Отблеск миражей в твоих глазах (СИ) - De Ojos Verdes

— Соберись, подвезу тебя в институт.

Не возражаю, а уже в коридоре опускаю веки с разочарованным вздохом.

Вновь накатывает апатия.

Я ломлюсь под тяжестью недоговоренностей между нами. А Барс не идет на контакт.

И мне от этого еще больнее.

Куда мы придем такими стараниями?

Всю дорогу до института пялюсь в лобовое, не смея взглянуть в сторону Таривердиева. Чувствую густые вибрации концентрированной злости, они резонируют во мне и заставляют непроизвольно вжиматься в кресло, нервно цепляясь за ремень безопасности.

Неозвученные эмоции, его и мои, травят душу. Виски отзываются напряженной пульсацией.

Мне так тяжело сейчас рядом с ним, что, когда доезжаем, незаметно выдыхаю с облегчением. Прощаюсь, услышав скупое «Пока», и вышагиваю к корпусу.

Во дворе ожидаемо маетно. Аншлаг и ажиотаж.

Но даже в такой толчее почти у входа меня вычисляет Мила, которая радостно дергает мою руку и отводит от двери, чтобы протараторить о своих впечатлениях.

Такая простая, блин…

Вообще без разницы, что я её брата продинамила? Не рассказал ей Марат?

Как же я бесилась от этой выходки с курьерами! Знала, что Барс вспылит, если ему станет известно, и пыталась как-то замять, чтобы не приводить к ненужным последствиям. Но не вышло. А после ситуации с… мнимой беременностью мне было настолько плевать на внешние раздражители, что мысли об Адамове совершенно вылетели из головы. Я перестала открывать дверь курьерам и не отвечала на звонки с незнакомых номеров. Последние несколько дней никто не беспокоит, всё сошло на нет. Надеюсь, навсегда.

И вот… встречаю его сестру, жизнерадостную и приставучую, как оказалось.

Самое ужасное во всем этом — её сходство с Таривердиевым. С Маратом они ни капли не похожи, а вот с другим сводным братом, о существовании которого, как понимаю, девушка не догадывается, одной породы. Оба — в мать. Глаза… обжигающие. Затягивающие темные ониксы. До одури красивые.

Младшая Адамова ничего плохого мне не сделала, но её присутствие дико угнетает по ряду причин.

— Ой, ты болеешь, да? — сочувственно хмурит брови, вглядываясь в мое мрачное лицо, пока я упрямо молчу и хлопаю ресницами.

Скажем, выгляжу я и вправду не лучшим образом. Отсутствие аппетита моментально отразилось на весе, цвете кожи. Даже макияж бессилен перед моей перманентной меланхоличностью в эти две недели.

— Здравствуй, Лусинэ, — как черт из табакерки возникает Назели. — Действительно болезненная. У тебя всё в порядке?

Всё семейство в сборе? А сыночек где?

Я готова умереть на спор, если в этом вопросе не таится нечто глубже, чем напускное волнение за моё здоровье. Эта безупречная женщина прищуренным цепким взглядом сканирует меня, будто делая какие-то подсчеты в уме. Мне категорически не нравится интерес в её глазах. Хочется прикрыться или вовсе отвернуться. Вместо чего я слабо киваю и ровно выдаю:

— Здравствуйте. Отлично всё. Приболела, восстанавливаюсь, — бесполезно отрицать. — Извините, мне идти надо… Удачи.

Милана еще такой ребенок… пусть и избалованный и местами высокомерный. Либо Марат реально не ввел её в курс дела, либо девчонка настолько пофигистична к ситуации, что относится ко мне беззлобно.

Всего три пары, что нам сегодня поставили, пролетают по щелчку. Отвлекаюсь на общение с одногруппницами, забываю о проблемах. Улыбаюсь, смеюсь, подпитываюсь энергетикой институтских стен. Гуляем с ними допоздна, сидим в уютной кафешке.

А когда иду домой… вновь накатывает подавленность.

Занимаюсь ужином для Барса, когда вижу звонок от дедушки. Удивляюсь, потому что обычно он говорит со мной по видеосвязи, а сейчас — аудиозвонок.

— Да, дедуль? — мы уже созванивались утром, поэтому не приветствую.

— Муж твой рядом? — раздается чересчур бодрый голос.

— Нет… он сегодня работает в ночь. В баре. Что-то случилось?

