История розги (Том 2-3) - Бертрам Глас

Елена описывает стыд, который она испытала, когда ее укладывали на скамейке и руки чужих мужчин касались ее обнаженного тела.

Со скамейки после наказания тридцатью ударами розог она встала только с помощью помощников палача...

Едва держащуюся на ногах, ее отвели в тюрьму, где подруги по заключению проявили много трогательного участия: утешали ее, лечили иссеченные места и т. д.

Другой том того же автора является продолжением первого.

Назван он "Выход Елены" и написан тоже в форме писем Елены, но в нем есть одно ответное письмо молодой подруги Елены, в котором та с мельчайшими подробностями описывает телесные наказания провинившихся учениц в школах целомудренной Германии.

Чтобы утешить свою юную подругу, молодая девушка в одном месте своего письма вспоминает их ученические годы и первое телесное наказание Елены, которой было тогда двенадцать лет. Елена была хорошенькая девочка, довольно полная, белокурая, две чудные косы золотистых волос падали на плечи.

За какой-то пустяк ее решили высечь розгами.

Наказывать ее должна была ее классная дама.

Елена покорно исполнила приказание и легла к ней на колени. Та подняла ей юбочки и, по ее мнению, целую вечность возилась с развязыванием ей панталон. Наконец она их развязала, и Елена была обнажена.

Классная дама начинает сечь розгами, Елена кричит и просит прощения, в то время как присутствующие ученицы с любопытством и вниманием смотрят на экзекуцию.

- Какая она хорошенькая, - говорит одна из подруг Елены другой шепотом, - меня так и подмывает выйти и поцеловать ее!..

Но наказание совершенно неожиданно усложняется тем, что классной даме приходит фантазия приказать каждой из присутствующих учениц дать Елене по три удара розгами по крупу, на котором уже было немало красных полосок.

Первой должна сечь Лолота, та самая, которая пишет это ответное письмо; она дрожащими руками берет из рук классной дамы розги и отчасти из страха от угрозы классной дамы высечь немедленно каждую девочку, которая будет слабо, не из всей силы, ударять, а больше от нервного возбуждения, бьет сильно и как раз по тем местам, которые ей известны как самые чувствительные. Она сознается, что была страшно довольна, когда после ее удара Елена сильно вскрикнула и особенно, когда увидала выступившую каплю крови... Ей стыдно в этом теперь сознаться, но она была счастлива и после третьего удара с сожалением передала розги следующей ученице...

Заканчивая свое послание, написанное с очаровательной детской простотой и откровенностью, чуждой всякой фальшивой сочиненности, она просит Елену простить ее за то, что она была тогда такой злой, что ей теперь особенно тяжело, когда милая, добрая Елена снова должна подвергнуться прежнему унизительному наказанию.

- В моем воображении рисуется, - пишет она, -- что ты, теперь уже взрослая девушка, опять должна будешь поднять свои юбки и показать свое обнаженное тело глазам злой и насмешливой публики!

Увы, это была печальная правда. Согласно тому же дикому закону, Елена за день до выхода из тюрьмы снова должна подвергнуться "прощальному" наказанию розгами.

Ей еще раз придется лежать на скамейке и показать все прелести своего девственного тела...

Второе письмо, это - письмо Елены к Лолоте; в нем несчастная арестантка подробно описывает "прощальное" наказание розгами.

Она опять на том же тюремном дворе, что и в первый раз, все перед той же ужасной скамьей; невольно ее взор упал на кучу пучков розог, которыми сейчас ее будут наказывать, и она отшатнулась назад, - они ей показались очень длинными и очень толстыми, а она знает, что ей теперь дадут уже не тридцать розог, а сорок.

Дело в том, что тюремное начальство, ввиду особенно хорошего поведения Елены во все время заключения, ходатайствовало перед высшим начальством об освобождении ее от обязательного перед выходом из тюрьмы наказания розгами в количестве пятидесяти ударов самое меньшее.

Высшее начальство отказало в освобождении совсем от наказания, а разрешило наказать ее сорока розгами, т. е. уменьшило наказание на десять ударов.

Елена покорно идет к скамейке и сама ложится на нее, только слезы льются градом по щекам.

Вот она привязана и обнажена, как и в первый раз, на глазах гогочущей и толкающейся, чтобы лучше видеть экзекуцию, толпы.

