Уплыть за закат. Жизнь и любови Морин Джонсон. Мемуары одной беспутной леди - Роберт Хайнлайн

детей не было, а значит, хозяйство не требовало особых трудов; то, что осталось, я поручила шестнадцатилетней Дорис, которая только что приступила, под моим чутким руководством, к выбору суженого из говардовского списка, и Сьюзен – той было только двенадцать, и она (почти наверняка) сохранила девственность, но стряпала для своих лет превосходно. Я занялась ее сексуальным просвещением, зная по опыту, как тесно связаны кулинарный талант и высокое либидо, но обнаружила, что тетя Лу давно воспитала из моих девчонок невинных всезнаек, хорошо знакомых со своим телом и своим женским естеством задолго до того, как это естество пробудилось.

Из сыновей дома оставался только один, Пат, в сорок шестом ему было четырнадцать. Я, поколебавшись, решила проверить и его знания по части секса – пока он не подцепил какую-нибудь заразу, не обрюхатил двенадцатилетнюю дурочку с большими титьками и маленьким мозгом или не ввязался в громкий скандал. Раньше мне не приходилось этим заниматься: сыновей просвещали или Брайан, или дед, или оба вместе.

Патрик был терпелив со мной и наконец сказал:

– Мама, ты хочешь спросить меня про всякое-такое? Тогда спрашивай. Тетя Бет Лу устроила мне такой же экзамен, как Элис и Дорис, – и я только на один вопрос не сумел ответить.

Я осеклась.

– Я не знал, что такое внематочная беременность. Но теперь знаю. Сказать?

– Не надо. Тетя Бетти Лу или дядя Нельсон говорили тебе что-нибудь про Фонд Айры Говарда?

– Кое-что. Когда Элис стала гулять с мальчишками, дядя Нельсон велел мне не лезть не в свое дело и помалкивать… и поговорить с ним, когда мне самому захочется гулять с девчонками. Я не думал, что мне захочется, – но потом захотелось, и я сказал дяде, а он мне сказал про премии. Которые платят за говардовских детей, а больше ни за каких.

– Ну, дорогой мой, кажется, тетя и дядя рассказали тебе все и без меня. А дядя не показывал тебе гравюры Форберга?

– Нет.

(Черт побери, Брайни, почему тебя тут нет? Это твоя работа.)

– Тогда я должна тебе их показать. Если я смогу их найти.

– Мне их тетя Бет Лу показывала. Они у меня в комнате. – Он застенчиво улыбнулся. – Мне нравится их смотреть. Принести тебе?

– Нет. А впрочем, как хочешь. Кажется, ты знаешь о сексе все, что нужно знать в твоем возрасте. Чем я могу тебе еще помочь?

– Да ничем, наверное. Вот только… тетя Бет Лу всегда давала мне резинки, и я обещал ей, что всегда буду ими пользоваться. Но «Уолгрен» их ребятам в моем возрасте не продает.

(Что еще Бетти Лу для него сделала? Считается ли сожительство с теткой инцестом? Точнее – с женой дяди, она ведь нам не кровная родственница. Морин, не лезь не в свое дело.)

– Хорошо, я тоже буду давать их тебе. А… где ты ими пользуешься, Патрик? Не спрашиваю с кем, но где?

– Пока что я только одну такую девочку знаю, и у нее мать очень строгая, велит ей это делать только у них дома, в подвале, не то она…

Я не стала уточнять, что такое «не то».

– По-моему, ее мать очень разумная женщина. Ты, дорогой, тоже спокойно можешь заниматься этим дома. Надеюсь, ты больше нигде этого делать не будешь – в Суоп-парке, например. Это слишком опасно. – (Морин, кто бы говорил!)

Все трое были хорошие дети, и я не знала с ними никаких хлопот. Если не считать небольшого мягкого надзора с моей стороны, хозяйство велось само по себе, и у меня оставалось много времени для учебы. К замужеству Сьюзен в августе пятьдесят второго года у меня был не один, а четыре диплома: бакалавра искусств, бакалавра права, магистра наук и доктора философии. Что за чудеса, скажете вы!

Сейчас расскажу, как кролик оказался в цилиндре.

Я нигде не могла предъявить свой школьный аттестат: выданный в 1898 году, он как-то не очень совмещался с моим тогдашним официальным возрастом – сорок четыре года. По возможности я старалась говорить, что мне «больше двадцати одного», и, только припертая к стенке, называла свой возраст, скрывая факт своего существования на свете до 1910 года. Для этого надо было всего лишь держать язык за зубами – никаких «А вы знаете такого-то?» или «А помните?».

Поэтому я и поступила в университет не как обычная студентка, а на специальный курс. Потом попросила разрешения сдать экстерном на право стать соискательницей диплома и не остановилась перед высокой платой за экзамены. Я сдавала английскую и американскую литературу, американскую историю, мировую историю, математику, латынь, греческий, французский, немецкий, испанский, анатомию, физиологию, химию, физику и естествознание. Сдавала весь семестр, зубря по ночам и для разрядки иногда посещая лекции в колледже по ту сторону бульвара.

Перед началом летних занятий меня вызвал декан, доктор Баннистер.

– Садитесь, пожалуйста, миссис Джонсон.

Я села. Декан напомнил мне мистера Клеменса, хотя не носил белого костюма и, слава богу, не курил этих жутких сигар. Но у него был такой же лохматый ореол седых волос и такой же облик жизнелюбивого Сатаны. Он мне сразу понравился.

– Вы сдали все дополнительные экзамены, – сказал он. – Могу ли я спросить, с какой целью?

– У меня не было никакой особой цели, доктор. Я сдавала их, чтобы определить уровень своих знаний.

– Хм. По вашим бумагам я вижу, что среднюю школу вы не закончили.

– Я получила домашнее образование, сэр.

– Понятно. И никогда не учились в школе?

– Я училась в нескольких школах, сэр, но не настолько долго, чтобы получить от них свидетельства. Мой отец много путешествовал.

– Чем он занимался?

– Он был врачом, сэр.

– Вы говорите «был»?

– Он погиб в битве за Британию, доктор.

– Вот как. Извините. Миссис Джонсон, вы почти сдали на степень бакалавра искусств… нет, позвольте мне договорить. Мы не присуждаем степеней экстернам, не прошедшим у нас курса. Намерены ли вы проучиться у нас еще два семестра, то есть следующий учебный год – сорок шестой – сорок седьмой?

– Конечно – и летние занятия тоже буду посещать. Останусь и на более долгий срок, поскольку намерена, если получу бакалавра, защищать и докторскую степень.

– Вот как – и в какой же области?

– Философии, в частности метафизики.

– Хорошо. Миссис Джонсон, вы поражаете меня. Пишете, что ваш род занятий – домохозяйка…

– И это верно, доктор. Со мной еще живет трое младших детей. Но двое из них девочки-подростки и хорошие поварихи. Мы вместе готовим и делаем всю работу по дому, так что у всех остается время на учебу. И уверяю вас – мытье посуды ничуть не противоречит интересу к сверхчувственному. Я – бабушка, которой не довелось поучиться в колледже, но не верю, что слишком стара, чтобы учиться. Бабушка не хочет сидеть у огонька и вязать. В двадцать первом