Цена Империи - Александр Мазин

В принципе, жизнь гладиатора Красного вполне устраивала: кушал он хорошо, женщины ему доставалось самые лучшие, особенно он был моден у благородных матрон среднего возраста, расплачивавшихся за любовь довольно щедрыми подарками. Впрочем, Красный трахал их не за подарки, а исключительно для собственного удовольствия. Так же, как и убивал на аренах: не для выживания, а потому что очень любил подраться. Особенно когда есть кому оценить.

— Слушай, может, тебя здесь оставить? — предложил Коршунов, выслушав неприхотливую историю гепида.

— Нет, я с тобой пойду. Здешнюю славу я уже всю получил, теперь другой хочу. Да и бабы эти мне надоели: толку от них никакого. Бабы должны сыновей рожать, а не на случки бегать. А мужчины здесь и вовсе глупые: вечно пристают, чтоб я их вместо баб пользовал. — Гепид помолчал немного и добавил: — Да и убивать попусту тоже надоело. И без друзей плохо. Тут ведь ни с кем дружить нельзя: подружишься — глядь, а его против тебя на песок выставили. Нет, без друзей человеку жить — хуже волка. Вот ты сейчас, вижу, за Рим воюешь, Аласейа. А с кем?

— С алеманнами.

— Доброе дело! — Гепид повеселел. — Алеманны много лет от Рима кормятся — богатый народ.

— Уже нет, — сказал Коршунов. — Мы их основательно выпотрошили. Теперь, наверное, за франков возьмемся. Слыхал о таких?

— Был тут один франк… — задумчиво произнес Красный. — Проткнули его прошлой весной. Ну, франки — это тоже ничего. Ладно, подожди меня немного, со своими попрощаюсь… — и ушел.

— Покажи купчую, что тебе ланиста выписал, — сказала Анастасия. — Посмотрю, все ли правильно оформлено. Если документ на раба не так выписан, большие проблемы могут быть.

— Как это — на раба? — удивился Коршунов. — Он раб, что ли?

— Конечно, раб, — подтвердила Анастасия. — Просто гладиаторам головы брить не принято. Они ведь вроде жертвы богам языческим.

— Нет, так не пойдет! — возмутился Коршунов и потянулся к купчей, но Анастасия не дала.

— Что ты намерен делать?

— Порву ее!

— Хочешь, чтобы Красный снова стал собственностью ланисты? Если ты намерен его освободить, освобождай. Только надо оформить это как положено. Не беспокойся, я все сделаю.

На следующий день рикс гепидов стал официальным вольноотпущенником. По имени Алексий Виктор Красный. Так было принято: чтобы вольноотпущенник брал себе имя «благодетеля».

А вечером того же дня они, все трое, угодили в неприятную историю.

Глава седьмая

Крещение

Тибр — хорошая река. Судоходная. Вот только пить из нее нельзя. И купаться нежелательно. Грязно. Пить можно из фонтанов. В фонтанах вода родниковая, чистая, подается по акведукам — это что-то вроде здоровенных открытых трубопроводов на кирпичных опорах арочного типа. Высоченные, в три уровня. На самом верхнем — желоб, по которому течет вода. Акведуков десять, и они считаются государственной собственностью. Пачкать или портить нельзя. Штраф — от десяти тысяч сестерциев и выше. С фонтанами — аналогично. Поэтому пить из них можно, а купаться — очень дорого. Купаться можно в банях. Но не интересно. Не поплаваешь. Коршунову, однако, хотелось именно поплавать, а не сидеть по горло в теплой воде и наливаться охлажденным морсом. Ему нравилось, чтоб было как раз наоборот: теплое внутри, а холодное снаружи. Купаться в Тибре ему не хотелось — экология не та. Нет, разумеется, промышленных сточных вод в Древнем Риме не было. Если не считать отходов кожевенных и красильных мастерских. Но хватало и непромышленных. Тех, что извергались из клоаки миллионного города, в котором даже не помышляли об очистных сооружениях. Посему в водах Тибра можно было обнаружить любую дрянь: от дохлой крысы до полуразложившегося человеческого трупа. Коршунов только разок перегнулся через парапет набережной, глянул в воду — и сразу понял: Нева и то чище.