Палач стоит уже с поднятыми розгами и ждет от начальника тюрьмы только разрешения начать сечь ее.

Наконец раздается свист розог в воздухе, и ее начинают пороть.

Нестерпимая боль заставляет забыть всякий стыд, и Елена кричит, вертится под розгами и невольно принимает бесстыдные положения на глазах сотен зрителей.

Она должна испить чашу до дна. Но это уже конец ее мучениям. После наказания ее отводят в одиночную камеру, где ей объявляют, что завтра она будет выпущена из тюрьмы.

Теперь она соединится со своим женихом и в счастливой любви забудет всю горечь прошлого.

Книга Рейнгарта представляет одно из редких сочинений, основанных на "человеческих документах". В ней нет глупых, сочиненных сцен, не возбуждающих никакого волнения в читателе.

Вот почти все, что можно сказать относительно телесного наказания в германских тюрьмах.

В наши дни, как известно, полиция очень любит задерживаемых ею лиц подвергать побоям. Это практикуется более или менее часто почти во всех странах. Так, в Москве в одном из полицейских участков высекли, если не ошибаюсь, помощника присяжного поверенного. В Петербурге в одном полицейском участке наказали розгами пятнадцатилетнюю девушку-проститутку. Наказать ее розгами разрешил пристав, двое городовых растянули ее на скамейке и держали, пока ее порола собственная мать. Но мы знаем об этих фактах только потому, что они дошли до суда. Тысячи, если только не десятки тысяч, остаются неоглашенными. Правда, в других странах не порют, а просто колотят... Хотя для женщин довольно часто везде делается исключение и их не подвергают побоям, как мужчин, а поднимают юбки и шлепают руками довольно чувствительно, в редких случаях обнажают, и шлепки заменяются розгами, плеткой или другим каким-нибудь попавшимся под руку орудием наказания... Это менее опасно.

В первом томе я говорил о наказании розгами школьников и школьниц в польских провинциях Пруссии. Думаю, что газеты немного преувеличили в политических целях суровость подобных наказаний польских детей. В Германии во всех школах секут мальчиков и девочек розгами за более или менее важные проступки. Это наказание считается излюбленным для поддержания школьной дисциплины.

Бесспорно одно - что телесные наказания имеют несравненно больше защитников в англосаксонских и некоторых славянских странах, чем в латинских.

Можно ли из этого сделать вывод, что последние в своих нравах более цивилизованы?

Я этого не думаю... Кто хорошо знает кодекс целомудрия, для того не тайна, что одно и то же наказание, унизительное для французского ребенка, является самым естественным наказанием для английского, немецкого или русского ребенка.

Не следует видеть нарушения целомудрия в известном слове или известной части нашего тела, произвольно объявленным позорным. Впечатление, вызываемое видом тех или других частей тела, совершенно так же, как отвращение к мясу тех или других животных, является плодом воспитания целого ряда поколений, так сказать, атавизма, который не всегда отличается строгой логичностью.

Интересующихся этим вопросом я отсылаю к превосходному сочинению французского профессора Ш. Летурно "Нравственность. Развитие ее с древнейших времен и до наших дней".

Французский писатель Фернанд Шаффиньоль в недавно выпущенной им книге, на основании документов, открытых им в государственных архивах, записок современников и семейных архивов, утверждает, что Екатерина Медичи не брезговала собственноручно иногда наказывать розгами неугодивших ей фрейлин или даже горничных, как наказывают совсем маленьких девочек. Он собрал массу анекдотов, которые служат лучшим доказательством, до чего была распространена в то время при дворе флагелляция. Так, например, честь сидеть на табуретке у ног императрицы была сопряжена со многими тяжелыми обязанностями, благодаря которым "счастливица" частенько навлекала на себя громы суровой королевы-флагеллянтши.

Если иногда страдала хорошенькая головка провинившейся фрейлины, по лицу которой раздавалась звонкая королевская плюха, то несравненно чаще страдала часть тела противоположная, столь удобная для прогулок розог и плетки... От такой чести не были избавлены самые аристократические особьы.

Шаффиньоль утверждает с документами в руках, что подобные наказания производились королевой без соблюдения всякого уважения к чувству стыдливости наказываемой фрейлины или служанки... Она смотрела на них, как на своих собачонок. За малейший пустяк фрейлину раздевали и секли розгами.*