— Не знаю. Ты мне скажи. Перевод поступил от него. Сумма вашей аренды за год. Как это понимать?

Боже. Холодею тут же.

Теперь понимаю, почему звонок обычный, а не по видео. Дедушка вышел во двор и конспирируется, чтобы мама с бабушкой не услышали нас.

— Дедуль… — начинаю и замолкаю.

— Откуда у твоего мужа столько денег? — веселый смешок.

Как же он любит называть Таривердиева «твой муж».

Черт возьми, хороший вопрос. Откуда у него столько денег? С учетом того, что квартира недешевая, за год получается очень внушительно. Проскальзывает догадка, что этот гордец мог занять или… оформить кредит. Чтобы продемонстрировать свою позицию самца. И как только успел за день?!

Охота выть, но сдерживаюсь изо всех сил.

— Ты… ты не злишься? — изумляюсь, когда доходит, что мой собеседник посмеивается.

— Я?! — восхитительно громогласное и озорное. — Злюсь из-за того, что мальчишка показывает характер?

Следующий за этой репликой раскатистый гогот выбивает меня из колеи окончательно.

Опускаюсь на стул и потерянным взглядом рассекаю знакомое пространство в ожидании пояснений.

— Это хорошо, что у него есть достоинство. Мужчина и должен быть гордым, с убеждениями и принципами, — выдает он уже серьезно, и я различаю нотки уважения и теплоты в его словах. — Но если понадобится помощь… если поймешь, что не вывозит парень… предупреди меня, хорошо?..

Возникает пауза. Перевариваю.

Затем усмехаюсь и отвечаю тихо:

— Прости, но нет. Я ничего не буду тебе говорить. Если Барс решил жить самостоятельно, мне остается только поддержать, а не доносить тебе. Ты, может, не знаешь, но он не принимает ничего и от своего дедушки. Оскорбляется переводами и пересылает деньги мне. Мол, это для невестки, вот и трать. Барс… дедуль, Барс задет. Не трогайте его, пожалуйста, пока он сам не пойдет на диалог и не осознает, что ваша поддержка никак не подрывает ему авторитет ни в моих глазах, ни в целом.

— Надо же… как я стар… Ведь дети уже не дети, — хмыкает и вздыхает. — Ладно. Я услышал что хотел. Иди, спокойной ночи.

— Спокойной…

Очень долгое время после странного разговора я сижу бездвижно и размышляю об утренней перепалке. О том, что мы вновь не понимаем друг друга. Что я стремлюсь по-своему защитить Барса, но, кажется, делаю только хуже. Сложно с ним. Закрытый, немногословный.

Мои братья, их друзья, да и парни того же возраста в большинстве своем вспыльчивые и темпераментные, выплескивают всё, что на уме.

А Таривердиев… каким-то образом миксует в себе темпераментность и замкнутость. Полыхает, но не высказывается. Безумно хочу прикоснуться к его нутру, как он — к моему.

Ужин привычно сортирую по контейнерам Барсу на работу. Мысленно настраиваю себя на то, чтобы поговорить с ним обо всем завтра. Не могу так, это состояние размазывает меня.

Таривердиев возвращается под утро, спит всего три часа и подрывается в клинику. Смена у него максимум до девяти, поэтому жду с нетерпением. Сервирую стол к десяти.

Но он не приезжает ни в десять, ни в одиннадцать, ни даже в час.

На звонки не отвечает. Потом и вовсе «Абонент вне зоны доступа».

А в третьем часу ночи, когда я уже рву на себе волосы, дрожа от неконтролируемого испуга, Барс заваливается в квартиру.

В хлам пьяный.

И не один.

53. Лус

Мы с Марком таращимся друг на друга целых две бесконечные секунды, пока Барс неуклюжей смазанной конфигурацией не щелкает перед носом парня, недовольно цокнув:

— Не смотри на неё так, долбарь.

— Ты придурок? — возмущается друг и отталкивает его, хотя до этого самозабвенно поддерживал на плече.

Они оба пьяные, но Таривердиев — совсем в стельку. И, потеряв опору, он знатно пошатывается, в последний миг уперевшись ладонью в стену, чтобы не упасть.

— Привет, Лус, — Марк явно смущается.

Единственный раз, когда виделись с ним, был ровно три года назад на помолвке. Тогда мы и словом не обмолвились. И пару раз за эти два месяца я попадала на их с Барсом разговоры по видеосвязи, во время которых обменивалась с парнем только вежливыми незначительными фразами.