Мой брат Юрий - Валентин Гагарин

Наш Юра с горечью, с болью писал о том, как хорошо складывалась служба у его товарища в полку: командиры любили Дергунова за летное мастерство, друзья — за веселый характер, за отзывчивую, открытую всем душу; и вдруг глупая случайность оборвала его жизнь, когда ему не было и двадцати пяти лет.

По тону письма чувствовалось, что смерть товарища потрясла Юру.

Можно догадываться сейчас и без труда наверняка угадать, в каком настроении писались и одно и другое письма.

Можно сопоставить содержание их. Можно, наконец, размышлять о том, какую жизнь хотел прожить наш Юра, какою бы смертью предпочел умереть.

Но к чему все это?

Одно мне известно совершенно точно: ранняя гибель друга не только потрясла Юру, но и преподала ему серьезный урок. Ко всему, что он делал впоследствии: летал ли на самолете, готовился ли к полету в космос, садился ли за руль своей машины — он подходил с той серьезной тщательностью, которая исключала малейшую, даже случайную ошибку.

Внучка родилась!

В пятьдесят девятом, в самом начале года, одну за другой узнали мы сразу две радостные новости.

Во-первых, Юра стал кандидатом в члены партии.

А во-вторых... Во-вторых, постучала как-то в дверь родительского дома разносчица телеграмм и протянула маме сложенную вчетверо бумажку.

— Распишись, Тимофеевна, за телеграмму. С внучкой тебя.

— Мальчик, девочка?— волнуясь и не совсем понимая разносчицу, спросила мама.

Мама давно ждала-дожидалась, когда будет у Юры с Валей прибавление в семье. И вот...

— Говорю же, внучка. Девка, значит,— грубовато объяснила разносчица.

— Вот и хорошо, вот и слава богу!— И мать потянула платок к глазам.

Потом мы сообща сочиняли поздравительную телеграмму, и мама, никому не доверив, сама понесла ее на почту.

Возбужденная и счастливая, мама знакомым, встреченным на улице,— а знаком ей был чуть ли не весь Гжатск — рассказывала: «У Юры с Валей девочка родилась. Леночкой назвали, Аленкой».

Отец на Юрину весточку отозвался по-своему:

— Опять девка!

Не знаю, что вспомнил отец в эти минуты. Может быть, дореволюционные времена, подушный раздел земли в деревне, когда рождение девочки было сущим несчастьем для крестьянской семьи: землю «на лиц женского полу» не выделяли. Не знаю, что он вспомнил, что подумал, но, в общем-то, он был прав: к этому времени у меня уже росли три девочки, и у Зои первой была дочь. Правда, позже Зоя одарила деда внуком, Юркой...

Эту фразу от отца «Опять девка!»— нам довелось услышать еще дважды: вернулся из армии и женился Борис, и у них с Азой родилась дочка, а потом у Юриной Лены появилась сестренка.

Юра как раз и желал дочек.

Нужно сказать и другое: при всем своем скептицизме отец был очень доволен: к семейным людям он всегда относился с непременным уважением, но семьи, в которых нет детей, почему-то ни в грош не ставил.

А бабушка, Анна Тимофеевна, жила теперь мечтой о той минуте, когда наконец сможет взять на руки свою северную внучку.

...Иной раз оторопь берет, стоит лишь подумать о том, с какой стремительностью бегут годы. Живо хранится в памяти: мечта бабушки понянчить внучку исполнилась очень скоро. Летом вся «полярная» троица — Юра и Валя с дочкой — нагрянули в отпуск. Мы ахнули: до чего же она — Лена — похожа на Юрия! Тот же рисунок лица, цвет глаз, тот же нос, и даже, казалось нам, если улыбается девочка — улыбается на отцовский манер. А и было-то ей тогда всего лишь несколько месяцев, и слабенькая, хрупкая вся: не уберегли от простуды — только что перенесла воспаление легких. Тут достало женщинам заботы: подкармливать ее витаминами, греть на солнышке...

Промчались годы, и вот уже Лена — взрослый человек: с медалью закончила школу, поступила в университет.

Помню февральский день 1976 года. Я вернулся с работы, включил телевизор. Шла передача «В добрый путь!» из клуба московского завода «Серп и молот». Молодым рабочим столичных предприятий, колхозникам из Подмосковья, старшеклассникам вручали паспорта нового образца. И вдруг такие знакомые лица: Лена и Зинаида Александровна Комарова, одна из первых школьных учительниц Юры. Она, Зинаида Александровна, и вручила паспорт Лене, и первой поздравила ее, обняла, расцеловала. Потом Павел Попович подошел — тоже поздравить...

Лена счастлива, довольна, горда. Улыбается. И я вижу те же глаза — Юрины, ту же родную улыбку...

Немного о бланках…

Не раз наблюдал я у людей пожилых привычку аккуратно хранить всякого рода бумажки, имеющие значение документов: налоговые квитанции, извещения, жировки...

Благодаря этой вот привычке отца и остались от тех лет бланки переводов на двести — двести пятьдесят, на пятьсот рублей. Сколотые металлической скрепкой, пожелтевшие шершавые листки хранят Юрин почерк, два адреса хранят: Гжатск Смоленской области, и обратный — номер воинской части.

Я смотрю на бланки и думаю: почерк с годами у Юры мало менялся, оставался почти тем же, каким он был в те дни, когда пятиклассник Юра Гагарин писал сочинение по книге Всеволожского «В открытом море». Почти тем же... только буквы с годами стали строже, уверенней, взрослее, что ли?

Почерк мало менялся, а душа и вовсе оставалась прежней — не черствела, не грубела. Забыть о помощи родителям — так он думал сам — он просто-напросто не имел права.

Перебираю бланки: январь, февраль, март, апрель... Юра не пропустил ни одного месяца...

Между прочим, недавно узнал я, что один экземпляр такой квитанции — денежного перевода на двести рублей — хранится в Карловых Варах, в народной Гвездарне, где чехословацкие школьники-любители занимаются астрономией и космонавтикой. Рассказывают, кто-то из московских литераторов передал ее туда... Вполне возможно. Помнится, во время работы над первым изданием этой книги кое-кто из столичных писателей брал у меня эти бланки — на память, как сувениры...

На новое место

Весной шестидесятого Юра написал нам, что его переводят с Севера в центральную часть России, что, кажется, будет служить он в нескольких часах езды от родных мест и что ждет его новая работа — работа чудесная, работа летчика-испытателя.

Нас очень радовало, что Юре доверяют ответственное дело — значит, не впустую провел он долгие месяцы в Заполярье, значит, его летное мастерство заслуживает такого доверия. И вместе с тем мы знали, что работа летчика-испытателя нелегка и рискованна. Тревожились. Но мы, конечно, и не догадывались о том, что он подал рапорт с просьбой зачислить его в группу космонавтов, что — один из немногих — прошел он отборочные испытания и придирчивую медицинскую комиссию с оценкой «отлично».