Тучи на рассвете (роман, повести) - Аркадий Сахнин

— Кто тебе сказал, — спросил он, — что всю власть, которую завоевали здесь русские собственной кровью, они передадут нашему народу?

— А вот кто, — не задумываясь ответил Сен Чель, доставая из сумки какую-то бумагу. — Слушайте обращение советского командования. Это писали те люди, которые разгромили самураев и помогли освободить нашу страну.

И он начал читать обращение…

— Понимаете, что это значит, — оторвался от чтения Сен Чель. — Это значит, что теперь все будут решать Народные комитеты, избираемые всем трудовым населением. Всю землю Временный Народный комитет передает крестьянам. Каждый получит два или три тенбо земли бесплатно, чтобы хватило прокормить всю семью…

И тут началось такое, что даже Сен Чель не смог успокоить людей. Но старый Дзюн поднял вверх обе руки и пошел к телеге. Ему помогли взобраться на нее, и крестьяне смолкли. И хотя он был очень старый, в наступившей тишине голос его слышали все.

— Много раз наш народ поднимался на борьбу за свободу, — начал Дзюн. — Много корейской крови пролито на нашей земле. Гибли лучшие сыны народа, а свободы добиться не смогли. Я помню великое восстание в девятнадцатом году, в нем участвовало больше двух миллионов человек. Вы знаете, я честно боролся в те дни вместе с народом. Но кровью залили самураи наши мирные демонстрации, подавили стачки. Двадцать пять тысяч человек убитых и раненых остались на улицах и площадях. Тысячи и тысячи корейцев были арестованы и замучены в тюремных застенках.

Дзюн обвел взглядом всех собравшихся, будто спрашивал, помнят ли они все это. Люди скорбно кивали, подтверждая сказанное. Старый Дзюн продолжал:

— Сейчас во имя нашей свободы на нашей земле пролилась кровь русских братьев. Скажи им, — обернулся старик Дзюн к Сен Челю, — передай им, что мы не забудем их подвига. Пожми их благородные, сильные руки и скажи: если когда-нибудь им трудно станет, пусть рассчитывают и на нас, вечно благодарных им людей Кореи.

И снова загудела толпа. И в общем шуме все отчетливее раздавались крики о том, что надо собрать и послать русским богатырям и освободителям подарки. И так было велико это желание, что люди готовы были немедленно бежать домой и начать сбор, но Сен Чель остановил их.

— Это хорошее предложение, — сказал он. — И не вы одни так хорошо придумали. Весь наш народ стремится хоть как-то выразить свои горячие чувства. Но сначала надо выбрать комитет по распределению земли.

Пак Собан уже ничего не слышал. Люди что-то кричат, называют его имя, его выбирают в крестьянский комитет по распределению земли. Все это происходит будто не на самом деле, а в сказке. У него будет земля…

… На следующий день опять все собрались у колодца, уже без Сен Челя, который уехал в другую деревню, а еще через несколько дней помещик Ли Ду Хан позвал к себе Пак Собана.

С тяжелым чувством пошел Пак к своему бывшему хозяину. Чего ему надо? Потребует старый долг? Но ведь народная власть не признает этих долгов. Так говорилось на сходках, так написано в бумаге, вывешенной на дереве возле колодца.

Пак Собан шел, и все больше нарастало в нем возмущение. Ему хотелось крикнуть этому Ли, что тот не смеет больше вызывать людей к себе. Разум подсказывал ему, что Ли не властен больше над ним, но вернуться он не мог. Пак шел, твердо решив дать Ли Ду Хану достойный отпор. Пусть теперь сам трудится на своем участке. По новому закону помещику дадут столько земли, сколько он сможет обработать сам, без помощи батраков.

Помещик встретил Пака возле усадьбы и повел его к себе не через западные ворота, где обычно проходят батраки и издольщики, и даже не через восточные, куда вход разрешался лишь родственникам и приятелям Ли Ду Хана. Он провел его через главные, центральные ворота, что раскрываются только для самого помещика и особо почетных гостей.

Пак Собан ожидал упреков, требований, наконец, угроз и решил защищаться. Сегодня он выскажет Ли Ду Хану все, что накопилось на душе за долгие годы.

Многое собирался сказать Пак. Но первым начать он не мог. Ведь его встретили ласковый прием, и обильная еда, и сури за помещичьим столом.

Пак Собан присел на корточки, не решаясь опуститься на богато расшитую подушку, любезно пододвинутую ему хозяином.

Ли Ду Хан не торопился. Медленно достал большой, шитый шелком кисет, висевший у пояса на тугом шнурке, медленно набил табаком длинную трубку, предложил трубку и Паку. Из кувшинчика с высоким, узеньким горлышком он торжественно налил сури в маленькие фарфоровые чашечки. И странно, как только белая чашечка наполнилась сури, на донышке проступило и явственно обозначилось изображение смеющейся гейши. Сначала Пак даже испугался, но тут же вспомнил, что ему рассказывали о таких волшебных сосудах, имевшихся в каждом богатом доме.

