Дариус Дорван. Наемник - Владимир Корн

О странностях короля Фрамона известно всему Фагосу. И одной из них была нетерпимость, даже ненависть к тому, что случилось этой ночью. Нет, он ничего не имел против, если благородного происхождения господин возжелает вдруг свою служанку, холопку или любую другую девицу из черни. Если, конечно, дело не заканчивается свадьбой. Но когда происходило наоборот!.. Тут его гневу не было предела. Как же, разбавлять кровь благородных людей кровью черни!

Провинившуюся даму не казнят, в самом худшем случае ее навсегда отлучат от двора и заклеймят позором весь род. А вот Ториана ждет страшная участь. Вплоть до того, что ему отсекут голову в назидание, чтобы другим было неповадно. И никто не посмотрит на то, что он не житель Фагоса, а прибыл из другой страны, даже не пограничной. Кто королю указчик?

Ходили слухи, все дело в том, что мать самого Фрамона, королева Игланна, понесла от человека самого что ни на есть скотского происхождения — заезжего менестреля. Может быть, и враки все это, недоброжелатели короля специально их и распустили, но особое отношение ее величества к менестрелю все помнят хорошо. Хотя и вызвано оно могло быть его певческим талантом, уж слишком менестрель сладкоголос. Вернее, был сладкоголосым, пока не исчез бесследно. Кстати, исчезновение певуна связывают с мужем Игланны, королем Абренелем по прозвищу Благочестивый. Но как бы там ни было на самом деле, о нетерпимости Фрамона к таким связям хорошо известно всем даже за пределами Фагоса.

Дариус сидел за столом, опершись на столешницу локтями и обхватив ладонями голову.

«Ну как же Ториан так неосторожно? И чего это вдруг самому королю взбрело в голову нанести визит посреди ночи именно ей? Или доложили ему, или он сам заявился с той же целью, что и Ториан. И это разъярило его еще больше».

Когда Дорван совсем уж собрался прогуляться по двору замка и попытаться что-нибудь выяснить о Ториане, а возможно и договориться со стражей, чтобы с ним увидеться, в комнату снова вошел Сахей. На этот раз с пустыми руками.

— Господин барон велел тебе передать, чтобы ты даже носу из комнаты не показывал — за тобой могут прийти в любой момент.

Дариус кивнул головой: все понятно. Как понятно и то, что такое распоряжение барона вряд ли связано с произошедшим ночью.

— Сахей, — начал он осторожно, — узнай, пожалуйста, что там с Торианом. Где он сейчас, может быть, ему что-то нужно. Я понимаю, что вы не нравитесь друг другу, и все же… Если скажешь, я заплачу, сколько запросишь. Если бы ты знал, сколько у меня с ним связано, сколько мы с ним вместе прошли, сколько испытали. Если бы ты только знал. Он же мне как брат родной, своих-то у меня нет.

В голосе Дариуса звучало столько боли, что Сахей даже вздрогнул.

— Хорошо, сделаю все, что смогу, — кивнул он.

День прошел в ожидании вызова барона. За это время к Дорвану лишь единожды наведался все тот же Сахей. Он принес обед и новости:

— Его величество все еще в ярости, — рассказывал толстяк. — Король обещает лично оставить твоего друга без головы, благо его новый меч еще ни разу не попробовал вкуса крови. Или отдать собакам, есть у него специально натасканная свора. Рассказывают, они волков, как щенят, душат.

— А где он сам? — поинтересовался Дариус, когда Сахей закончил перечислять угрозы короля.

— Ториан твой? В Западной башне. Вернее, не в самой башне, через нее идет вход в темницу. Там их несколько, камер.

Сахей помялся, затем, понизив голос, поведал:

— Барон держит там своих должников, пойманных душегубов в ожидании казни. Но сейчас темница пуста, там нет никого, кроме твоего друга. Западную башню уже год как перестраивают, снаружи выглядит обычно, а внутри никаких перекрытий.

— Ториана заковали? — живо поинтересовался Дариус. Ведь если Тор в кандалах на металлических заклепках прикован цепью к стене…

Сахей отрицательно мотнул головой:

— Решили, что когда столько стражников вокруг, то и смысла нет. Да и сидеть ему там недолго.

Дорван легко поднялся на ноги, подошел к Сахею, положил руки ему на плечи, заглядывая в глаза:

— Скажи, а ты мог бы принести мне веревку? Длинную крепкую веревку. И никому об этом не сказать?

Тот вжал голову в плечи:

— Ты что, хочешь освободить его? — У толстяка даже голос задрожал. — Но ведь сам король!..

— Ты прав, Сахей, — прервал его Дорван, — я хочу его освободить. Понимаешь, Ториан мой друг, лучший друг. Из тех, что один и на всю жизнь. Я не знаю, получится ли у меня, но попытаться я обязан.

Сахей часто закивал головой, то ли соглашаясь, то ли от испуга.

— Так ты принесешь веревку? Я даю тебе слово, что никому не скажу, откуда она у меня взялась, даже под пытками. И еще обещаю тебе, что никто не пострадает.

Сахей думал недолго.

— Хорошо, я сделаю это, но только для тебя. — Глаза слуги горели решимостью.

«Надолго ли ее хватит? — грустно размышлял Дариус. — Сейчас он выйдет во двор, и вся его решимость сразу исчезнет. Кому хочется рисковать головой из-за в общем-то незнакомых людей?»

Уже подойдя к двери, Сахей внезапно поинтересовался:

— Скажи, Дариус, с гмурнами очень страшно было?

Дорван пожал плечами:

— Первого долузсца я убил в четырнадцать случайно. Вот тогда действительно было страшно. Он мне год потом снился. Часто снился, почти каждую ночь. Вот он заносит надо мной саблю, а я не успеваю ничего сделать. А с этими… С этими было проще.

Весь остаток дня Дариус молил только об одном: чтобы его сегодня не вызвали к барону. Иначе он может оказаться за стенами замка, и попасть в Западную башню ему будет значительно сложнее.

«Хотя веревку я тогда смогу и сам себе по вкусу подобрать», — усмехнулся он.

К принесенному Сахеем ужину он едва притронулся, лишний раз вспомнив о Ториане и о его вечно волчьем аппетите.

Неожиданно заявившийся уже в потемках Галуг застал Дариуса копающимся в своих вещах и напевающим себе под нос мелодию с грустным тягучим мотивом.

— Слышал, что случилось с Тором? — поинтересовался Дариус, на миг оторвавшись от своего занятия.

— Потому и вернулся, — пожал плечами Галуг.

Выглядел он хорошо. Обычно после каждой пьянки лучник отходит долго, страдая страшной изжогой и головными болями.

«Или на этот раз ему повезло, или Кабир на совесть выполнил свое обещание», — усмехнулся Дариус, извлекая на свет то, что искал, — похожее на балахон одеяние темного, практически черного цвета с капюшоном, почти такое, как носят жрецы, но более короткое, всего лишь по колено. Если не надевать капюшон на голову, завернув его за ворот, и подпоясаться, то получится вполне обычная рубаха, по крайней мере, в темноте.