Если бы не желание выкупаться, вполне естественное для оказавшегося в городе Риме в середине лета, Анастасии вряд ли удалось бы соблазнить мужа раннехристианским таинством. Тем более что после истории в Томах он был обижен на этих самых ранних христиан, которые вдобавок оказались еще и схизматиками-арианами. Еретиками то есть, с точки зрения христианина православного, не говоря уже о католиках. Насчет ариан Коршунову Черепанов объяснил. И Настя подтвердила. Да, имеются, мол, серьезные идеологические расхождения у верующих в спасителя. Особенно гностики отличаются: у этих вообще от истинной веры почти ничего не осталось — одна заумная эллинская философия. Гностицизм как раз эллины-греки и придумали. Чтобы от иудеев отмежеваться. Типа, Христа мы оставляем, а священное писание свое сделаем. На основании исконной эллинской мудрости. Настя, хоть сама гречанка, на гностиков большую бочку катила. Коршунов честно попытался разобраться, за что, но не смог.

Этакая заумь простому кандидату физико-математических наук — не по силам.

Короче, уговорила его женушка. Более того, уговорила не только сопровождать ее, но даже переодеться: скинуть форму и нарядиться в тунику, а на голову водрузить несуразное коническое сооружение, которое здесь полагали головным убором. Правда, и в тунике Коршунов выглядел солидно, поскольку мускулист и даже ноги у него красивые — по утверждению Анастасии. Только очень волосатые. Настя пыталась уговорить мужа волосы эти выщипать и даже цирюльника привела, но Коршунов, хоть и любил жену, в ощип не дался. А туника — это даже приятно. Прохладный тонкий шелк после поддевки и лорики, безжалостно накаляемой летним южным солнцем, — это просто кайф. Белой шелковой туникой с красным кантом, знаком всаднического сословия, вся роскошь и ограничилась. Украшения (кроме кольца кентуриона — тут Коршунов был тверд) пришлось оставить дома. И оружие тоже. И тут уж твердость проявила Анастасия: нельзя на мирное таинство — с орудиями войны.

«Ладно, — подумал Коршунов. — Здесь все-таки цивилизация и правоохранительные органы: вегилы, стражники, преторианцы… выживем».

И все равно без оружия он чувствовал себя неуютно. Привык всегда иметь под рукой что-то железное.

Поехали втроем: Алексей, Настя и свежевольноотпущенный гепид. Тоже без оружия, но прихвативший с собой на всякий случай хорошую дубину. Типа — от собак отбиваться. Покинули Рим через фламиниевы ворота — и сразу стало легче. Свежий сельский ветерок после вонючего города — это нечто!

Когда приехали, таинство уже началось: человек триста — все в белых одеждах — стояли по грудь в воде и громко распевали по-арамейски. Языка этого Коршунов не знал, мелодии — тоже, но по тому, что некоторым из участников время от времени лили воду на голову, сообразил — крещение. Ну и ладушки.

— Ты, Настя, иди, а мы тебя там подождем! — Он махнул рукой в сторону рощицы немного выше по течению.

В роще они с Красным спешились, привязали лошадей.

— Купаться будешь? — спросил Алексей гепида.

— Не-а, — мотнул головой тот. — Я позавчера в бане был. Я лучше посплю.

— Ну как знаешь.

Коршунов спустился по травке на бережок, стянул тунику, размотал набедренную повязку и окунулся в воду. Как он и подозревал, вода оказалась слишком теплой, но — лучше, чем ничего.

От мысли переплыть на тот берег пришлось отказаться: по фарватеру непрерывно шли корабли — еще веслом или форштевнем по башке огребешь. Так что Коршунов поплескался у берега, поглядывая на толпу первохристиан: не забижают ли его даму?

Нет, все же это какое-то неправильное христианство. Даже простое язычество правильнее: зарезали петуха или там бычка (на крайняк — человечка), на идола кровью побрызгали, поплясали — и все путем. Нормальный дикарский праздник. А Христа трогать — нечего!

Алексей настолько проникся, что даже перекрестился и прочитал «Отче наш, иже еси на небесех…», единственную молитву, которую помнил, после чего успокоился, забрал вещички, вернулся в рощу, поглядел, как кони (порядок, не отвязались, пасутся), как Красный (спит), улегся в теньке на травке (хорошо-то как!) — и задремал…

Проснулся Алексей от какого-то шума, криков… Не сразу сообразил, где он и что происходит. В рощице было все в норме: кони паслись, гепид дрых… Настя?!

Коршунов подскочил, глянул… Ах ты, мать их!..

Там, где ранее благочинно пели и плескались мирные люди в белых одеждах, теперь было полным-полно вегилов или еще (хрен их разберет!) каких-то стражников. И стражники эти грубо согнали в кучу вопящих и плачущих раннехристиан. И кто-то из них уже валялся на земле, кого — пинали…

Дальше Коршунов действовал не рассуждая. Лягнул в бок мирно спавшего гепида, отвязал повод своего сармата и прыгнул в седло.