Клеопатра - Стейси Шифф

Тем временем Прокулей приставил лестницу к окну, через которое втащили Антония, и забрался в мавзолей. За ним по стене залезли двое слуг. Оказавшись внутри, троица спустилась на один этаж и подкралась к Клеопатре. Хармион и Ирада заметили их первыми и закричали: «Клеопатра, несчастная, тебя хотят взять живьем!» Увидев римлян, Клеопатра выхватила кинжал, чтобы убить себя, но Прокулей опередил ее: бросившись вперед, он крепко обхватил царицу обеими руками, вырвал кинжал и обыскал ее одежду в поисках яда, продолжая со всей учтивостью говорить то, что ему велели. Клеопатре не следует вести себя опрометчиво. Она несправедлива и к себе, и к Октавиану. Почему бы не дать ему возможность проявить доброту и благородство? Ведь он «милосерднейший из полководцев», совсем как тот, чье окровавленное тело лежит этажом выше. Октавиан приставил к Клеопатре вольноотпущенника Эпафродита, дав ему четкие указания: «неотступно» следить, чтобы царица Египта не лишила себя жизни, «в остальном же обходиться с нею самым любезным образом и исполнять все ее желания». Клеопатра уже дважды пыталась убить себя, и от нее спрятали все, что можно было использовать для самоубийства. Скорее всего, тогда же из мавзолея вывезли все сокровища. Клеопатра получила все необходимое, чтобы приготовить Антония к погребению: ладан, кедровое масло и корицу. Два дня ушло на бальзамирование тела; Октавиан этому не препятствовал: он был не прочь заработать лишние очки, проявив великодушие к мертвому сопернику. Люди диктатора не тронули никого из приближенных Клеопатры, «дабы она не отчаялась и не причинила себе вреда». С ее детьми обращались хорошо. Шестнадцатилетнего Антилла, который прятался под ворохом одежды, выдал его собственный наставник, польстившись на крупный алмаз. Сын Антония укрылся в святилище, расположенном, судя по всему, за стенами Цезариума. Молодой человек умолял пощадить его, но люди Октавиана выволокли его наружу и отрубили голову. Наставник не мешкая снял с тела казненного драгоценный камень, за что его впоследствии распяли.

Клеопатре было позволено собственноручно похоронить Антония. Третьего августа состоялось поистине царское погребение, подготовленное царицей при содействии преданных Ирады и Хармион. От женщины того времени ожидалось, что на похоронах мужа она будет пронзительно кричать, биться в конвульсиях и царапать себя ногтями. Клеопатра так и поступила: к концу похорон ее грудь воспалилась и покрылась язвами от чрезмерных проявлений скорби. Началось заражение и лихорадка. Царица радовалась болезни: отказавшись от пищи, она теперь могла тихо умереть без участия римлян. Так она говорила своему врачу Олимпу, помощью и советами которого пользовалась много лет. Впрочем, Октавиан быстро заподозрил неладное. В его распоряжении было сокровище, не уступавшее в цене богатствам Клеопатры. Он «стал угрожать ей расправою с детьми», что, по признанию Плутарха, по своей эффективности не уступало ведению боевых действий. Клеопатра согласилась есть и лечиться.

К тому времени Октавиан уже успел проявить себя с лучшей стороны. Во второй половине дня первого августа, в день смерти Антония, он вступил в город, держа наготове небольшой свиток: диктатор по обыкновению заранее составил речь на латыни и велел перевести ее на греческий. В гимнасии, где проходили подношения, он поднялся на специально построенную трибуну. Собравшиеся александрийцы в ужасе упали ниц. Октавиан велел им встать и объявил, что не причинит им вреда. Он решил помиловать город по трем причинам: во-первых, ради его основателя Александра Великого, во-вторых, потому, что он восхищен его красотой, и в-третьих, чтобы угодить своему другу Арию, греческому философу, который в тот момент стоял рядом с ним. На самом же деле, как полагал Дион, Октавиан не хотел «нанести непоправимый ущерб столь большому числу людей, которые по разным причинам могли оказаться очень полезными для Рима».

