Любви все звания покорны. Военно-полевые романы - Олег Сергеевич Смыслов

Этот эпизод послужил основанием для возбуждения партийного дела. Сначала Рокоссовского разбирали на бюро коммунистической ячейки полка, а потом на общем партсобрании. Там было решено, что командир полка Рокоссовский, награжденный орденом Красного Знамени, нарушил правила поведения орденоносца, зайдя на вечеринку, где могли быть дети кулаков и прочие враждебные элементы. Будущему полководцу объявили выговор «за чрезмерное увлечение танцульками». Те, кто настоял на этом, совершенно не знали, что двоюродная бабушка маршала, Халевинская, была примой, балериной Варшавской оперы.

В 1926 году этот выговор сыграет свою роль. Тогда в политуправлении Сибирского военного округа аттестационная комиссия политуправления отметила, что Рокоссовский «достоин выдвижения во внеочередном порядке на должность командира отдельной кавалерийской бригады. Единоначальником полка быть не может». То есть командовать полком без комиссара не достоин. Так бы и осталось это взыскание, если бы Сибирский крайком не рассмотрел дело Рокоссовского и не снял взыскание.

В Российском государственном военном архиве, в одном из дел подшито любопытное письмо К. Е. Ворошилова К. К. Рокоссовскому: «Командиру и комиссару 15-й кавалерийской дивизии тов. Рокоссовскому.

Уважаемый тов. Рокоссовский!

Ознакомившись с материалами совещания высшего начсостава Забайкальской группы перед разбором полевой поездки, я был крайне удивлен и скажу прямо, сильно огорчен характером Вашего выступления.

Я никак не мог ожидать, что перед трудностями, связанными с особыми условиями дислокации дивизии, спасуете именно Вы, специально отобранный мною на 15-ю кавдивизию.

При назначении Вас на эту должность мною были учтены Ваш боевой опыт и знание Вами Маньчжурского театра. Тем непонятнее становится мне Ваше настроение, когда Вы признаете возможным мириться с трудностями только в боевой обстановке. Разве подготовка дивизии, подготовка начальствующего красноармейского состава именно в особых условиях Забайкалья, не должны удесятерять энергию и темпы Вашей работы? А по существу: разве допустимо для командира-большевика нытье в данной обстановке, когда, наоборот, от Вас, руководителя дивизии, требуется личный пример большевистской стойкости и напористости и преодоления всех и всяческих трудностей?

Не ныть и не поддаваться моментам демобилизационного настроения и работать не покладая рук, ведя за собой всю дивизию от успеха к успеху, вот что требуется от Вас, тов. Рокоссовский.

Ожидаю подробного письма о причинах проявления Вами неустойчивости (надеюсь, минутного и случайного, хотя и очень досадного) и хочу заранее верить, что Вы уже полностью осознали эту ошибку и последней работой, безусловно, снимете ее со своей большевистской совести».

А еще известны другие письма – благодарственные. От 33 бельгийских генералов, плененных нацистами, и французских офицеров, которых освободили из плена войска Рокоссовского. Вот одно из них: «В момент, когда 33 бельгийских генерала, освобожденные в результате победоносного продвижения советских войск, находящегося под Вашим командованием, покидают 2-й Белорусский фронт, я счел своим долгом передать Вам от их имени глубокую признательность за заботу о нас. Большая это честь для бельгийской армии и для нас самих в том, что мы были предметом внимания знаменитого советского военачальника, который был душой героической обороны Сталинграда, той обороны, которую история прославит как начало разгрома фашистов. Желаем, господин маршал, успеха вашему оружию – полной капитуляции врага и пользуемся счастливым случаем выразить Вам наши чувства уважения и преданности».

Были и другие письма, от женщин. «Он был очень красивый мужчина, – вспоминала Светлана Павловна Казакова. – Интеллигент! Говорил негромко, с милым польским акцентом. Все женщины фронта страдали по нему. Когда газеты печатали его фотографии, почтальоны носили письма в редакцию мешками – с объяснениями в любви. Одна англичанка слала их изо дня в день».

В одной из своих книг, в очерке о маршале Рокоссовском, Ф. Чуев коснулся такой истории: «Теперь уж можно рассказать – был у него роман с известной актрисой. Она даже пришла и рассказала об этом жене Рокоссовского, Юлии Петровне. “Мы сами разберемся” – ответила ей Юлия Петровна, и актриса была поражена ее благородством. Ведь она написала письмо Генеральному прокурору СССР о том, что давно близка с Константином Константиновичем, а тот почему-то не хочет оформить юридически их отношения. Не известно, как реагировал главный законник страны – он не оставил следов на этом послании. Зато осталась резолюции другого человека: “Суворова сейчас нет. В Красной Армии есть Рокоссовский. Прошу это учесть при разборе данного дела. И. Сталин”.

Генеральная прокуратура уважила просьбу Иосифа Виссарионовича и вообще не стала разбирать это дело. А актриса показывала друзьям золотые часики с выгравированной надписью: “ВВС от РКК” – как будто “Военно-Воздушным Силам от Рабочее-Крестьянской Красной…”, а не “Валентине Васильевне Серовой от Рокоссовского Константина Константиновича”».

Знакомство генерала Рокоссовского с Серовой действительно было. Но был ли роман?

В своих мемуарах полководец написал, как в штаб-квартире на командном пункте он взялся за ручку, чтобы подписать приказ и вдруг за столом разорвался бризантный снаряд.

Далее читаем: «Осколок угодил мне в спину. Сильный удар… Невольно сорвались слова:

– Ну, кажется, попало…

Эти слова я произнес с трудом, почувствовал, что перехватило дыхание. Ранение оказалось тяжелым. По распоряжению командующего фронтом меня эвакуировали на самолете в Москву, в госпиталь, занимавший тогда здания Тимирязевской академии.

Это было уже третье ранение за время службы в рядах Красной Армии. И все вышло не так, как раньше…

Те раны получены в жаркой схватке. А вот третье ранение… Комнатная обстановка, перо в руке, случайно разорвавшийся близ дома снаряд. Не то время. Не та война. И должность не та…

Конечно, при соблюдении известной осторожности можно было этого случая избежать. Но факт остается фактом: меня приковало к постели. Досадно было, что на какой-то срок оказался вне строя и не смог участвовать в боях нашей армии, очищавшей от противника северный берег Жиздры.

Помощь врачей и крепкий организм взяли свое – начал поправляться. В госпитале я почувствовал, каким вниманием и любовью окружает наш народ пострадавших в боях воинов родной армии. Не было дня, чтобы кто-то нас не посетил. Раненых буквально засыпали подарками и письмами. Нас навещали рабочие и работницы, колхозники, писатели, корреспонденты газет, артисты и художники…

Пока лечился, смог разыскать свою семью – жену Юлию Петровну и дочь Аду, которые в начале войны эвакуировались из прифронтовой полосы. Очутились они в Казахстане, а затем в Новосибирске. Навестивший меня секретарь Московского комитета партии Г. М. Попов посоветовал перевести семью в Москву и помог с квартирой».

Внук маршала, Константин Вильевич Рокоссовский, в своем интервью «Российской газете» опровергает книгу Натальи Пушновой о Валентине Серовой, где говорится о взаимной любви полководца с актрисой: «Красавица актриса с бригадой приезжает подбодрить находящихся