Сталин без лжи. Противоядие от «либеральной» заразы - Игорь Пыхалов

За девять лет своего командования Блюхер так и не удосужился соорудить автомобильную дорогу вдоль Транссибирской магистрали. В результате в случае серьёзной войны достаточно было японским диверсантам взорвать пару мостов или тоннелей, чтобы полностью дезорганизовать снабжение советских войск. Впоследствии новый командующий Дальневосточным фронтом генерал И.Р. Апанасенко построит такую дорогу всего за полгода [804] .

Вверенные попечению Блюхера войска постепенно деградировали. Вместо боевой подготовки красноармейцев постоянно отвлекали на разнообразные хозяйственные работы. Когда в мае 1938 года, в преддверии возможного конфликта с японцами, из Москвы категорически потребовали вернуть к 1 июля всех откомандированных бойцов в свои части, это сделано не было. Танкисты не знали своих машин, авиация ОКДВА также отличалась низкой боеспособностью.

Между тем, в Москву из года в год шли бодрые рапорты об успехах, росте боевой и политической подготовки воинов-дальневосточников. В таком же духе был выдержан и многочасовой доклад Блюхера, сделанный им на заседании Главного военного совета 28–31 мая 1938 года.

Утром 13 июня 1938 года к японцам перебежал начальник управления НКВД по Дальневосточному краю комиссар госбезопасности 3-го ранга Генрих Люшков. Выслуживаясь перед новыми хозяевами, он подробно рассказал о дислокации советских войск, о кодах, применявшихся в военных сообщениях, передал прихваченные с собой шифры радиосвязи, списки и оперативные документы.

Два дня спустя японский поверенный в делах в СССР Ниси, явившись в наркомат иностранных дел, официально потребовал вывода советских пограничников с высот в районе озера Хасан и передачи указанной территории японцам. 20 июля японский посол в Москве М. Сигэмицу повторил притязания своего правительства. При этом он заявил, что если условия Японии не будут выполнены, она применит силу.

Советское руководство прекрасно сознавало, что на подобные требования может быть лишь один адекватный ответ. 22 июля нарком обороны К.Е. Ворошилов отдал директиву о приведении Дальневосточного фронта в боевую готовность. Однако подобный оборот событий отнюдь не вызвал энтузиазма у Блюхера, поведение которого в сложившейся ситуации больше всего напоминало поведение общественника Бунши из фильма «Иван Васильевич меняет профессию», готового сдать Кемскую волость шведам, лишь бы те оставили его в покое.

Мечтая поскорее вернуться к бутылкам и молодой жене, маршал решил самовольно заняться «мирным урегулированием» конфликта. 24 июля, втайне от своего собственного штаба, а также от находившихся в Хабаровске зам. наркома внутренних дел Фриновского и зам. наркома обороны Мехлиса он отправил комиссию на высоту Заозёрная. В результате «расследования», произведённого без привлечения начальника местного пограничного участка, комиссия установила, что в возникновении конфликта виновны наши пограничники, якобы нарушившие границу на 3 метра. Совершив этот достойный нынешних «миротворцев» вроде Шеварднадзе и Лебедя поступок, Блюхер отправил телеграмму наркому обороны, в которой потребовал немедленного ареста начальника погранучастка и других «виновных в провоцировании конфликта». Однако эта «мирная инициатива» не встретила понимания в Москве, откуда последовало строгое указание прекратить возню с комиссиями и выполнять решения Советского правительства об организации отпора японцам.

Тем временем, рано утром 29 июля две японские роты перешли государственную границу, атаковав наш пограничный пост на высоте Безымянная, обороняемый 11 пограничниками. В ходе ожесточённого боя им удалось овладеть высотой, однако подошедший резерв пограничников и стрелковая рота выбили японцев обратно.

Два дня спустя последовала новая попытка. В 3 часа утра 31 июля японцы открыли артиллерийский огонь и силами двух пехотных полков перешли в наступление на высоты Заозёрная и Безымянная, которые и были ими заняты после четырёхчасового боя. Произошло это в основном из-за того, что не было принято действенных мер для поддержки пограничников полевыми войсками, которые в этот момент находились в 30–40 км от района боёв.

Тем временем Блюхер фактически саботировал организацию вооружённого отпора вторгшимся агрессорам. Дело дошло до того, что 1 августа, при разговоре по прямому проводу Сталин задал ему риторический вопрос: «Скажите, товарищ Блюхер, честно,  – есть ли у вас желание по-настоящему воевать с японцами? Если нет у вас такого желания, скажите прямо, как подобает коммунисту, а если есть желание, я бы считал, что вам следовало бы выехать на место немедля» [805] .

