47 отголосков тьмы (сборник) - Виталий Вавикин

С той ночи, когда я потерял старшего брата, прошел месяц. Все это время я жил с тяжелым осознанием того, что не смог защитить его от собственного отца. Чувство вины не давало мне спокойно спать, есть и вообще вести какой-то нормальный образ жизни. Но как бы плохо ни было мне, родителям было хуже. Месяц назад они объявили Кирилла в розыск и с тех пор каждый день терзались бессмысленными надеждами. Я знал правду и день за днем приходил к осознанию потери, учился мириться с ней. Родители же ждали невозможного, то предаваясь сокрушающей тоске, то вновь неистово веря в то, что любимый сын вернется.

Мои отношения с отцом дали такую трещину, что оставаться в родительском доме с каждым днем становилось все тяжелее. По просьбе мамы отец не стал настаивать на том, чтобы я был свидетелем по делу об исчезновении брата. Версия для полиции была сокращена и более-менее натянута до логичной правдивости. Я не собирался врать и отказываться от своих слов, а такую правду говорить опасно. Нас с братом могли обвинить в использовании наркотических веществ (тогда дело приняло бы совершенно другой оборот) или же могли настоять на серьезном медицинском исследовании моего психического здоровья. Мама хотела уберечь хотя бы одного сына.

Но было ли это возможно? Несколько дней назад я стал замечать, что мое тело начинает меняться. В 18 лет я ощущаю ужасную усталость даже после небольшого физического напряжения, зрение резко упало, на макушке появилась залысинка. Я знал, что прохождение через портал оставит свои последствия, но упорно верил, что смогу их избежать. Мне не посчастливилось появиться на свет красным игрушечным автомобильчиком, обычной вещью, которая не подлежала уничтожению после познания страшной тайны. Я родился человеком, а наш род не вызывал приятия и жалости у тех, кто обитал по ту сторону. Хотя чему тут было удивляться? Слабые, трусливые создания, которыми мы являемся, непригодны для того, чтобы нести на себе ответственность за посвящение в тайну. Мой отец лишь доказал это. Понимаю, поверить в рассказанное мной было сложно, но не давать воли своему безумию и гневу – вполне возможно. К сожалению, отец пошел по пути меньшего сопротивления и в тот вечер уверился в том, что имеет право «вытрясать правду из гребаного ублюдка». Он настолько крепко держался за привычное мироощущение, что ради этого готов был уничтожить любого, лишь бы остаться в знакомой реальности. «Мой сын пропал, наверное, он был наркоманом. Я убил старого бродягу, наверное, он и снабжал его наркотиками. Я отомстил ему за сына». Как просто разлеглось по гнилым полочкам все произошедшее.

Я не собирался продолжать дело брата. Конечно, я записал все то, что с нами произошло, сохранил фотографии. На основе анализа всех фактов я смог сделать некоторые выводы. Например, понял, откуда в Птичьем Морге появлялись мертвые птицы – портал был обширнее, чем казался сначала. В любом уголке мира мог скрываться вход – пространство пронизано дырами, в которые, как оказалось, очень страшно угодить.

Если быть честным с самим собой, я и не мог продолжать все это, даже если бы захотел. Мой организм с каждым днем менялся согласно новой вирусной программе, запущенной во время моего путешествия.

Также неотвратимо менялось и мое сознание. Я отказался от глупой идеи стать «крутым парнем», когда осознал, что это может сделать меня похожим на отца. Ведь грубость и прямолинейность была истинно его природой, природой, лишенной главного – способности видеть мир глубже.

Я знаю, что скоро меня покинет здравый смысл и тело мое неотвратимо изменится. Будет ли это смертью? Не знаю, как решат мои родители.

