Несчастливы вместе - Карина Пьянкова

Женщина на мгновение закрыла глаза. И одному Создателю известно, что она от меня в тот момент прятала.

— Раньше он был богатым и успешным…

— Богатым он остался и сейчас, — пожала плечами я, не понимая, в чем, собственно говоря, проблема. На что содержать семью у Кана все равно есть.

— И он был здоровым…

— Живой. Голова на месте, — цинично перечислила я. — Остальные функции можно рассматривать как приятное, но не обязательное дополнение. Я его не брошу. Не теперь, когда поняла, что мы с малышкой для него значим.

Чхве стояла передо мной неподвижная как соляной столб и только смотрела с благоговением, не отрываясь, словно на икону в храме. И губы у нее мелко дрожали, как будто она не знала, улыбаться ей или нет.

— Но Му Ён… Он же гордый… Он не позволит…

Демонстративно ухмыльнулась. Не позволит он мне. Как же. Нашелся герой.

— Дочка…

Меня не так чтобы часто обнимали в порыве чувств. Поэтому подобный жест со стороны не так чтобы слишком близкой для меня женщины слегка деморализовал. Но… ведь свекровь ближе матери, так?

— Никуда он не денется, — с полной уверенностью заявила я матери Кана. — Женится как миленький. Я решила — и черта с два он теперь отвертится.

Нужно было действительно идти к нему немедленно. Идти и доказывать, что он мне теперь нужен. Любой. Пускай и увечный. Так ли это важно после всего произошедшего? Как по мне, так не особо. Главное, я поняла, что могу ему верить, как себе. Или даже больше, чем себе…

Оставалось только донести свою точку зрения до пострадавшего. Горький опыт подсказывал мне, что он наверняка чего-то себе уже напридумывал.

Он лежал на больничной кровати. Бледный. Изломанный. Жалкий.

Человек, который еще вчера был на вершине мира, сегодня не мог даже встать на ноги. Глаз Кан не открывал, поэтому не удавалось понять, в сознании он или нет.

— Му Ён? — тихо окликнула я его. Первый раз назвала по имени. — Му Ён, ты спишь?

Минуту ответом мне была только тишина. А потом я услышала:

— Уходи, Лиллен.

О эти сериальные интонации благородного страдальца. О этот проверенный годами сценарий. Зря надеется.

А вот черта с два я уйду! Не теперь, когда успела уже похоронить его!

— Размечтался, — ехидно ответила, нагло усаживаясь на кровати. Все равно сейчас он ничего не почувствует.

— Что ты хочешь? Поиздеваться надо мной? — измученно спросил мужчина. — Я не нужен тебе был здоровым, а теперь… я…

Я мученически вздохнула.

— А теперь ты единственный, кому бы я ответила согласием на предложение руки и сердца. И я от тебя уже так просто не отстану, можешь не рассчитывать.

И тут я увидела то, чего хотела бы никогда не видеть… По щеке Кан Му Ёна, самодовольного, яркого Кан Му Ёна скатилась слеза.

И я даже могла понять его чувства. Его жизнь сейчас была разрушена. Полностью. До самого основания. Все, что у него было, по сути, это сцена, известность… Теперь… Теперь же он мог никогда больше не вернуться к карьере. Я представляла тот ужас и отчаяние, которое он испытывал. Слишком хорошо представляла.

Схватила его за руку, сжав как можно сильней.

— Я тебя не брошу, слышишь? — почти что зло заговорила я. — Никогда тебя не брошу. Всегда буду рядом. Мне плевать, как ты ко мне относишься, плевать, сможешь ли ты ходить или нет в будущем, и на деньги твои — тоже плевать! Ты готов был отдать ради нашего ребенка все! И сейчас даже и не думаешь обвинять меня в этой жертве! Неужели ты после всего этого считаешь, будто есть кто-то лучше тебя?

— Ты не любишь меня, — обреченно вздохнул он, измученно улыбаясь. — Ты ведь не любишь меня…

Тоже мне новость.

— Не люблю, — и не подумала врать ему я.

Джули… Она рассказывала, каково это, любить. Как каждый раз сердце начинает биться быстрее только от одной мысли о нем. Как злишься только потому, что он вовремя не позвонил или не написал. Как по двадцать раз на дню решаешь все бросить, а после двадцать один раз понимаешь, что жить без него, единственного на земле, уже и не получится…

Ничего похожего я не испытывала по отношению к Кану. Рядом с ним просто становилось спокойней. Потому что он готов был делить со мной на двоих одну тяжелую ношу.

И вдруг стало ясно, что этого вполне достаточно. Достаточно просто верить человеку, с которым собираешься вступить в брак. И черт с ней, с великой любовью.

— Но я тебя уважаю. И я тебе доверяю. Ты будешь хорошим отцом. А то, что ходить не можешь… Ну, значит, бегать за каждой юбкой тебе тоже не удастся. Как для меня — так это скорее достоинство.

— Ты потрясающе умеешь успокаивать, — с грустной усмешкой откликнулся Кан. Но уже не настолько убито.

Да уж, утешитель из меня еще тот.

— Как есть. Зато вся твоя.

— Вся моя?

— Вся, — подтвердила я с абсолютной серьезностью. — А ты — мой. Весь. И только попробуй забыть.

Вот теперь улыбка у моего будущего мужа (а я таки решила, что мужа) стала действительно светлой и радостной.

— Никогда. Никогда не забуду… Твой.

ЭПИЛОГ

— Мать моя женщина, какой позор! — в энный раз за утро произнесла я, разглядывая себя в зеркало.

Струящееся платье не могло до конца скрыть довольно-таки объемный живот. Как-никак шесть месяцев счастью. И счастье уже себя активно демонстрировало, то и дело играя в футбол моими внутренностями. Кану-то хорошо, он, зараза, каждый раз умиляется: «Ой, малыш!» Это не ему наше общее чадо спать ночами не дает.

— Адамс, хватит ныть, все в порядке, — и не подумала сочувствовать мне подружка невесты. Она же лучшая подруга. Беннет, как мне кажется, никак не могла простить мне поведение на ее собственной свадьбе. Хотя не будь меня там, счастливая невеста могла просто сбежать и остаться в итоге одна, а не нянчить сына и мужа.

Спиногрыз Ватанабэ оккупировал коленки моей матери, пытаясь что-то донести до ее сознания со всей возможной серьезностью, которой обладает двухлетний ребенок. Мама беспрестанно умилялась косоглазому щекастому карапузу, морально свыкаясь с мыслью, что ее собственная внучка будет примерно такой же.

— Ни черта не в порядке! — не унималась я. — Что для тебя в порядке?! Невеста с животом и жених на инвалидной коляске?

Пока ходить Му Ён не мог. Страдал он по этому поводу сильно, но виду не показывал. Все держал внутри себя. И тем больше я волновалась. Если бы он закатывал бурные истерики, можно было бы сказать, что все в порядке. Но нет, Кан все трудности переживал молча. И боль терпел — тоже молча. А ее после всех тренировок и терапий на его долю выпало едва ли не больше, чем во время аварии.