Однако выехав на место событий, маршал только мешал своим подчинённым. В частности, он упорно отказывался использовать против японцев авиацию под предлогом опасения нанести урон мирному корейскому населению сопредельной полосы. При этом, несмотря на наличие нормально работающей телеграфной связи, Блюхер в течение трёх суток уклонялся от разговора по прямому проводу с наркомом Ворошиловым.

Выбить японские войска с нашей территории было поручено 39-му стрелковому корпусу. Командиром его по приказу из Москвы был назначен комкор Г.М. Штерн, бывший до этого у Блюхера начальником штаба. 2–3 августа была предпринята попытка взять обратно захваченные высоты, которая закончилась неудачей. Наконец, 6 августа, подтянув дополнительные силы, советские войска перешли в решительное наступление и к 9 августа очистили нашу территорию от японцев. На следующий день японское правительство предложило начать переговоры и 11 августа боевые действия между советскими и японскими войсками были прекращены.

Анализируя ход военных действий, следует отметить, что советские войска выступили к границе по боевой тревоге совершенно неподготовленными. Ряд артиллерийских батарей оказались в зоне боевых действий без снарядов, запасные стволы к пулеметам заранее не были подогнаны, винтовки выдавались непристрелянными, а многие бойцы и даже одно из стрелковых подразделений 32-й дивизии прибыли на фронт вовсе без винтовок. Командирам и штабам не хватало карт района конфликта. Все рода войск, в особенности пехота, обнаружили неумение действовать на поле боя, маневрировать, сочетать движение и огонь, применяться к местности, изобилующего горами и сопками. Танковые части были использованы также неумело, вследствие чего понесли большой урон в материальной части.

В результате советская сторона потеряла убитыми, умершими от ран и пропавшими без вести 960 человек, ранеными и заболевшими – 3279 человек [806] . Японские потери составили 650 человек убитыми и около 2500 ранеными [807] . Если учесть, что советские войска использовали авиацию и танки, а японцы нет, соотношение потерь должно было быть совсем другим.

А ведь боевые действия шли при полном нашем господстве в воздухе. В частности, вечером 6 августа по японским позициям отбомбились 60 тяжёлых четырёхмоторных бомбардировщиков ТБ-3. По свидетельствам очевидцев, эффект применения туполевских машин был потрясающий. Вот что вспоминал позднее командир орудия сержант Тосио Огава:

«Когда я увидел надвигающуюся армаду четырехмоторных русских самолётов мне стало не по себе. Я сразу понял, что многие из нас после этой бомбёжки вряд ли увидят завтрашний рассвет. Признаюсь, мне стало страшно. С приближением тяжёлых бомбардировщиков гул их моторов становился всё более давящим и, оглянувшись, я заметил, как многие мои товарищи мечутся в поисках укрытий. Некоторые ложились на землю лицом вниз и затыкали уши, кто-то сворачивался калачиком, другие, не выдержав напряжения, бросились в бежать в тыл. Троих из них тут же застрелили офицеры штаба нашего дивизиона, а одному мечом отрубил голову лейтенант Итаги.

К сожалению, более или менее должным образом были оборудованы только передовые позиции на господствующих высотах, а наш гаубичный дивизион находился практически на ровном месте. Ситуация усугублялась тем, что наши офицеры были не меньше нас, рядовых, потрясены разворачивающейся трагедией и сами не знали, что надо делать. Видимо, в вышестоящих штабах посчитали, что не стоит информировать личный состав строевых частей о возможностях авиации противника.

Тем временем, самолёты оказались над нашими головами, и в следующее мгновение мы услышали нарастающий свист падающих бомб. Их было так много, а вой рассекаемого фугасками воздуха нарастал так быстро, что уже через пару секунд в нём потонули звуки выстрелов наших немногочисленных зениток.

Спустя мгновение на нас обрушился ураган бомбовых разрывов. Наши позиции трясло как при 12-бальном землетрясении. Первый удар взрывной волны я встретил напрягшись, но затем меня швыряло, как тряпичную куклу, и только в первый момент я почувствовал боль от того, что при падении ударился коленом о землю. Меня подбрасывало раз за разом, а я даже не пытался удержаться на земле, хватаясь за камни и малейшие неровности грунта. Все мои мышцы были как будто из сырой глины. Я хотел посмотреть, что происходит вокруг меня, но ничего не увидел, так как всё вокруг заволокло пылью и дымом, сквозь который то впереди, то где-то сбоку вспыхивали молнии всё новых и новых разрывов. Видимо я был сильно контужен, так как ничего не слышал. Впрочем, вряд ли в то момент я хотел что-то слышать. В голове билась только одна мысль: когда же закончится весь этот ужас? Однако он продолжался как ни в чем не бывало и в какой-то момент как далёкая надежда мелькнула мысль, что запас бомб на самолётах не бесконечен.