Советские партизаны. Легенда и действительность. 1941–1944 - Джон Армстронг

Еще одной из особенностей партизанской пропаганды на раннем ее этапе были кое-какие уступки общественному мнению и вместе с тем подчеркнутое усиление акцента на грядущей победе Советского Союза. Обращалось внимание и на реакцию Запада. Уже в июле и августе 1941 года советские листовки, предназначенные для распространения на оккупированной территории, приводили появившееся в прессе США заявление, в котором выражалась твердая уверенность в грядущей победе Красной армии. В ноябре 1941 года один из партизанских пропагандистов сообщал крестьянам, что британская и американская помощь «вскоре» положительно скажется на действиях на Восточном фронте. В начале 1942 года Главное политическое управление Красной армии широко распространило среди населения занятой немцами территории листовку с речью, произнесенной Авереллом Гарриманом после его возвращения из Москвы. Преследуя ту же цель привлечения на свою сторону тех, кто не был привержен идеалам коммунизма, в листовке приводилось заявление Гарримана, содержавшее недвусмысленный намек для населения оккупированных регионов: «Нам, американцам, не нужен коммунизм в нашей стране… я думаю, что теперь большинство американцев ясно видят, что помощь России в ее борьбе с нацистскими захватчиками ни в малейшей степени не изменила нашего отношения к коммунизму».

Основной смысл советской пропаганды – убедить и привлечь на свою сторону тех, кто ставил под сомнение коммунистические идеи. Как откровенно признавалось в партизанских листовках на более поздних этапах войны, единственной альтернативой было либо сражаться на стороне Советского Союза, либо против него: «Третьего не дано»[241]. В соответствии со старым ленинским изречением, «Кто не с нами, тот против нас», партизанская пропаганда прилагала основные усилия к выведению масс из инертного состояния молчаливого примирения с немецким правлением, пытаясь показать, что не существует иного пути, кроме как активно бороться либо против немцев, либо на их стороне. Бесполезность третьего пути, о чем вскользь говорилось в листовках, еще отчетливее прослеживалась в устной пропаганде.

На раннем этапе партизанская пропаганда, обращенная к населению занятой немцами территории, была тесно связана с пропагандой, адресованной солдатам Красной армии и населению в советском тылу. Никаких особых отличий в средствах психологической обработки в тот период не существовало, исключением, пожалуй, являлись лишь аграрный вопрос и примеры проявления немцами жестокости на местах, что усиливало эффективность партизанской пропаганды. Вместе с тем появлялись немногочисленные, обращенные к коллаборационистам призывы переходить на сторону партизан. Хотя угрозы с целью удержать людей от сотрудничества с противником и использовались, этот метод применялся не столь широко, исключением были лишь те районы, где партизанам удавалось твердо закрепиться. На этом этапе советская политическая машина, по всей видимости, хорошо понимала слабость партизан и чувствовала, что их угрозы лишь оттолкнут население в лагерь противника или останутся просто пустыми словами, поскольку партизаны были не способны осуществить их.

Обращает на себя внимание и то, что практически вся тематика, используемая партизанской пропагандой на более поздних этапах, присутствовала уже в первые шесть месяцев войны. После короткого периода растерянности была выработана четкая линия по всем основным проблемам, и впоследствии ее строго придерживались. Как будет показано ниже, лишь некоторые предпринятые немецкой пропагандой меры в отношении, например, сельского хозяйства, религии и военного коллаборационизма оказались способны вызвать замешательство у советской контрпропаганды. Особенностями, отличавшими партизанскую пропаганду на более поздних этапах от первых месяцев, являются: 1) большее техническое усовершенствование средств пропаганды; 2) большая отработанность содержания; 3) большее использование убедительных примеров и фактов, характеризующих действия немцев и партизан; 4) более широкое распространение и более тщательный подход к пропаганде на оккупированной территории.