События развивались стремительно. Клеопатра потребовала срочной аудиенции у Октавиана и встретилась с ним восьмого августа. Хотя в общих чертах описания этой встречи у Плутарха и Диона похожи, детали разнятся кардинально: Плутарх писал либретто для Пуччини, а Дион — для Вагнера. В обоих случаях художественного вымысла может оказаться больше, чем правды, но представление удалось на славу (и совсем не походило на то, что устроил Ирод). Плутарх описывает, как ослабевшая и растрепанная Клеопатра в одном хитоне лежала на простом ложе. Октавиан пришел к ней без предупреждения и, увидев его, она вскочила и бросилась ему в ноги. Неделя мучений не прошла для царицы даром: «Ее волосы и лицо были в полном беспорядке, голос дрожал, глаза потухли. Грудь ее покрывали кровоподтеки. Одним словом, телесное ее состояние, казалось, было ничуть не лучше душевного». Дион изображает гордую и величественную царицу, встретившую гостя в богатых покоях на изящной скамье. Траур «был ей к лицу». Когда Октавиан вошел, Клеопатра поднялась на ноги и оказалась лицом к лицу со смертельным врагом. Почти наверняка это была их первая встреча. Октавиан, если верить панегерикам в его честь, был хорош собой и нравился женщинам, ибо «лик его радовал взор», как позднее напишет Николай Дамасский. Клеопатра, должно быть, испытала облегчение. Как говорил Цицерон, «в страхе больше зла, чем в самом предмете, которого боятся». В конце концов перед царицей стоял всего лишь болезненный молодой человек небольшого роста, с взъерошенными светлыми волосами и добрым лицом, моложе ее лет на шесть, изъяснявшийся на корявом греческом, скованный и напряженный.

Если из кто двух историков и приукрасил действительность, то это Дион. Его рассказ излишне кинематографичен, слишком неправдоподобен даже для восточного царства. При всей любви к театральным эффектам, Клеопатра обычно не заходила так далеко. На скамье она якобы разложила бюсты и портреты Цезаря и его любовные письма, которые хранила на груди. Почтительно приветствуя победителя, она якобы хотела напомнить ему о том, что его приемный отец был когда-то ее возлюбленным. Дион утверждает, что Клеопатра даже прочла вслух отрывки из писем, старательно выбирая подходящие фрагменты. Она была застенчива, мила и утонченна. Ведь у них столько общего! Царица всегда была Риму другом и союзником, а корону получила из рук самого Цезаря. Октавиан наверняка слышал о почестях, которых она была удостоена? По ходу действия Клеопатра «обливалась слезами и целовала письма, а потом вновь и вновь падала на колени перед портретами Цезаря». Поднимая глаза, она бросала нежные взгляды на Октавиана, будто сравнивая старого Цезаря с новым. Царица показала себя соблазнительной, красноречивой и дерзкой, хотя, разумеется, диктатор держался с традиционной римской прямотой и простотой. Вся сцена у Диона построена на этом контрасте. Октавиан оставался непроницаем, чувственные взгляды его не трогали. Он всегда гордился своим пронзительным взором, но в этот раз избегал смотреть женщине в глаза, предпочитая разглядывать пол. Гость был немногословен, старался придерживаться заранее подготовленной речи, избегал разговора о судьбе Египта и царевичей. Увлеченный описаниями, Дион обходит молчанием кое-что другое: Клеопатра не просила благодарности за сдачу Пелузия или за передачу флота Антония, или за то, что это она вынудила его покончить с собой. Возможно потому, что на самом деле никого не предавала. Будь по-другому, она потребовала бы платы. В конце концов царица разрыдалась и бросилась в ногам Октавиана. Жизнь ей опостылела. Неужели в память об отце Октавиан не исполнит одну ее просьбу? Не позволит ей присоединиться к Антонию? Клеопатра молила: «Не откажи мне быть похороненной с ним, ибо я умираю из-за него, и мы будем рядом в самом Аиде». Но Октавиан был непреклонен. Он задумал грандиозный триумф, и египтянка была нужна ему живой.