Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ) - Светлана Дильдина

— А когда оно настанет — когда ты решишь? И тогда что?

— Тогда тебе будет хорошо. Разве твое сердце не стучало от восторга, когда ты летел в прыжке? Когда ты был — сильнейшим, а остальные — слабой добычей?

Ответом ему стал прерывистый звук — полувскрик, полувздох.:

— Помоги мне не думать обо всем этом! Помоги, слышишь?! — это не просьба была, а повеление.

— Жаль, что ты срезаешь волосы коротко, — усмехнулся старший. — Какое удовольствие упускаешь — развязать золотую тесьму и отпустить на свободу пряди, как выпускают дикого зверя, снимая цепь…

Провел рукой по волосам брата. Тот вскинулся:

— Энихи не нужны побрякушки!

— Ты все же немножечко человек, — белые зубы блестели в свете звезд. Къятта окинул младшего взглядом, поднялся и пересел поближе к широкому окну. Он так и просидел бы полночи в молчании, не желая оставить младшего одного, но Кайе сам заговорил:

— Подойди…

— Что тебе? — старший снова присел на край постели, брови его сдвинулись настороженно.

— Я хочу чего-то , Къятта. Себя настоящего, может быть. И не могу получить. Мне отказано в этом?

— Нет, вовсе нет, — удивленно проговорил Къятта. — Чего тебе не хватает, зверек?

— Я не знаю. Если бы знал, взял бы.

— Не переусердствуй, — снова сжал его руку. — Иначе уподобишься тем, которые могут лишь сгореть в темном пламени. Ты для большего рожден, зверек.

— Не называй меня так по-идиотски! — взорвался Кайе, а Къятта рассмеялся: вот так-то лучше.

— Тебе не идет быть дохлой рыбой, братишка.

— Порой мне хочется, чтобы ты убил меня. Я принял бы это с радостью.

Глаза обоих сейчас казались черными — только зрачки посверкивали желтым, напоминая о глазах дикого зверя.

— Это глупо, зверек. Ты сам не знаешь, что тебе нужно. Вот и мечешься. Жизни в тебе больше чем во всей Астале вместе взятой — жизни и пламени. Тебе никогда не будет спокойно. Другой радовался бы, имей он хоть половину того, что дано тебе просто так, в дар. — Отшвырнул руку младшего.

— Завидуешь?

— Нет, — непонятно улыбнулся Къятта. — У меня все есть. Ты даже не представляешь, насколько.

Перевел взгляд на россыпь созвездий.

— Ты в последнее время что-то увлекся охотой на рууна. Я ведь предупреждал, полгода назад еще; думал, с тех пор ты угомонился. Ладно, те, чьи стойбища ты навещал, не опасны и сами всего боятся. Есть и другие. Помнишь, какие напали на нас во время похода к морю?

— Помню, — медленно откликнулся Кайе. — Но они все так… глупы и уродливы. Им и вовсе не надо жить, где угодно.

— Да пускай не живут, делай с ними, что хочешь. Но, если выходишь зверем, бери с собой помощников. Они не станут вмешиваться, если не будет угрозы.

— Я не нуждаюсь…

— Не возражай, — произнес он таким тоном, что младший поднял голову, посмотрел на брата, и счел за лучшее кивнуть.

Пять сестер почти скрылись за горизонтом, когда Къятта сказал:

— Пожалуй, еще кое-что делать ты можешь, с твоим-то чутьем и знанием леса. Как раз на днях разведчики прислали весточку. Ты знаешь, нужны новые земли, новые малые города и деревни. Но нельзя давать разрастаться поселениям, которые неугодны Астале. Иногда их непросто найти, но всегда есть приметы, следы. Порой люди ухитряются сбиться в стайки, уйти и основать собственную деревню, или прибиться к ничейным, срединным. Оттуда мы беглецов забираем, уводим, а если противятся или пытаются скрыться…

— Я понимаю, — равнодушно выдохнул младший. — Это наша земля… хотят жить — пусть подчиняются.

**

Лес

Полузверь оказался не таким уж и страшным. В его то ли землянке, то ли берлоге под корнями огромной сосны лежали несколько шкур, недавно снятых — видно, чудище было хорошим охотником. Чудище, глядя на Огонька, протянуло мальчишке ломоть мяса. Сырого, чуть подвяленного на солнце. Подросток затряс головой, ощутив тошноту. Чего только ни ел в лесу, от жуков до личинок, но невесть что за мясо взять не мог. А в животе заурчало — день неудачным выдался.

Существо посмотрело на мальчишку чисто по-человечески осуждающе. Вышло из землянки, и скоро вернулось с большой черной тыквой. Разбив его толстую кору об землю, сделал знак мальчишке — бери. Тот прямо с земли подобрал, медленно принялся есть горьковатую, вяжущую, но по-своему приятную мякоть.

Незаметно ночь наступила. Чудище покинуло землянку, но бродило неподалеку; Огонек остался, наломав для постели веток — предпочел бы уйти, но опасался, да и любопытно было, чего хочет это создание. Пока чудище о нем лишь заботилось. Слушая дальний звериный вой, Огонек чувствовал собственное одиночество куда острее, чем до странной этой встречи. Тогда он просто шел, не особо стараясь выжить, но шел — куда его тянуло. А сейчас ощутил, что бессмысленна цель. Зачем, куда? Крохи заботы оказалось достаточно, чтобы стало очень больно внутри. И чтобы упасть в собственных глазах ниже некуда. Снова его подобрали, как… камешек по дороге. На сей раз полузверь подобрал. И ушел — потому что ему не интересно, что же такое он встретил в лесу? Или решил не пугать? Но тогда он разумен. Мальчишка оглядел землянку, вспомнил слово “рууна”. Кайе говорил про них, свысока так. Еще бы ему не говорить свысока.

Огонек ворочался на постели из веток, размазывая по лицу слезы. Острый запах, исходящий от сваленных невдалеке шкур, не давал ни сосредоточиться, ни заснуть. Сосущая пустота завладела всем телом, и мальчишка не понимал, почему. Это не было похоже на приближение уже знакомых кошмаров. Перед глазами чиркали вспышки, словно падающие звезды. Он будто что-то терял, ускользающее сквозь пальцы навсегда. Вот-вот и он вспомнил бы, но не получалось, верно, нечто совсем страшное таилось в прошлом. Теплой была ночь, но он замерзал, хоть бери одну из шкур и ей накрывайся. Мне страшно, беззвучно шептал он, ныряя в совсем недолгую память, но не в силах ее удержать. Помоги мне! Кайе всегда прогонял страхи… те не смели появиться вблизи него. Помоги мне, шептал Огонек. Мне холодно…

Спи, издалека донеслось. Верно, почудилось. На самой границе сна и бодрствования пробормотал:

— Спасибо…

Уснул, успокоенный.

**

Астала

Сладким выдалось утро. Кажется, в чашечках цветов не роса дрожала, а прозрачный мед. Ну, или пьянящий напиток айка. Шиталь долго расчесывала волосы, с удовольствием — короткие,