В первые месяцы войны партизанская пропаганда, несомненно, играла лишь второстепенную роль. Если впоследствии она и стала более мощным инструментом, это изменение, главным образом, объяснялось улучшившимся техническим оснащением и факторами, не имевшими прямого отношения к партизанской психологической войне. Прежде всего именно изменение отношения населения создало атмосферу, при которой граждане становились более восприимчивыми к призывам партизан. «Ошибки» немцев (принудительный труд, массовые казни и неспособность «поладить» с крестьянами) во многом способствовали изменению политической атмосферы, отличавшей более поздние этапы пропагандистской кампании от первых месяцев ее проведения.

Партизанская пропаганда, как это, по-видимому, и должно происходить в психологической войне, терпела провалы, когда партизаны были слабы, и добивалась успехов, когда население, в силу ряда причин, было готово оказывать им поддержку. Эффективность пропаганды в огромной мере зависела от факторов, неподконтрольных ни партизанам, ни советскому режиму, а именно от проводимой немцами политики и их поведения.

Любопытно, однако, что тематика партизанской пропаганды уже в 1941 году предсказывала многие «ошибки» немцев. Что тогда являлось пропагандой, впоследствии стало реальностью. Партизанская пропаганда в значительной мере добилась успеха, потому что немцы неизменно, хотя и непреднамеренно, вели себя в полном соответствии с теми клише, которые советская пропагандистская машина установила заранее. Начиная с 1942 года граница между «пропагандой» и «фактами» оказалась настолько размытой, что даже самые невероятные измышления могли казаться вполне правдоподобными.

2. 1942–1944 гг.

1) Традиционная пропаганда

Определенные призывы и информация, стремившиеся заставить советское население отождествлять себя с правительством и вооруженными силами, в сущности представляли собой лишь более тщательное использование тематики и приемов, применявшихся до войны. Вкратце отметим, что тогда пропаганда особое внимание уделяла сообществу советских людей, своего рода советскому патриотизму (в отличие от русского или прочих разновидностей национализма); гордости за достижения советской эпохи, начиная с «ликвидации эксплуатации человека человеком» и кончая индустриализацией и культурным прогрессом; восхвалению мудрости и непогрешимости советского руководства, во главе с коммунистической партией, авангардом общества. Все эти элементы можно обнаружить и в пропаганде военного времени.

Однако примечательной особенностью являлись попытки избегать чисто советской (в политическом смысле) и коммунистической по содержанию риторики. Термин «советский» используется в качестве обобщающего понятия для определения и режима, и населения и не несет никакой эмоциональной или оценочной нагрузки. Так, словосочетания «советская земля» и «советское правительство» не имеют побочного смыслового оттенка. Точно так же прилагательное «красный» лишено чисто политического смысла. Вывешивание партизанами красных флагов, названия партизанского отряда «Красная звезда» или газеты «Красный партизан» едва ли являлись средством заявить о своей коммунистической принадлежности, а скорее всего просто использовалась терминология, прочно укоренившаяся в повседневной жизни советского общества. Небольшим отступлением от этого, пожалуй, было лишь особое внимание, уделявшееся советским праздникам. Годовщина смерти Ленина (21 января), 1-е Мая, Международный женский день и годовщина Октябрьской революции обычно предоставляли возможность для произнесения речей, выпуска новых или перепечатки старых лозунгов, а иногда даже для проведения демонстраций и парадов, но даже эти празднования были проявлением скорее национального, а не политического самосознания.

Хотя упоминание имени Сталина продолжалось, оно использовалось главным образом для указания на занимаемое им положение главы правительства или Верховного главнокомандующего, а не являлось стремлением представить его символом большевизма. Его портреты появлялись в различных партизанских газетах; большими тиражами издавались его речи; воспроизводились его приказы. То же самое, хотя и с некоторыми оговорками, можно сказать и о других советских руководителях, таких как Молотов и Жданов.

Лишь начиная с конца 1943 года, когда советское командование уже прекрасно осознавало достигнутое военное превосходство и было уверено в поддержке населения, в листовках вновь стали появляться упоминания о «партии» и «большевистских лидерах». Так, в январе 1944 года в одной из партизанских листовок вновь говорилось о славном пути, предначертанном великим Лениным, и о «выдающемся гении человечества Сталине»; обращение к национальным чувствам вновь уступило место советской риторике, чаще стали упоминаться партия и комсомол.