За свободу - Роберт Швейхель

Советник имперского верховного суда граф фон Мандершейд поспешил на кафедру, чтобы усмирить поднявшуюся бурю. «Хватит нам посулов! — раздался крик из толпы горожан. — Верните нам наши права, а не то убирайтесь ко всем чертям!» Многие узнали скрипучий голос Килиана Эчлиха. Стефан фон Менцинген решительно заявил:

— Пока совет не примет наших условий полностью, комитет не приступит к рассмотрению предложений господ эмиссаров о полюбовном соглашении.

Тогда имперские посланцы направились к скамьям ратсгеров и сами посоветовали им принять условия комитета. Только в отношении церковных владений они ничего не могут решить: вопрос останется открытым до ближайшего имперского сейма.

— Я предупреждал вас, господа, что комитет вырвет у совета все уступки силой. Теперь у вас еще одним доказательством больше, — промолвил бледный от гнева Конрад Эбергард.

Эразм фон Муслор своей холеной рукой взял его за локоть, стараясь успокоить. Внутреннему совету пришлось покориться и дать графу полномочия оформить соглашение с комитетом. Исключены были лишь требования, касающиеся церковных владений. С большим трудом удалось добиться согласия комитета. Было решено наконец, что обе стороны должны строго соблюдать новый порядок и что все былые обиды будут погребены и забыты.

Когда граждане стали выходить из собора, из-за бокового придела поднялся слепой монах, который молча присутствовал при переговорах. У выхода его увидел Пауль Икельзамер и, подойдя к нему, спросил, что он думает о соглашении. Слепой монах узнал его по голосу и отвечал:

— Полупобеда — не победа. Выеденного яйца я не дам за этот договор. Комитет должен идти к цели, не останавливаясь на полпути, иначе его раздавят или патриции, или крестьянская партия. Обе стороны остались недовольны результатами. Я слышал, что говорили выходившие из церкви.

Бургомистр пригласил имперских советников отметить окончание их миссии в Дворянской питейной. Он пригласил также и фон Менцингена, но тот, сухо поблагодарив, отказался. В это время к ним подошел Килиан Эчлих.

— С вашего позволения, благородные господа, я хотел бы спросить, как теперь будет, если, к примеру, суд уже давным-давно вынес решение, да только добиться своего права до сих пор не удалось. Значит ли это, что и решение должно быть погребено и забыто?

Стефан фон Менцинген не замедлил вмешаться:

— Мейстер Эчлих лет пятнадцать тому назад, если не больше, выиграл дело в верховном суде по иску к здешним именитым гражданам Трюбам, но магистрат и по сей день не взыскал причитающейся с них по решению суда суммы.

Это заявление неприятно поразило эмиссаров, уже поздравлявших себя с водворенным их стараниями миром.

Члены совета смущенно переглянулись. Но советник имперского верховного суда заметил:

— Разумеется, мейстер, только что заключенное соглашение не может распространяться на такие претензии, как ваша, уже получившие законную силу. Но магистрат, конечно, поможет вам получить причитающуюся сумму.

— Говорят, нужно ковать железо, пока горячо, — насмешливо продолжал фон Менцинген, — но мы не смеем более задерживать уважаемых господ советников, которые, вероятно, уже проголодались.

И, отвесив церемонный поклон, он удалился вместе с Эчлихом.

Даже прекрасное вино, которым потчевали высоких гостей в питейной, не пришлось им по вкусу. Правда, Эразм фон Муслор обещал им взыскать с Трюбов причитающуюся Килиану Эчлиху сумму, но этот инцидент показал, что у достигнутого соглашения есть уязвимое место. Поведение рыцаря фон Менцингена не оставляло никаких сомнений в том, что он не намерен похоронить свою вражду с магистратом. Граф Мандершейд открыто высказал свою точку зрения:

— Выходит, что мы напрасно сюда приехали, господа, если нам не удастся помирить вас с этим человеком.

По его предложению, поддержанному также Фридрихом фон Линдвахом, решено было вынести старый спор с Менцингеном на суд имперских советников, заручившись, конечно, согласием комитета. Георг фон Берметер взялся уговорить членов комитета. Его старания увенчались успехом, и в страстную субботу собрался третейский суд, в который вошли по пяти представителей от комитета и внутреннего совета.

