Какого цвета убийство? - Томас Эриксон

стоило заниматься. Где-то на задворках сознания он это понимал. К счастью, Нина лучше знала, как должны дальше развиваться события.

Непонятно, как это произошло: только что она сидела в кресле напротив – и вот уже на диване рядом с ним. Долгий взгляд… Вино грело кровь и приятно щекотало изнутри. Прежде чем Алекс успел сообразить, что происходит, они стали раздевать друг друга.

– Я… – начал он было и запнулся, не зная, что сказать дальше.

Нина приложила палец к его губам и улыбнулась.

– Не надо сейчас ничего анализировать.

Она стянула с него рубашку, брюки, трусы и носки, прежде чем он успел снять хоть что-нибудь с нее. Странное чувство – обнаружить себя голым под красивой женщиной, полностью одетой. Странное, но очень приятное. Когда Алекс стаскивал с нее блузку, по всему его телу забегали мурашки.

Его руки скользили по ее шелковистой коже. Слегка ущипнув ее за соски и заметив, что ей понравилось, он продолжил. Ее нежные ладони блуждали по его телу, изучали его, выискивая чувствительные места. Нина села ему на колени и приникла к его губам. Он наслаждался каждой миллисекундой – о таком наслаждении он уже успел забыть.

А потом ее ногти царапали ему грудь, ее дыхание сводило его с ума. Они двигались в едином ритме, словно обладали одним телом на двоих. Алекс ощущал ее всю, без остатка, чувствовал, как она отвечает на каждое его движение, – и желал, чтобы это упоение никогда не кончалось.

* * *

Они лежали, обнаженные, на диване под пледом. В голове у Алекса теснилась тысяча вопросов. Почему она пришла? Почему именно сегодня? Что ею двигало? Но он желал сохранить это мгновение нетронутым. Сейчас ему хотелось одного – уткнуться лицом в ее волосы и вдыхать ее запах. Сейчас, завтра, через год и через вечность. Да вы, похоже, влюбились, господин Кинг. Ну и ладно.

Наконец она обернулась и посмотрела на него.

– Привет, консультант, – сказала Нина.

– Привет, инспектор, – ответил он.

– Удивлен?

Алекс рассмеялся.

– Пожалуй, нет способа лучше провести пятницу, тринадцатое.

Она провела пальцем по его груди, касаясь жестких волос.

– Я обычно так не позорюсь, как вчера. В детском саду.

– Ты не опозорилась.

– Я обычно слежу за тем, что говорю. Задаю правильные вопросы. Не превращаюсь в «плохого копа», как ты сказал. Но вчера я была на стрессе и дала себя спровоцировать.

Он убрал с ее лица прядь волос.

– Мне жаль, если я тебя обидел, – прошептал он. Это была чистая правда.

– Я это заслужила. – Нина улыбнулась.

Он наморщил лоб.

– О-ля-ля, – она усмехнулась. – Я смотрю, консультант опять начинает что-то анализировать… Сейчас поставишь мне оценку?

На ее лице появилось кокетливое выражение – до этого момента Алексу казалось, что она на такое не способна. Приятная неожиданность.

– Ты получаешь большую «А». В смысле – пятерку.

– Она еще называется «отлично», – подсказала Нина.

– Во Франции нам ставили оценки буквами.

– Так ты оттуда? – Нина откинулась на подушке. – Никогда не встречала ни одного француза.

– Не такие уж мы редкие птицы. А сколько тебе, собственно, лет?

Она рассмеялась. Ну не включит же она сейчас эту заезженную шарманку и то, что женщина всегда молода и прекрасна?

– А тебе сколько?

– Тридцать шесть.

– Тогда я всего на несколько лет моложе. Ну вот, не так уж и страшно, правда?

Алекс открыл было рот, но снова закрыл.

Она рассмеялась.

– Так кто же ты на самом деле?

– Ты пробивала меня по базе. Ты и скажи мне. А я дополню информацию.

Нина опустила глаза и покраснела.

– Откуда знаешь?

Он пожал плечами.

– Ты коп, у тебя есть такая возможность – и ты меня проверила. Но узнала слишком мало и теперь хочешь, чтобы я рассказал что-нибудь еще. – Он покосился на нее. – Я прав? Брось, я не осуждаю. Я сам поступил бы так же, если бы мог.

Она кивнула.

– Ты из Франции.

– Ah, oui.

– По твоей речи это не заметно.

Алекс откашлялся.

– Так и задумано. Пришлось поработать, чтобы избавиться от акцента.

Нина приподнялась на локте.

– Пришлось? Кто тебя заставил?

Ответ последовал не сразу.

– Я правда много работал, чтобы устранить акцент. Он до сих пор может проявляться, когда я слишком увлечен. Поэтому стараюсь не говорить быстро.

Нина снова рассмеялась.

– Но ведь французский – очень красивый язык. Почему ты так болезненно к этому относишься? – Она ткнула его пальцем в нос. – Послушай, консультант, я полицейский и сразу различаю маневры, направленные на отвлечение внимания. Я думала, французский акцент нельзя убрать совсем.

– Это семейная традиция. У нас было принято всегда приспосабливаться к местным условиям. Мы не раз переезжали, пока добрались до Швеции, и каждый раз старались слиться с окружением, не выделяться.

– Почему ты такой скрытный?

Нина приподнялась и села на диване.

– Ты похож на многих других мужчин, которых я знаю. Как только речь заходит о чем-то личном – меняешь тему. Но в твоем случае это едва заметно, потому что ты научился какой-то технике, позволяющей маскировать переходы. Нужно иметь тренированное ухо, чтобы заметить это. Но не пытайся меня убедить, что ты делаешь это неосознанно.

Алекс высоко поднял брови. Вне всяких сомнений, Нина заслужила свою «А» с плюсом. Повисла пауза. Прошла целая минута.

– Естественно, это осознанная тактика. Я настолько привык не говорить о своей жизни, что теперь уже не замечаю, как это происходит.

– Но почему?

Алекс сделал глубокий вдох. Что плохого может случиться? Само собой, он делился с близкими друзьями, почему умерла его сестра, почему отец решил остаться во Франции, в то время как мать с сыном перебрались в Швецию. Но в этой стране люди мгновенно начинают жалеть того, кто столкнулся с жизненными трудностями. Жалеть истово, с таким уровнем эмпатии, который вызывал у него дискомфорт.

То, что у него сейчас нет контакта с семьей, – неоспоримый факт. Скучает ли он без них? По правде сказать, Алекс и сам не знал. С матерью он не разговаривал четыре года. Каждый из них ждал, что другой сдастся, и каждый был слишком горд, чтобы сделать первый шаг.

– Моя мать – дипломат.

– Легко договаривается?

– В прямом смысле дипломат. Всегда была им, и нас с самого детства учили выдерживать дистанцию при общении с другими людьми. Можно говорить о себе – но ничего личного. Это было частью своеобразной семейной культуры.

– А отец? – спросила Нина. – Как он к этому относился?

– Он умер много лет назад.

Она посмотрела ему в глаза. Ну вот, сейчас пойдет то самое сочувствие… Он внутренне напрягся.

– Но тебя