Ли Ду Хан поднял чашечку и пригласил гостя выпить.

Огрубевшей, узловатой рукой Пак взял хрупкий крошечный сосуд. Пальцы едва удерживали тонкий фарфор, а гейша смотрела ему прямо в глаза и смеялась над ним.

Ли Ду Хан повел свою речь издалека. Он спросил, как здоровье жены Пака, нет ли вестей от Мен Хи, ходил ли Пак поклониться праху своих родителей в первый день весны.

— Хорошие люди! — вздыхает Ли. — Мой отец говорил, что это были самые трудолюбивые и честные крестьяне в деревне. И сына они вырастили достойного, ничего не скажешь.

Долго говорил Ли Ду Хан. Он еще раз напомнил Паку, что никогда ни в чем не отказывал ему, давал в долг и семена и чумизу для детей и не раз спасал всю семью от голодной смерти. Вот и сейчас он позвал Пака, чтобы выручить из беды, что нависла над ним, из беды, которую Пак не видит.

Ли Ду Хан снова наполнил чашечки крепким сури и снова предложил выпить. Потом долго закусывал, ловко орудуя палочками, и улыбался каким-то одному ему известным мыслям. А Пак все явственнее чувствовал беду, хотя не мог понять, откуда она придет.

Отодвинув подушку, он сел на пол, потом снова устроился на корточках. Он пытался есть, но не мог. Ли хорошо видел, с каким нетерпением Пак ждет его слов, но, казалось, не замечал этого. Он предлагал гостю попробовать то одно, то другое блюдо, часто подливая сури, восторгался ароматом хурмы, так хорошо сохранившейся, словно ее только что сняли с дерева. И хотя никогда в жизни не приходилось Паку сидеть за таким богатым столом, еда не шла ему в рот.

— Что же за беда, господин Ли Ду Хан, ждет меня? — глухо спросил он, не совладав со своим нетерпением.

Лицо помещика стало серьезным. Он достал из-за пояса маленькое полотенце, тщательно обтер губы, подбородок и руки, аккуратно заправил полотенце на место и, опустив веки, заговорил:

— Пять тысяч лет прошло с тех пор, как боги создали Корею. Стара наша земля, и мудры ее законы. Пять тысяч лет урожай собирал тот, кто был хозяином земли.

Ли Ду Хан посмотрел на Пака, придвинулся к нему вплотную и, наклонившись к самому уху, зашептал:

— Верные люди сказали: когда в четвертый раз после разлива рек народится луна и весь рис будет собран, за ним придут. Кто дает землю, тот и забирает урожай.

Пак Собан отодвинулся от помещика. Что это он говорит? А тот продолжал:

— Подумай, Пак, слыхал ли ты когда-нибудь, чтобы землю давали даром? Вот на Юге крестьяне тоже получат землю, но выкуп за нее они будут платить несколько лет. Это — верное дело. Но как же можно, чтобы совсем бесплатно? Как мог поверить ты в это? Да найдись такой хозяин земли, кто согласился бы в убыток себе сдавать ее даже за треть урожая, с какой радостью каждый крестьянин пошел бы на это! А ты, легковерный, подумал, что так вот, ни за что дали тебе землю. Нет, брат мой, все свезут у тебя со двора, когда урожай соберешь. А не захочешь отдать — силой отберут. И уже не сможет старый Ли Ду Хан, как раньше, в трудную минуту прийти к тебе на помощь и накормить твою семью.

Словно паутиной обволакивалось сердце Пака. А почему, в самом деле, не берут выкуп за землю? Тяжелое сомнение начало закрадываться в его душу. Пусть назначили бы цену, и он постепенно откупил бы свой участок. Да что же это такое? Почему он не подумал об этом раньше? Что же теперь делать? Ли Ду Хан предлагает не брать землю. А как же без земли? Но и сеять боязно. Ведь помещик прав: только в раю все дают даром.

Хмельной от сури и горя, внезапно обрушившегося на него, брел Пак Собан домой. Тревожное чувство все сильнее охватывало его. Он шел и думал о земле. Но почему Ли стал таким добрым? Почему он позвал его, Пака, к богатому столу? Он ведь ничего не требовал, не заставлял работать на него, не напоминал про долг.

Возле своего дома Пак увидел Кан Сын Ки.

— Я к тебе, Пак.

— Идем, — сказал Пак, стараясь отогнать дурные мысли.

— Нет, я просто хотел сказать… — Кан замялся и, пряча глаза, закончил: — Я пока не буду брать землю, пусть меня не записывают.