скат футов в двадцать длиной.

На закате Минни начала бредить — тихо и жалобно, как ребенок. Дункан смотрел, слушал, и в глазах его застывала безнадежность; он мучительно думал о том, как сократить часы наступающей агонии. Именно об этом он думал, когда, поднявшись на высокой волне, еще раз оглядел горизонт; и то, что он увидел, заставило его вскрикнуть.

— Минни! — Она не ответила, и он несколько раз громко, как только мог, окликнул ее. Ее глаза открылись, но она была еще в полуобморочном состоянии. Он хлопал ее по рукам, пока от боли она не пришла в себя.

— Вот он, этот шанс из миллиона! — крикнул он. — Пароход, и идет прямо на нас! Черт побери, да это крейсер! Я знаю, это «Аннаполис», который везет астрономов из Тутуванги.

Консул Соединенных Штатов Лингфорд был пугливым старичком, и за два года службы в Ату-Ату ему не доводилось слышать о столь беспрецедентном случае, о каком рассказал ему Бойд Дункан. Последнего, вместе с женой, высадил здесь «Аннаполис», который тотчас же отправился со своим грузом астрономов дальше, на Фиджи.

— Это хладнокровное, обдуманное покушение на убийство, — сказал консул Лингфорд. — Правосудие доберется до него. Я не знаю точно, как поступить с этим капитаном Детмаром, но если он появится в Ату-Ату, можете не сомневаться — им займутся, им… э… им займутся. Я между делом пороюсь в своде законов. А пока не откушаете ли вы у меня с вашей супругой?

Дункан собирался принять приглашение, как вдруг Минни, которая поглядывала в окно на пристань, подалась вперед и коснулась руки мужа. Он посмотрел в ту же сторону и увидел «Сэмосет» с приспущенным флагом [34], — яхта разворачивалась и стала на якорь всего лишь в сотне ярдов от них.

— Вот моя яхта, — сказал Дункан консулу. — И моторная лодка у борта… капитан Детмар спускается в нее. Если я не ошибаюсь, он направляется сюда сообщить о нашей гибели.

Нос моторной лодки уперся в белый песок, и, оставив Лоренцо возиться с машиной, капитан Детмар прошел по пляжу и зашагал тропинкой к консульству.

— Пусть рассказывает, — сказал Дункан. — А мы с вашего разрешения пойдем в соседнюю комнату и послушаем.

И через приоткрытую дверь он и его жена слушали, как капитан Детмар, со слезами в голосе, описывал гибель своих хозяев.

— Я тут же повернул и прошел по тому самому месту, — заключил он. — Их нигде не было видно. Я звал и звал — никакого ответа. Я лавировал там целых два часа, а потом остановился ждать до рассвета и крейсировал весь день, выставив на мачтах двух дозорных. Это ужасно. Я в отчаянии. Мистер Дункан был превосходный хозяин, и я никогда…

Но ему не пришлось закончить фразу, потому что в эту минуту «превосходный хозяин» появился перед ним, а в дверях он увидел Минни. Бледное лицо капитана Детмара совсем побелело.

— Я сделал все, чтобы подобрать вас, сэр, — начал он.

Вместо ответа — а может быть, это был именно ответ — кулаки Дункана обрушились справа и слева на физиономию капитана Детмара. Капитан отлетел к стене, однако устоял на ногах и, пригнув голову, кинулся на своего хозяина, но получил удар прямо между глаз. Теперь Детмар упал, увлекая за собой пишущую машинку.

— Это не дозволительно! — взвизгнул консул Лингфорд. — Прошу вас, прошу вас прекратить это!

— Я заплачу за испорченную мебель, — ответил Дункан, обрабатывая кулаками глаза и нос Детмара.

Консул Лингфорд в волнении прыгал вокруг них, как мокрая курица, а в это время мебель его кабинета превращалась в щепки. Он даже схватил Дункана за руку, но получил толчок в грудь и, задыхаясь, отлетел в другой конец комнаты. И тогда он воззвал к Минни:

— Миссис Дункан, пожалуйста, прошу вас, не попытаетесь ли вы сдержать вашего мужа?

Но она, бледная и дрожащая, решительно покачала головой, не спуская глаз с дерущихся.

— Это возмутительно! — кричал консул Лингфорд, увертываясь от катающихся по полу противников. — Это оскорбление правительства, правительства Соединенных Штатов! Предупреждаю вас, это не останется без последствий. Прошу вас, прекратите, мистер Дункан. Вы его убьете. Прошу вас. Прошу вас, прошу…

Но тут треск разлетевшейся на куски высокой вазы с пунцовой тропической мальвой заставил его онеметь.