Слышу звон…

Тропинка живописно петляла вдоль заросшего ряской пруда. День был жарким, и я ловила себя на мысли, что готова искупаться даже в этой зеленой стоячей воде. Дорожная сумка неприятно терла вспотевшую под ее тугой ручкой кожу. Я остановилась, поставив сумку подле ног, – на внутреннем сгибе локтя остался мятый красный след, в узорах которого за время дороги успела набиться пыль. Идти оставалось всего 7-10 минут, но мне было до того противно ощущать себя грязной, перегретой и вымотанной, что я осторожно спустилась к самому пруду. Оживив цветущую воду ладонью, я зачерпнула немного и освежила руки по локти. Все же надо немного расслабиться. Я на месте – и спешка больше не нужна. Как только я осознала это, усталость и раздражение немного спали – я решила отдохнуть возле пруда, ощутить прохладу, идущую от воды, полюбоваться знакомым пейзажем. Но от вида ивы, растущей на противоположном берегу, мне стало тоскливо. Я вспомнила, как в детстве мы с братом любили сидеть под ее раскидистыми ветвями, как играли возле пруда, окруженные природой и тишиной. Тогда все было по-другому – город шумел за полсотни километров от нашего уютного домика, и мне казалось, что так спокойно и хорошо, как мы, больше никто не живет. Папа настоял когда-то, незадолго до нашего с братом рождения, приобрести дом вдали от «душного каменного муравейника». Мама поддержала его, ослепленная радостью от того, что УЗИ показало двойню и что она сможет воспитывать здоровых, розовощеких от свежего воздуха малышей. Но прошли годы, и сосны, окружавшие наш дом, превратились в глухую стену, извилистые тропинки – в грязное унылое бездорожье, а тишина и спокойствие природы – в «душащую скуку безлюдной глуши». Было много споров, убеждений и шелестящих среди безмолвной ночи кухонных разговоров, которые мы с братом подслушивали, затаившись на верхних ступенях лестницы. Когда среди монотонных ответов сдержанного отца проступали резкие нотки решительного маминого голоса, мы невольно вздрагивали и мысленно умоляли ее отказаться от намерения переехать в город. Но наши мысли не долетали до сознания матери. Их перехватывали короткие волны ее мечтаний, в которых шуршали шины бесконечных машин и озорно стучали каблучки ее новеньких серых туфель (после переезда я вовсе не могла смотреть на эту пару, почему-то считая именно их повинными в том, что мама соскучилась по ровному асфальту и взбунтовалась против уютных, местами прорастающих тропинок).

В городе мы поселились в большой, светлой двухкомнатной квартире, окна которой выходили на оживленную площадь. Мама была в восторге.

Дом, к счастью, мы не продали и пару летних месяцев проводили там, теперь уже именуя его дачей. Мы с братом расселялись по своим бывшим комнатам, довольные тем, что нам не нужно, как в городе, делить на двоих одно небольшое помещение.

Каждый год в самом начале июня мы приезжали сюда всей семьей, пока не случилось это…

Я ступила на гладкие доски крыльца и воспоминания ревниво затеснились в голове. Сердце учащенно забилось – я мысленным взором наблюдала за тем, как, словно по конвейеру, память проносила передо мной разные сюжеты и образы, когда-то бывшие настоящим. Но вот механизм угрожающе заскрипел и остановился, раскрывая передо мной панораму того дождливого февральского дня, который я тщетно стараюсь стереть из памяти уже два года.

Я обнаружила Игоря, когда вернулась из школы. Он откинулся на спинку своего компьютерного кресла и, казалось, просто о чем-то задумался. Машинально поздоровавшись с ним, я прошла в ванную, даже не обратив внимания на то, что он мне не ответил. Когда молчание последовало и за моим предложением выпить чаю, я насторожилась. Уже на пороге нашей с ним комнаты меня охватила непонятная тревога.

– Игорь, – еще раз позвала я, и снова тишина. Хотя нет. Абсолютной тишины в комнате не было – мерно шипело и иногда потрескивало оборудование брата, которое он с трудом собрал ради опытов с так называемым феноменом записи голосов с того света.

Неясное предчувствие как размытый силуэт в темной комнате, в которую ты так боишься зайти. Ты знаешь, что там есть нечто страшное и что это тебя напугает, но черное пятно в углу комнаты так неразличимо, почти невидимо. Но можешь быть уверен – оно там есть, и, когда твои глаза привыкнут к темноте, ты его увидишь. Я стояла на месте, ощущая, как это предчувствие во мне обретает форму. Мысли о том, что брат просто спал, у меня тогда не возникло. Отчего-то я была уверена в том, что произошло что-то страшное. Еле переставляя ноги, я приблизилась к креслу и неожиданно для самой себя резко повернула его за подлокотник. В глазах потемнело, словно из какого-то кошмарного сна до меня донесся гулкий стук падения небольшого пластмассового предмета (как потом выяснилось, упаковки снотворного). Бледное лицо Игоря было пугающе расслабленным – глаза закрыты, рот немного приоткрыт, на нижней губе и подбородке подсыхала пена. Я не смогла закричать, горло сдавило так, что я боялась задохнуться.