Стефан фон Менцинген, друзья которого в комитете обещали ему, воспользовавшись этим благоприятным обстоятельством, щедро вознаградить его за труды на благо сограждан, сам поддерживал свой иск к городу. Он потребовал ни больше ни меньше, как четыре тысячи шестьсот гульденов в возмещение понесенных им убытков в связи с вынужденным бегством, путевыми издержками, а также другими расходами. Совет отклонил этот иск, сославшись на то, что рыцарь нарушил свой гражданский долг, и выдвинул встречный иск в сумме трехсот тридцати шести гульденов, включавшей неуплаченные налоги, судебные издержки и прочее. По решению третейского суда оба иска были признаны недействительными, претензии истцов взаимно погашенными, а спорящим сторонам было предложено помириться и уплатить судебные издержки поровну. Поскольку обе стороны дали клятвенное обещание подчиниться решению суда, соглашение можно было считать состоявшимся. Оставалось только скрепить его печатью и выразить благодарность третейским судьям.

— Благодарность! Черта с два! — крикнул фон Менцинген с пеной у рта и быстро вышел из зала, отказавшись поставить комитетскую печать. И лишь после того, как ректор Бессенмейер, придя к нему домой, убедил его в том, что большинство членов комитета одобряет решение суда и что упорством он может повредить себе в глазах комитета, рыцарь вынужден был уступить.

На второй день пасхи имперские советники покинули Ротенбург, довольные, что унесли ноги. Ибо, после того как они отклонили требование общины о секуляризации церковных владений, народ взял дело Реформации в свои руки. Распаленная страстными проповедями слепого монаха и Карлштадта, толпа забрасывала камнями священников, врывалась в церкви, разрывала напрестольные пелены, уничтожала иконы. И в соборе св. Иакова тоже дело чуть не дошло до разгрома, но прихожане воспротивились и выгнали вооруженных ножами иконоборцев из храма. Магистрат распорядился закрыть церкви, так что даже на праздники богослужение совершалось только в соборе св. Иакова, где проповедовал доктор Дейчлин. Тогда женщины, вооружившись вилами, копьями, палками, пошли громить дома священников и монастыри.

Когда Макс Эбергард рассказал обо всем ртом фрейлейн фон Бадель, она с улыбкой заметила:

— Хороши же вы, мужчины, если женщинам приходится учить вас, что, взявшись за дело, нельзя останавливаться на полпути.

Между тем духовенство, встревоженное растущим возбуждением среди горожан и угрозой, нависшей над их имуществом за стенами Ротенбурга, опасалось самого худшего. Представители белого и черного духовенства начали сами являться в комитет и просить принять их в гражданскую общину. Менцинген приводил их к присяге и брал с них обязательство нести наравне с другими все городские повинности, как-то: стражу у ворот, рытье траншей, полевую службу и прочее. Явились также сестры доминиканки и серые сестры и предложили передать ротенбургской общине все свое имущество и все долговые обязательства крестьян при условии, что сестрам, желающим остаться в монастыре, будет выдаваться достаточное для прожития содержание, а изъявившим желание выйти замуж будет предоставлено приличное приданое. Монахинь приняли в число ротенбургских граждан, и шесть сестер принесли гражданскую присягу за всех.

Тем временем от маркграфа Казимира прискакал гонец с письмом. Он предлагал Ротенбургу оборонительно-наступательный союз: в его владениях все ярче разгоралось пламя восстания. Внутренний совет дал свое согласие, получив одобрение комитета. «Если маркграф подвергнется нападению, — заявил фон Менцинген, — у совета всегда будет время отказать ему в помощи, сославшись на то, что Ротенбург сам в ней нуждается. Отвергнув же предложение маркграфа сейчас, мы лишимся его поддержки, если первые попадем в беду». Одновременно было принято постановление, запрещающее горожанам присоединяться к крестьянским отрядам.

Велико было негодование приверженцев радикальной партии, когда город, в угоду своим узким интересам, изменил общему делу. Этим воспользовался Стефан фон Менцинген, чтобы нанести решительный удар внутреннему совету. Он настоял на пополнении комитета новыми девятью членами, в число которых по его предложению вошли дубильщик Лоренц Дим, мясник Фриц Дальк и сапожник Мельхиор Мадер. Затем он потребовал немедленно приступить к переизбранию внутреннего совета. Обычно перевыборы, производимые внешним советом, а также распределение должностей происходили первого мая. Но стоило ли дожидаться этого дня, хотя он был и не за горами? Тем более что предстояло восстановить и расширить старую конституцию, а комитет давно слился с внешним советом в одно целое.