И вот настал момент, когда капитан Детмар не мог уже подняться на ноги. Он сумел лишь встать на четвереньки и, тщетно пытаясь выпрямиться, растянулся на полу. Дункан толкнул ногой стонущего Детмара.

— Ничего, — заявил Дункан. — Я избил его не сильней, чем он сам в свое время избивал матросов.

— Великий боже, сэр! — Консул Лингфорд в ужасе уставился на человека, которого он пригласил к обеду.

Дункан с трудом подавил невольный смешок.

— Я приношу извинения, мистер Лингфорд, приношу самые нижайшие извинения. Боюсь, что я позволил себе несколько увлечься.

Консул Лингфорд судорожно глотал воздух, взмахивая руками.

— Несколько, сэр? Несколько? — с трудом выдавил он наконец.

— Бойд, — тихо позвала Минни. Он оглянулся и посмотрел на нее.

— Ты прелесть, — сказала она.

— А теперь, мистер Лингфорд, когда я рассчитался с ним, — сказал Дункан, — передаю то, что осталось, вам и правосудию.

— Вот это? — в ужасе спросил консул Лингфорд.

— Вот это, — ответил Бойд Дункан и с грустью взглянул на свои разбитые кулаки.

Война

Это был молодой человек лет двадцати четырех — двадцати пяти, не больше, и он сидел бы на лошади с небрежной грацией юности, если бы им не владели озабоченность и страх. Черные глаза его бегали во все стороны, ловя каждое движение ветвей и сучьев, среди которых порхали птицы; он пристально всматривался вдаль, оглядывая постоянно меняющиеся ряды деревьев и кустов, и то и дело переводил взор на густые заросли, окаймлявшие с обеих сторон дорогу. Он обшаривал глазами лес и в то же время прислушивался, хотя кругом царила тишина, нарушаемая лишь далеким гулом тяжелых орудий, стрелявших где-то на западе. Этот монотонный гул стоял у него в ушах уже много часов, и он мог бы обратить на него внимание только в том случае, если бы гул прекратился. Теперь же его занимало лишь то дело, которое он безотлагательно должен был исполнить. Через луку его седла был перекинут карабин.

Нервы его были настолько напряжены, что взлетевший из-под ног лошади выводок перепелов заставил его вздрогнуть: он машинально натянул поводья и вскинул карабин почти к самому плечу. Однако, опомнившись, он стыдливо улыбнулся и поехал дальше. Он был так озабочен, так поглощен предстоящим делом, что даже не вытирал пота, который щипал ему глаза и скатывался с носа, капая на седло. Лента его кавалерийской шляпы промокла от пота до нитки. Чалая лошадь под ним тоже вся была в поту. Солнце стояло в зените, день был жаркий и совершенно безветренный. Даже птицы и белки не смели показаться на солнцепеке, прячась в лесной тени.

И всадник и его конь были усыпаны древесными листьями и желтой пыльцой, так как на открытые места юноша выезжал только в случае необходимости. Он все время старался держаться под защитой деревьев и кустов, и всякий раз, когда ему надо было пересечь поляну или голый склон горного пастбища, он останавливал лошадь и внимательно оглядывал место. Пробирался он все время на север, хотя и часто сворачивал в сторону; по-видимому, с севера и грозила ему опасность, навстречу которой он двигался. Он не был трусом, но, обладая мужеством обыкновенного цивилизованного человека, хотел жить, а не искал смерти.

Взбираясь по узкой пастушьей тропе на гребень невысокой горы, он попал в такую чащобу, что был вынужден спешиться и вести лошадь под уздцы. Когда тропинка повернула к западу, он оставил ее и, держа путь снова на север, поехал вдоль поросшего дубняком гребня горы.

За перевалом начался спуск столь крутой, что юноша продвигался зигзагами, скользя и спотыкаясь среди опавшей листвы и цепких виноградных лоз, но при этом он все время следил, чтобы шедшая за ним лошадь не сорвалась и не свалилась на него. Пот стекал по его лицу ручьями, едкая цветочная пыльца, попадая в ноздри и рот, усиливала жажду. Путник старался двигаться совершенно беззвучно, но это ему не удавалось, и он то и дело замирал на месте, судорожно вдыхая знойный воздух и прислушиваясь, нет ли внизу какой опасности.

Одолев спуск, он очутился в долине, покрытой таким густым лесом, что невозможно было определить, где она кончалась. Местность здесь позволяла ехать верхом, и юноша вновь сел на лошадь. Перед ним уже не было узловатых, искривленных горных дубков — тут, на влажной и жирной земле, росли стройные, высокие деревья с мощными стволами. Время от времени встречались и сплошные чащобы, но их легко было объехать по живописным, словно в парке, прогалинам: тут, пока не началась война, пасся скот.