Горящая земля - Бернард Корнуэлл

Если бы Скади явилась всего на два дня раньше, она бы схватила моих детей, и тогда я очутился бы в ее власти.

Я прикоснулся к молоту Тора и сказал:

— Мы похороним мертвых, а потом уедем.

Именно в этот миг на мою руку, все еще лежащую на плече Этельфлэд, опустилась пчела. Я не пытался ее согнать, потому что не хотел убирать руку. Сперва я почувствовал насекомое, потом увидел, как оно вяло ползет к моему большому пальцу.

«Пчела улетит», — подумал я. Но после, безо всякой причины, она меня ужалила. Я выругался от внезапной боли и прихлопнул насекомое, испугав Этельфлэд.

— Вотри в укус лук, — сказала она, но я не мог тратить время на поиски лука, поэтому махнул на все рукой.

Я знал — укус был знамением, посланием богов, но не хотел об этом думать, потому что знамение наверняка было недобрым.

Мы похоронили мертвых. Трупы большинства сгоревших монахинь съежились, сделавшись чуть больше детей, и теперь они разделили могилу со своей распятой аббатисой.

Отец Пирлиг сказал несколько слов над их телами, а потом мы снова поехали на запад.

К тому времени, как мы нашли Осферта, Беорнота, их людей и мою семью, рука моя так распухла, что я едва мог держать в раздувшихся пальцах узду коня. Вряд ли я смог бы умело орудовать мечом.

— Через неделю пройдет, — сказал Финан.

— Если у нас есть неделя, — мрачно проговорил я.

Он озадаченно посмотрел на меня, и я пожал плечами.

— Датчане не стоят на одном месте, — сказал я. — И мы не знаем, что происходит.

С нами все еще путешествовали жены и дети моих людей. Из-за них мы двигались медленней, поэтому я выделил десяток людей для их охраны и поспешил к Глевекестру.

Мы провели ночь в холмах к востоку от города, а на рассвете увидели в небе пятна далеко к востоку и к северу. Их было слишком много, чтобы сосчитать, в некоторых местах они сливались в более темные пятна, которые вполне могли быть облаками, хотя я в этом сомневался.

Этельфлэд тоже увидела их и нахмурилась.

— Бедная моя страна, — сказала она.

— Хэстен, — проговорил я.

— Мой муж уже должен идти маршем против него.

— Думаешь, он это делает?

Она покачала головой.

— Он подождет, пока Алдхельм скажет ему, как поступить.

Я засмеялся.

Мы добрались до холмов над долиной реки Сэферн, и я сдержал своего коня, чтобы посмотреть вниз, на земли кузена к югу от Глевекестра.

Отец Этельреда довольствовался домом вполовину меньшим, чем тот, который построил его сын. А рядом с этим новым великолепным домом находились конюшни, церковь, сараи и солидное зернохранилище, стоящее на каменных «грибах», чтобы не подпускать к зерну крыс. Все строения, новые и старые, окружал палисад.

Мы галопом поскакали вниз по холму. На площадке над воротами стояли стражи, но они, наверное, узнали Этельфлэд, потому что не сделали никакой попытки нас окликнуть, а просто приказали открыть огромные ворота.

Управляющий Этельреда встретил нас на широком дворе. Если он и удивился при виде Этельфлэд, то не подал и виду, лишь низко поклонился и любезно приветствовал ее.

Рабы принесли нам чаши с водой, чтобы мы могли вымыть руки, в то время как мальчики-конюшие приняли наших лошадей.

— Мой господин в доме, госпожа, — сказал управляющий; впервые голос его зазвучал тревожно.

— Он здоров? — спросила Этельфлэд.

— Хвала Господу, да, — ответил он, и глаза его метнулись от Этельфлэд ко мне. — Может, вы явились на совет?

— Какой совет? — спросила Этельфлэд, беря шерстяную ткань у рабыни, чтобы вытереть руки.

— Язычники принесли беду, госпожа, — осторожно сказал управляющий и снова посмотрел на меня.

— Это — господин Утред Беббанбургский, — ответила Этельфлэд с кажущейся беззаботностью. — И — да, мы явились на совет.

— Я скажу твоему мужу, что ты здесь, — проговорил управляющий. Услышав мое имя, он испугался и сделал торопливый шаг назад.

— Не нужно никаких объявлений, — резко сказала Этельфлэд.

— Ваши мечи? — спросил управляющий. — Будьте так добры, господа, отдать ваши мечи.

— В доме кто-нибудь вооружен? — спросил я.

— Личная стража олдерменов, господин, больше никто.

Я поколебался, прежде чем отдать управляющему оба меча. Таков был обычай — не носить оружия в домах королей, и Этельред, должно быть, считал себя почти королем, раз требовал такой же вежливости. То была более чем вежливость — мера предосторожности против рубки, которая могла начаться после пира. Я подумал, не оставить ли мне Вздох Змея, но решил, что длинный клинок будет провокацией.

Я взял с собой Осферта, Финана, отца Пирлига и Беорнота. Рука моя покраснела и пульсировала болью, она так распухла, что мне казалось — простое прикосновение к лезвию ножа может вспороть ее, как лопающийся фрукт. Когда мы вошли из солнечного света в полутьму главного зала Этельреда, я держал руку под плащом.

Если первая реакция управляющего на появление Этельфлэд была сдержанной, то реакция ее мужа была прямо противоположной. Когда мы появились в зале, он казался сперва раздраженным и откровенно оскорбленным помехой, потом — обнадеженным, потому что явно решил, что появился Алдхельм. Но едва он узнал нас — то был радостный миг, — он до смерти перепугался.

Этельред сидел в кресле, больше похожем на трон. Кресло стояло на помосте, где во время пира обычно накрывался стол для почетных гостей. На рыжих волосах моего кузена был тонкий бронзовый обруч, которому недоставало самой малости, чтобы выглядеть короной; поверх вышитого камзола и подбитого мехом плаща ярко-алого цвета он носил толстую золотую цепь.

Два человека с мечами и щитами дежурили на задней части помоста, а слева и справа от Этельреда, лицом к четырем скамьям, стоящим на устланном тростником полу, сидели два священника. На скамьях разместились восемнадцать человек — и все они повернулись, чтобы поглазеть на нас.

Священник справа от Этельреда был моим старым врагом, епископом Ассером. Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами, с нескрываемым удивлением. Если манипуляции Альфреда и заставили меня вернуться, король явно ничего не сказал о своих действиях Ассеру.

Именно Ассер нарушил молчание, что само по себе было интересным. Зал принадлежал Этельреду, который был олдерменом Мерсии, однако валлийский епископ ни во что не ставил собравшихся здесь влиятельных людей.

То был знак того, что Альфред властвует над сакской Мерсией — власть, которую Этельред втайне ненавидел. Он не мог дождаться кончины Альфреда, чтобы поменять обруч на настоящую корону, однако ему требовалась поддержка Уэссекса.